– Что вы говорите? – всхлипнула настоятельница. – Я прожила семьдесят шесть лет. Моя жизнь окончена. Мне осталось последнее испытание, которое я выдержу. Я обязана остаться здесь, чтобы дать этой стране надежду. А вы… вы еще молоды. Кеннег, Линне, Вера, Таире, что вы говорите! Оври! Почему, зачем?
– Потому что в Книге Гелеса написано: "Презрен будет тот, кто перед лицом испытаний и несчастий оставит мать свою и отца, и брата своего, и сестру, и смалодушничает", – суровым голосом ответила рыжая Кеннег. – Не требуй от нас, матушка, чтобы мы нарушили заповеди, которым ты нас учила.
– Кеннег права, – сказал Оври. – Мы остаемся.
– Вы не поняли того, что я сказала вам? – Береника впервые повысила голос. – То, что уготовано мне, было предопределено давно, еще до вашего и моего рождения. А ваше служение Гелесу в этой обители закончено. Вы были лучшими слугами из всех. Заклинаю вас, оставьте меня и уходите. Мы не можем спорить с Судьбой, она всегда сильнее. Я не смогу защитить вас. Та сила, что дарована мне, перейдет к другому человеку, и вы все станете легкой добычей Зла. Прошу вас, сделайте так, как я велю. Не отягчайте мою совесть. Мне будет тяжело уйти из жизни, если я буду знать, что не смогла вас спасти.
– Мы приняли решение, – сказал за всех Оври, помолчал немного. – Не суди нас, нэни. Мы никуда не уйдем.
– О Гелес! – вздохнула Береника. – Неужели нет слов, которые могли бы вас убедить?
– Нет, – твердо сказала Кеннег.
– Нет, – отозвались Линне и Вера, продолжая рыдать.
– Нет, – эхом отозвалась Таире.
– Нет, – произнес Кихоу.
– Нет таких слов, – промолвил Оври. – Мы сделаем так, чтобы крестьяне ушли из Гойлона, но сами останемся здесь.
– Оври, – Береника посмотрела на пожилого врача с бесконечной благодарностью. – Сделай хоть это, прошу тебя. Позаботься о беженцах. И отправь тех больных, которые могут ходить.
– Матушка, – Линне припала к коленям настоятельницы, – что мы должны делать?
– Скоро вечерняя заря, – сказала Береника, силясь подняться с кресла. Таире помогла ей встать. – Время молитвы, родные мои. Пойдемте и попросим Гелеса, чтобы он укрепил наш дух.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Солнце только-только поднялось над башнями Дреммерхэвена, а Мирчел уже начала собираться в дорогу.
Попрощавшись с Ирмасом, она вернулась в свои покои, приняла ванну и переоделась. Покончив с утренним туалетом, наскоро перекусила. Вино пить не стала, с жадностью выпила несколько больших чаш воды. Покончив с завтраком, Мирчел направилась в личный арсенал. С тех пор, как она стала помощницей и любовницей Ирмаса Удэна, ее вооружение хранилось здесь, в маленькой комнатке десять на десять шагов. Ключом, который всегда носила с собой, отперла тяжелый окованный железом сундук. В сундуке лежали необычные доспехи – те самые, в которых ее нашли близ Нараино люди Ирмаса.
Глядя на доспехи, Мирчел вспомнила, как она искала мастера, способного починить их. На доспехах были вмятины и царапины, локтевой шарнир правой наручи был поврежден, сломались две застежки полукирасы. Оружейники в Дреммерхэвене отказывались браться за эту работу, и она не могла заставить их ни угрозами, ни посулами. Испуганные оружейники, видя ее гнев, пытались объяснить, что чинить доспехи настоящей сидской работы, сделанные из электрона, да еще такие старинные – дело невероятно сложное. Один из оружейников даже предложил ей отправиться за море, в Гленнсид, и там найти мастера-сида, владеющего старинными технологиями. А потом другой оружейник, как бы невзначай, сказал ей, что в деревушке Лланхарн в тридцати лигах к востоку от Дреммерхэвена живет неплохой кузнец-айджи. Почему бы госпоже Мирчел не обратиться к нему?
Мирчел так и сделала. Старик-кузнец долго рассматривал доспехи, ощупывал заскорузлыми пальцами сочленения, а потом внезапно спросил:
– Сколько ты мне заплатишь за работу?
– Сколько попросишь, – Мирчел обожгла такая радость, что ей захотелось расцеловать кузнеца. – Назови свою цену, мастер.
– Я вижу, Кровавая Дева, что твои доспехи очень необычные. И еще вижу, что они бесценны. Я не знаю, откуда они у тебя и знать не хочу. Но если они достались тебе, значит, так угодно богам. Я починю твои доспехи. За один золотой.
– Ты издеваешься надо мной? – нахмурилась Мирчел.
– Я назвал свою цену, как ты просила.
Мирчел показалось, что этот старик просто насмехается над ней, но ей нужны были эти доспехи – и она согласилась. Мастер велел ей вернуться за готовыми доспехами через неделю, взял с нее золотую монету и вернулся к своей работе. Всю следующую неделю Мирчел буквально места себя не находила от нетерпения, и в назначенный день приехала в Лланхарн. Ее доспехи были готовы. Кузнец безукоризненно выполнил свою работу.
– Ты великий мастер, – сказала она кузнецу. – Несправедливо, что ты затребовал такую мизерную плату. Искусных мастеров следует беречь и поощрять. Вот двести сентер – возьми их от меня.
– Не возьму, – ответил кузнец. – На этих деньгах кровь Айфодла. Забирай свои доспехи и оставь меня в покое.
Мирчел тогда с трудом подавила гнев и уехала из Лланхарна с горечью в душе. А ночью ей приснился Айфодл. Тот недоброй памяти день, когда она приехала туда со своими людьми. Ирмас приказал ей перебить всех, кого они увидят. И Мирчел приказала своим воинам не оставить от Айфодла камня на камне. Она и сама зарубила несколько сиволапых, но потом ей показалось скучным убивать безоружных. И она сидела в седле и наблюдала, как ее люди приканчивают жителей городка. Тогда ее наемники покуражились от души. Какого-то горлопана, который кричал и возмущался тем, что "Ястребы" грабят его дом, прибили железным костылем через рот к дверям его же амбара. Так он и висел на двери, выпучив глаза, давясь кровью и дергая руками и ногами, пока не помер. Тем, у кого в доме находили хоть что-то напоминающее оружие, отрубали по локоть руки. Крестьянских девок раздевали догола и заставляли ловить кур, а сами хохотали, глядя на них, после чего всех перестреляли из арбалетов. Старосту Айфодла вместе со всей семьей – женой, старой матерью и семью детьми мал мала меньше, – бросили в колодец. Кошек и собак и тех перебили. Когда в городке не осталось ни одного живого существа, Мирчел велела все сжечь. Деревянные домики крестьян вспыхивали быстро, и очень скоро мертвый Айфодл превратился в настоящий ад. Мирчел проснулась с неприятным чувством; в комнате как будто пахло горелой плотью. Но потом она выглянула в окно, увидела, что во дворе поварята ошпаривают факелами свинью – и успокоилась. Прошло несколько дней, и она не выдержала, снова отправилась в Лланхарн, чтобы встретиться с мастером, починившим ее доспехи, но ей сообщили, что старый кузнец внезапно умер.
Доспехи с тех пор лежали в сундуке в ее арсенале. Мирчел берегла их, понимая, что починить их теперь некому. Но вот теперь почему-то решила надеть их. Она и сама не могла объяснить, откуда у нее возникло такое непонятное желание. И потом, она так давно их не надевала…
Мирчел стянула с себя кожаную куртку, рубашку и штаны, сбросила сапоги. Никто не говорил ей, что эльфийские доспехи надеваются на голое тело, она каким-то образом знала это сама. Стоя перед зеркалом, Мирчел начала с драгоценной полукирасы, закрепила ремнями наплечники и наручи, надела коротенькую латную юбку. В последнюю очередь надевались поножи, закрывавшие ногу от пальцев до середины бедра. На дне сундука лежала еще пара кожаных перчаток. По наружной поверхности перчаток, от запястья к костяшкам пальцев, проходили частые ряды стальных заклепок. Мирчел взяла перчатки, надела их, еще раз посмотрела на себя в зеркало. Никогда еще она не чувствовала себя такой сильной и умиротворенной одновременно. Странно, она будто и не чувствовала веса этих доспехов. Они будто срослись с ее кожей. Они великолепны. В этих доспехах Мирчел ощущала себя древней воительницей сидов. Как они назывались, эти легендарные девы-воительницы из охраны сидских королей? Ведь она прежде слышала это слово, и не раз, но почему-то не может его вспомнить.
Решено – в монастырь она поедет в этих доспехах. Теперь надо выбрать оружие.
Меч-танги, который ей подарил Ирмас после усмирения Айфодла, был при ней. Мирчел нравился этот меч работы мастера Хадоши из Митора, с длинным слегка изогнутым клинком, удлиненной тяжелой рукоятью и чеканенной цуба, овальной гардой, хорошо закрывавшей руку. В Империи Дракона танги могли носить только знатные люди, а меч Мирчел еще и был именным – на клинке по приказу Ирмаса Удэна было выгравировано ее имя. Мирчел внесла в этот меч только два усовершенствования: еще больше утяжелила рукоять за счет нового кованого оголовника и заказала к мечу ножны, которые позволяли носить клинок по континентальному обычаю – на спине.
Последующий час Мирчел провела в фехтовальном зале, упражняясь на деревянной китане – ей необходимо было привыкнуть двигаться в удивительных доспехах. Она еще раз поразилась тому, насколько же доспехи не мешают ей двигаться, атаковать и обороняться. Она тренировалась, пока все тело не покрылось потом и во рту не пересохло.
Слуга принес ей полотенце и бокал с холодным травяным чаем. Почтительно осведомился, не нужно ли госпоже еще что либо.
– Ступай в мой арсенал, – распорядилась Мирчел. – Принеси оттуда меч с янтарем в оголовнике и в кожаных ножнах. Ты не ошибешься, второго такого меча нет.
Слуга ушел. Мирчел вернулась к китане и еще некоторое время наносила рубящие и колющие удары, наслаждаясь легкостью доспехов. Затем вернулся слуга с мечом.
Мирчел отложила танги, взялась за прямой полуторник. И удивилась сама себе – почему, по какой причине она так долго не пользовалась им? Прямой обоюдоострый бастард был намного тяжелее танги, но почему-то Мирчел ощутила, что как раз этот клинок – под ее руку, будто ковался специально для нее. Несколько атак по китане убедили ее в том, что в Гойлон она отправится с двумя мечами. В этом нет ничего нелепого, многие из наемников, особенно выходцы из Селтонии и Мидинга, носили по два длинных меча.