Козел закопал мешочек в землю, притоптал ногой. Жаль снадобья, нелегко его приготовить,- но если с ним попадешься… Кто сам осторожен, того и боги берегут.
Стемнело. Козел выждал момент, когда повстанцы занялись вечерним варевом, бесшумно прополз между повозок и, пригибаясь и подобрав полы, побежал на ту сторону. Раз или два колючие ветки кустов больно хлестнули его по лицу.
- Стой!
Тяжело дыша, Козел остановился перед широкими лезвиями двух копий.
- А, это опять ты, козлиная борода,-сказал один из стражников, присмотревшись. - Дождешься, что проткнут тебя насквозь.
- Придержи язык! - прикрикнул Козел, - Проведи меня к начальнику, живо!
- Живо можно и нос набок, - буркнул стражник.
Однако не стал спорить: старшой велел пропустить лазутчика туда и обратно беспрепятственно. Высморкался, повел Козла по трескучей от сухих веток тропке к северным крепостным воротам, где был раскинут шатер начальника.
Военачальник, сидя на мягких подушках, ел рыбу, зажаренную целиком. Зубы его ходили по рыбьей спине от хвоста к голове и обратно- будто на дудке играл, - жир стекал по бороде на желтый нагрудник, на серебряные пряжки. Возле масляного светильника двое телохранителей играли в кости.
- Ну что? - Военачальник взглянул на вошедшего Козла.
- Считай, что самозванец готов, - небрежно ответил Козел. - У него веселая болезнь. Завтра помрет, самое позднее к вечеру.
Военачальник перестал жевать.
- Веселая болезнь? Ты уверен?
- Подвинься, - сказал Козел и, усевшись, поднес к носу пузатый пифос с медовым вином. - Доброе вино! - Он сделал несколько больших глотков, крякнул, обтер ладонью усы и бороденку. Военачальник ошалело хлопал глазами. Телохранители перестали играть в кости. - Доброе вино, - повторил Козел, - давно не пивал.
- Может, дать тебе закусить? - Военачальник вдруг развеселился. - Не каждый день увидишь такого нахального раба.
Телохранители, ухмыляясь, подошли ближе.
- Так вот, - сказал Козел. - Веселая болезнь - это посильнее, чем порошочку подсыпать. Посылай, начальник, крикунов - пусть прокричат бунтовщикам, что ихний царь помирает.
Военачальник отшвырнул рыбий скелет, хлопнул себя жирными руками по нагрудным пряжкам, гаркнул:
- Будет исполнено, почти-блистательный!
Телохранители заржали. Зрелище было хоть куда.
- Ах ты, котеночек мой, - снисходительно проговорил Козел.- Скоро ты будешь подползать ко мне на брюхе. Царь Павлидий, Ослепительный, уж подберет для своего старого приятеля Айната хорошую должностишку. Ну, ладно. - Он не спеша поднялся, хрустнув суставами. - Поговорили и хватит. Вели этим жеребцам проводить меня во дворец. Я сам доложу Ослепительному.
- Верно! - Военачальник тоже встал, почесал под мышкой. - Как раз такое повеление я и имею. Эй, вы! Проводите почти-блистательного во дворец. Да смотрите у меня - чтоб с почестями! Дорогу перед ним расчищайте!
Козел вышел из шатра, телохранители двинулись за ним. Военачальник придержал одного за гребень шлема, коротко бросил:
- Удавить!
Праздник Нетона
На рассвете лес огласился криками.
- Ваш самозванный царь помирает! - кричали глашатаи.
- Боги покарали его веселой болезнью!
- Сдавайтесь, бунтовщики! Царь Павлидий помилует тех, кто бросит оружие.
Воины Павлидия начали штурм. Их встретил град камней и стрел, но кое-где повстанцы дрогнули: что толку сопротивляться, если тот, на кого они надеялись, умирает от веселой болезни? В образовавшиеся бреши хлынули желтые нагрудники. Рубили наотмашь, не щадили и тех, кто побросал оружие. Ретобон сам повел в бой отряд, оставленный про запас.
- Не верьте желтым собакам! - кричал он, срывая голос. - Царь Эхиар жив! Клянусь Черным Быком!..
Кровавая сеча в лесу шла до полудня. Потом бой притих. Пронесся слух, что карфагенские корабли прорвались к гавани и осыпают причалы камнями и горшками с горючим снадобьем. И еще говорили, что гадирские воины перешли Бетис и устремились к мостам, ведущим в Тартесс.
Лес был полон встревоженных голосов, дымом костров, звоном оружия.
Солнце клонилось к закату, когда у шатра военачальника остановились носилки, богато изукрашенные серебром. Из носилок вылез Павлидий, хмуро глянул сквозь зеленое стеклышко на военачальника, упавшего ниц. Голос не повышал, но пообещал отделить голову военачальника от плеч, если тот не покончит до темноты с бунтовщиками. И еще тише добавил: «Или, может, ты ожидаешь поутру гадирских собак?» Нехорошо стало военачальнику от царских слов. Тут же разослал он гонцов по отрядам с грозным повелением возобновить бой и закончить его лишь тогда, когда последний бунтовщик будет поднят на копья.
И снова в лесу загремело оружие. Начальники остервенело гнали воинов вперед, чтобы быстрее сломить оборону повстанцев. Повстанцы отходили, оставляя поляну за поляной, цепляясь за чащобы, где легче можно было задержать противника. А задержать надо было во что бы то ни стало. Ретобон, понимая, что сражение проиграно, послал часть людей на берег - резать камыш, вязать большими пучками, готовиться к переправе на материк. Сам же он с кучкой от-^ борных бойцов отчаянно пробивался к дому Сапрония, чтобы вывести к берегу Эхиара. И уже пробились к опушке, уже увидели за деревьями белые стены - и поняли, что опоздали: перед домом суетились стражники в желтом, бухали тяжелым бревном в окованные медью ворота.
«Не пробраться», в отчаянии подумал Ретобон и велел возвращаться.
Задыхаясь от быстрого бега, Ретобон сквозь заросли камыша выскочил на берег. Переправа уже началась. Вцепившись в камышовые связки, бойцы наискось пересекали широкий рукав Бетиса. Ретобон остановился, поджидая Нирула. Тот ковылял, тяжело опираясь на копье, волоча раненую ногу.
- Быстрее! - Ретобон шагнул ему навстречу.
В камыше зашуршало. Замелькало желтое.
Ретобон рывком взвалил Нирула на спину и, увязая в песке, пошел к воде. Просвистели метательные копья. Ретобон ощутил, как вздрогнул Нирул. Послышался хриплый стон. Вода резанула холодом. Ретобон поплыл, загребая одной рукой и поддерживая другой неподвижное тело товарища.
- Он весь горит, - сказала Астурда и беспомощно взглянула на Горгия.
Лицо Эхиара налилось кровью, рвота сотрясала тело.
Горгий понимал, что возмущенная многими горестями кровь старика сгустилась, а печень не может ее вместить, и кровь распирает все естество. И он решился. Вынул кинжал, обтер лезвие полой, велел Астурде подать чашу. Затем обнажил костлявую руку старика, пригляделся к переплетению синих вен на сгибе,
- Держи его руку покрепче, - крикнул Диомеду.
Кончиком лезвия он осторожно надрезал набухшую вену. Брызнула черная кровь. Астурда поспешно подставила чашу.
Старик дернулся, застонал, но потом дыхание его стало легче, лицо посветлело. По знаку Горгия Астурда перевязала ранку.
Горгий поднялся на крышу, ноздри его сразу ощутили запах гари. Он осторожно выглянул. На поляне перед домом стражники в желтом теснили повстанцев, отжимали к лесу. У самых ворот шла яростная схватка. Горгий опрометью кинулся вниз.
- Надо уходить, - крикнул он. - Астурда, есть еще какой-нибудь выход из дома?
- Можно через погреб, - испуганно ответила женщина. - Это у задней стены сада.
Горгий с Диомедом приподняли старика с ложа.
- Оставьте меня, - ясным голосом сказал Эхиар.
- Сейчас в дом ворвутся люди Павлидия,- нетерпеливо сказал Горгий. - Они убьют тебя!
- Не все ли равно… Сегодня или завтра…
- Завтра праздник Нетона, ты хотел дожить до этого дня!
- Праздник Нетона?.. - пробормотал старик.- Праздник Нетона…
Он умолк. Опираясь на плечи греков, поднялся. Следом за Астурдой они вышли в сад.
Дом гудел и сотрясался от ударов: воины Павлидия, перебив охрану Эхиара, ломились в ворота. Было слышно, как они орут и обещают Эхиару казнь, какой еще не видывали в Тартессе.
Погреб был в дальнем конце сада, у самой стены, возле помойных ям. Астурда стала осторожно спускаться в прохладную темноту; натыкаясь на бочки и ящики, беглецы пересекли погреб и поднялись по крупным каменным ступеням к наружной двери. Потихоньку Горгий отодвинул скрипучий массивный засов, чуть-чуть приоткрыл дверь.
Здесь, на задворках, было тихо. Белела в сумерках тропинка, уходившая влево. Сразу за тропинкой начинался пологий откос. По этому откосу, цепляясь за кусты шиповника, они скатились в овраг. Прислушались. Диомед шепотом ругался, щупая ткань гиматия, разодранную кустом,- гиматий был новенький, просторный, не иначе как с плеча самого Сапрония. Горгий цыкнул на матроса. Покрутил головой, вслушиваясь в отдаленные звуки боя. Куда пойти? Как разыскать Ретобона в этом окаянном лесу, набитом стражниками? Может, лучше затаиться в овраге, в густом кустарнике, выждать, пока кончится бой и лес опустеет, а уж потом тайком выбраться… Выбраться, но куда?
Эхиар вдруг выпрямился, задрал голову к темнеющему нёбу - свалявшаяся борода торчала унылыми клочьями,- но звезд не увидел: низкие облака медленно плыли над Тартессом.
- В какой стороне море? - спросил Эхиар.
- Там, - сказала Астурда.
Старик встал, хватаясь за кусты, ноги плохо его держали, но все-таки он сделал несколько шагов.
- Погоди, - остановил его Горгий. - В той стороне идет бой, не слышишь разве?
- Мне нужно на берег. Я выведу вас в безопасное место.
Однако осторожный Горгий решил дождаться полной темноты. Ночь наступила быстро. В просвете меж облаков прорезался тоненький полуободок новорожденной луны. Горгию вспомнилось, как неудачно он соврал Литеннону по прибытии в Тартесс, что прошел Столбы безлунной ночью. С этого-то вранья и начались все мои горести, сокрушенно подумал он.
Овраг кончился. Горгий первым выбрался наверх, осмотрелся. Прямо перед ним, в пяти плетрах, чернела крепостная стена. Такая близость была опасна: с башен могли заметить дозорные.
Пока Горгий раздумывал, Эхиар с кряхтеньем выбрался из оврага и, согнувшись, опираясь на подобранный по пути сук, побрел направо, вдоль стены.