Немало времени прошло, пока охрипшие женщины умолкли, а полуодетые мужчины уяснили, что произошло.
– Он ощупывал меня своими холодными руками! – истошно рыдала Гейсла, которой и принадлежала честь поднять переполох. – Своими ледяными руками! Я теперь умру! Я и так чуть не умерла!
– И меня! И меня! У него руки хуже ледышек! – вторили ей другие обитательницы девичьей, то кашляя, то плача от страха. – Я теперь не засну! Ни сегодня, и никогда!
Конечно, в эту ночь больше никто не спал. Оказалось, что мертвец не только взломал ворота усадьбы, но и выломал дверь сеней, на ночь заложенную тяжелым засовом. Как он сумел это сделать настолько бесшумно, что не потревожил даже чутко спящих стариков – непонятно.
– Он ищет Вальгарда! – уверенно объяснил Хельги хёвдинг. – Он ищет своего убийцу! Потому и ощупывал всех, что хотел найти его и сломать ему шею!
– Но зачем он искал того берсерка в женском покое?
– Да разве он соображает? Мертвецы сильны, как великаны, и глупы, как треска! Еще бы – мозги-то все сгнили! Еще странно, что он догадался искать Вальгарда здесь, а не где-нибудь в Мелколесье!
– Вот уж не могу порадоваться, что он такой догадливый!
– Лучше бы он искал его в море!
– Может, в Мелколесье он тоже искал, только мы еще не знаем. И в других усадьбах.
– А вдруг он опять придет к нам?
Новость мгновенно облетела всю округу, и уже на следующую ночь в каждой усадьбе оставили дозорных, которым полагалось до рассвета поддерживать сильный огонь в очагах. Но все равно мало кто мог спать спокойно. Если даже в усадьбу хёвдинга мертвец является, как к себе домой, то как же может чувствовать себя в безопасности бонд или рыбак?
Передвигаться даже днем было страшно, но сидеть у себя дома среди дрожащих домочадцев казалось еще страшнее и тоскливее, поэтому именно сейчас жители Хравнефьорда зачастили по гостям. В любой усадьбе теперь собирались живущие вблизи бонды и рыбаки, и бояться всем вместе не так уж и страшно. Конечно, пока видишь дневной свет.
Приезжал ли Торхалль Синица с десятью хирдманами к Атли и Кольфинне в усадьбу Северный Склон, приходил ли пешком Торд рыбак с корзиной свежей рыбы к Арнхейде хозяйке в Мелколесье, разговоры везде велись об одном и том же.
– Наш хёвдинг, конечно, доблестен и мудр, но пускать в дом того берсерка было не самым лучшим решением!
– Из-за него теперь нам всем нет покоя! Сначала духи, которых разбудила Трюмпа, теперь мертвец… Вальгард увел у него лошадь с припасами – там и было-то эйрира на полтора! – а теперь он наворовал по всем домам разного добра уже марок на десять!
– Да ну, ты скажешь! На десять!
– А то нет? У Тьодорма Шустрого он украл сыры из кладовки, у Блекнира стащил всю сушеную рыбу, у Хринга Тощего тогда целую корову уволок! Это он хочет возместить свои убытки!
– Это вполне понятно! Я бы на его месте тоже хотел! Вон, Кетиль отдал мне на зимний прокорм корову, а молока от нее что-то не видно![40]
– Да ты так кормишь мою корову, что от нее остались шкура да рога! – обижался в ответ Кетиль. – Ты смотри – она у тебя сдохнет! Тогда будешь мне платить за нее! Я этого так не оставлю!
– Знаем мы тебя! – не сдавался и Торд. – Ты, видать, нарочно пристроил мне худую скотину, чтобы она подохла у меня, а ты потребуешь за нее денежки и будешь жить в свое удовольствие!
– Да ты никогда совести не имел! Отдавай мою корову, пока она и правда не подохла! И на другую зиму проси корову у троллей, если наши тебе нехороши!
Дело чуть не дошло до драки, так что самой Арнхейде хозяйке пришлось вмешаться и развести спорщиков по разным углам.
– Многовато мертвецов у нас развелось! – говорила она после этого в усадьбе Тингваль, куда сама заехала узнать, нет ли чего новенького. – Ауднир и при жизни готов был корку изо рта вырвать, а теперь, когда жадность его довела до смерти, многие потянулись по его дорожке! Он их не трогал своими холодными руками, а все подхватили за ним припев! Нас это до добра не доведет! Ты, хёвдинг, подумай, что с этим делать!
Хельги хёвдинг не нуждался в таких советах, поскольку и без них день и ночь думал, как избавиться от мертвеца. Вся усадьба думала тоже, но пять десятков голов были так же мало способны решить эту загадку, как и одна.
– Говорят, что мертвеца надо сжечь, а пепел зарыть на перекрестке дорог! – припоминал Орре управитель.
– А еще высыпать в море! – не отставал от него Марульв Зануда. – А сперва отрубить ему голову и приложить к заду, а иначе она прирастет обратно!
– А сначала позвать Греттира, чтобы он все это сделал! – ехидно добавила Атла. – Кто из вас, доблестные мужи, готов темной ночью схватиться с мертвецом? Чтобы луна вышла из-за облаков и он глянул на вас своими страшными глазами?
Мудрецы умолкали и отвечали только вздохами. В округе насчитывалось немало мужчин, достаточно отважных и уверенных в простых житейских обстоятельствах. И Фроди Борода, и Бьёрн Валежник, и Ингъяльд, бывало, ходили на медведя, но при мысли о мертвеце спина покрывалась холодным потом и ни один не мог поручиться, что от взгляда мертвых глаз оружие не выпадет из рук.
Хельга переживала эти невеселые события сильнее других. В душе ее дул холодный ветер, и напрасно она куталась в накидку, стараясь согреться. Рядом с миром людей и миром Ворона вдруг возник третий – мир смерти, обоим мирам родственный и обоим – чужой. Грубо вломившись в границы, он рушил тот неверный покой, который Хельга с таким трудом строила, точно злая судьба ухмылялась мертвым ртом: не уйдешь! От меня не скроешься ни за спины родичей, ни за ветви и камни! Я все равно догоню и съем! Съем! Жмурясь от душевного усилия, Хельга гнала прочь тоскливое чувство обреченности, хотела верить, хотела вернуть ощущение всемогущества, обрести легкое дыхание полета, но страх мешал, тянул вниз.
Даже мысли о Даге окрасились той же тревогой. Появление мертвеца казалось дурным знаком, предвещающим еще более страшные беды. А какие? Что у нее имелось дороже брата и какая беда могла уязвить ее сильнее, чем несчастье с ним? «Если бы Даг был здесь! – мысленно твердила Хельга, в ясный день бродя поблизости от усадьбы, поскольку отходить далеко ей не разрешали даже с провожатыми. – Если бы только Даг был здесь!» Тогда она была бы спокойна за него и гораздо спокойнее за себя. И где-то в глубине отдавалось: если бы он был здесь… И это «он» относилось уже не к Дагу…
– Позор! – однажды в сердцах бросил Равнир, когда домочадцы, потолковав все о том же, повздыхали и умолкли. – Десятки здоровых сильных мужчин сидят, жмутся к очагу и дрожат, как дети! Тьфу! Был бы здесь хотя бы Даг – может, мы все стали бы посмелее!
– Дагу сейчас самому нелегко! – сказала бабушка Мальгерд. – Мы все думаем о нем, вздыхаем и тем лишаем его сил. А надо не думать и не вздыхать. Надо что-то делать. И если мы тут одолеем Ауднира, у Дага в земле слэттов прибавится сил. В мире нет ничего отдельного.
Женщины, челядь, хирдманы, сидящие вокруг очага, не сводили с нее глаз, точно слушали саму норну. И внимательнее всех была Хельга: мудрость бабушки указывала дорогу силам ее души.
– Все связано и все связаны! – тихо и ровно продолжала фру Мальгерд. – Мы связаны с тем, о ком думаем, даже если он об этом не знает, и своими мыслями отнимаем силы или прибавляем ему сил. Мы должны что-то сделать, мы должны стать сильнее, и тогда Даг станет сильнее тоже.
– Я знаю, – выдохнула Хельга, едва лишь фру Мальгерд замолчала. – Я знаю, кто нам поможет. Я найду…
Хельга смотрела вокруг, видела знакомые лица, знакомые до последней щели стены, полки с посудой, котлы на потолочных балках, на камне возле очага старую миску из березового корня, где на краю виднелись следы зубов – это Равнир однажды поспорил с Сольвёр, что пронесет в зубах через весь дом миску, полную горячей каши. (Пронес, ничего.)
Да, Ворон прав: она слишком крепко привязана ко всему этому, каждый человек и каждая вещь здесь – продолжение ее самой. Но среди этих знакомых лиц и вещей ей невидимо мерещился еще один взгляд – взгляд Ворона. Если уж она так неразрывно связана с тем и с другим, то нужно попробовать, как тогда с рунной палочкой Гудфриды, обратить силу Ворона на помощь человеческому миру.
– Мы готовы! – первым сказал Равнир, а за ним и другие закивали, мельком переглядываясь. – Но за такое дело надо взяться умело.
– Я знаю, у кого мы попросим совета! – ответила Хельга.
– Если ты имеешь в виду старую Трюмпу, то я бы не… – начала Троа.
– Нет! – Хельга мотнула головой. – Нам даст совет сам Один.
– Так это правда? – ахнула Сольвёр.
– Что?
– Что ты… Что ты умеешь разговаривать с Восточным Вороном? – несмело закончила Сольвёр и посмотрела на Хельгу отчасти виновато, будто заранее просила прощения, если неправа.
Хельга помолчала. Только сам Один и знает, каким путем люди все узнают друг о друге, но в конце концов те, с кем ты дышишь одним воздухом, знают о тебе все и никаким открытиям не удивятся.
– Это правда, – просто сказала Хельга. – Восточный Ворон слышит меня, а я слышу его. Он даст нам сил. Нужно только, чтобы мы решились. Ведь мы решились?
Она оглядела кухню, внезапно ставшую местом «домашнего тинга». Все сидели, и только она стояла возле очага, как конунг, призывающий своих воинов к походу. Маленький конунг в шерстяном платье, с двумя бронзовыми застежками на груди, волной темно-русых волос и чистыми, как весенняя вода, серо-голубыми глазами…
Вечером, когда небо посинело и стало одного цвета с морем, Хельга, закутанная в меховую накидку и с натянутым на самое лицо капюшоном, вышла за ворота усадьбы. Ауднира она совсем не боялась, зная, что уже находится под защитой. Ведь Ворон сказал: «Я всегда буду с тобой…»
На берегу она остановилась, глядя в сторону вершины фьорда. Море было синим, небо было синим, несколько вытянутых каменных островков между двумя берегами напоминали заснувших драконов. На горах лежал снег, а над горами поднимались облака, почти тех же очертаний, только белее, и казалось, что это не облака, а другие горы, чуть подальше. Между двумя горами висела низкая, огромная, белая луна, совсем круглая, лишь чуть затененная плывущими мимо прозрачными серыми облаками. Весь мир спал зимним сном, и боги весны спали. Только жадный мертвец, обиженный при жизни, сидел над кучей награбленного добра и скалил зубы на луну, солнце умерших. И зоркая судьба, укутанная в синий плащ зимней мглы и серое покрывало облаков, единственная, кто не спит никогда, щурила глаза, прикидывая, чья дорога сегодня лежит вверх, а