– До хрена, – зло произнёс я. – Не найдёшь столько, отец Азарий. Ни на этом, ни на том свете.
– Тогда что? Как могу спасти Ферапонта? Ну?! – прокричал он. – Я же вижу по глазам твоим: нет в тебе желания губить! Хоть и боль в них стоит страшная, но не мной и проступком моим она вызвана. Другое всему причиной.
– Да, ты прав, Азарий, – сказал я, потрясённый его словами. – Другое меня гложет. А изначальная причина… Не окажись я в Марфино, всё бы пошло иначе. Убийство настоятеля всему корень. Помоги разобраться. Не верю я, что казна монастырская всему виной. Не верю. По другой причине отца Лариона живота лишили, и ты, Азарий, эту причину ведаешь. Пусть нет во мне желания губить, но коли правды от тебя не услышу, не взыщи…
– Причину, говоришь, ведаю? – с надеждой спросил келарь. – А коли так… ежли ведаю. Тогда что?
– Забуду, что здесь видел, Азарий. Развернусь и уйду, слова не сказав. Ну, а вы с Ферапонтом… живите, как раньше жили. На вашей совести оставлю.
– Поклянёшься, сыщик?
Я вытащил нательный крестик и приложился губами.
– При тебе крест целую. Убедил?
– Верю, – убеждённо произнёс келарь. – Даже не тому, что ты крест целовал. Силу в словах твоих слышу. Не пойдёшь ты супротив своего обещания. Однако… не боишься ли ты опосля моих слов сон потерять?
– Страху нагнать пытаешься? Не выйдет, отче. Пуганный я, что та ворона. Меня за просто так не возьмёшь. Зубы обломаешь.
– Смотри, сыщик. Есть вещи, к коим лучше касательства не иметь и о коих лучше слыхом не слыхивать.
– Не томи, Азарий, рассказывай! Что тянешь кота за хвост?! У меня времени шиш да ни шиша, – договорив, я пожалел, что не ношу с собой часов. Выглядело бы эффектно, как в кино: вытащить из штанов «луковицу», открыть крышку и выразительно посмотреть на циферблат.
– Надеюсь и уповаю токмо на Господа нашего! – пробормотал келарь, очевидно, решаясь на признание. – Рассказ мой недолгий. Помнится, ещё при первой нашей встрече говаривал я тебе, что во времена незапамятные здесь всё фамилии Долгоруковых принадлежала, и монастырь сей их чаяниями возник и на их кошт содержался.
– Было дело, – подтвердил я.
– Ну, а какое касательство Долгоруковы к государю Петру Второму имели – про то рази что детвора малая не ведает. Царство боярское тогда наступило, в большую власть Долгоруковы вошли. Покуда царь в потехах да забавах пребывал, всей Рассеюшкой за него правили. Чуть было в родство с императором не вступили, токмо хворь помешала. Скончался юный государь Пётр Алексеевич. Но перед смертью духовную оставил…
– Святой отче… Слышал я про поддельное завещание, что рукой Ваньки Долгорукова писалось. Только впустую это было. Разоблачили вора[12]. Не получилось у семейки на престол Катьку Долгорукову, невесту невенчанную, на престол усадить. Только мне от истории твоей ни жарко, ни холодно.
– Ты бы не прерывал меня сыщик. Сам сказал, что торопишься – ехидно произнёс Азарий. – Не про поддельное завещание речь. Пётр Алексеевич в духовной престол государства своей тётке, Елизавете, передал. Сей тестамент[13] опосля смерти государя попал Долгоруковым, токмо они уничтожить его побоялись. Спрятать решили до поры до времени, в надежде, что пригодится в будущем. А для хранения избрали наш монастырь и отца Лариона, коий был давним духовником фамилии. Мнится мне, что именно сей тестамент и искали в тот день, когда отца Лариона живота лишили. Пытали его, дабы тайну сию узнать, но вот преуспели в том али нет – сказать не могу. Казна-то в целости и сохранности осталась, но вряд ли с ней отец Ларион духовная сию содержал. Понимаешь, теперь, сыщик, во что ты вляпался?
Я вытер пот со лба. Да уж… игра шла по-крупному. Фактически этот документ (попадись он в чужие руки) ставил под вопрос права действующей императрицы Анны Иоанновны на престол и открывал дорогу цесаревне Елизавете. Да за такую бумагу наши враги и заклятые друзья на что хочешь пойдут – в лепёшку расшибутся! И другой немаловажный момент: причастные к подобного рода секретам долго не живут. Меня сразу обдало жаром. Влип ты, господин следователь, основательно влип!
– Что, – прищурился отец Азарий, – дурно стало?
– Как-нибудь сдюжу, – произнёс я с деланным спокойствием. – Ты бы мне лучше прояснил – откуда ты о сём тестаменте ведаешь и почему решил, что за ним охота идёт?
– Про сам тестамент от настоятеля Лариона, упокой Господь его душу, знаю. Все мы не вечные. Хотел он меня вместо себя хранителем сделать, когда в чертоги небесные попадёт. Хотел, да не срослось. Уж больно внезапной кончина была. А касательно другого твоего вопроса… Был я недавно в городе по делам духовным. Шёл себе по улице, и вдруг… человека одного увидел. Я его ещё по Казани помню, он там в изгнании пребывал, когда государь Пётр Первый сильно осерчал на него. Правда, потом человека сего снова приласкали и возвысили. Хорошо он поднялся, – мечтательно цокнул языком Азарий. – Да вот только делать ему здесь нечего.
– Что за человек? – насупился я.
– Лейб-медик цесаревны Арман Лесток. А теперь, сыщик, сам покумекай: какая корысть могла привести его сюда?
Глава 22
Благодаря Азарию удалось выяснить, где остановился Лесток. Я на этого гадёныша зуб держал ещё с дела об украденных драгоценностях Трубецкого. Было желание засадить его до конца дней в казематы Петропавловской крепости, да Ушаков не дал. Политика… Высоко залетел соколик, при особе цесаревны Елизаветы находился. Тронуть его – вонь по всей Европе пойдёт. Был бы свой, русский – никаких проблем, хоть на кол сажай. Вот что за несправедливость такая?!
– Хорошо, Азарий. Будем считать, что меня тут не было и я ничего не видел. Ты со своим дружком голубых кровей живи, как раньше жил. Только гей-парады не устраивай.
– Какие парады? – не понял келарь.
– Потом узнаешь, – отмахнулся я.
Скоро рассвет, город уже просыпался, а мне предстояло искать в нём злополучного Лестока. Если меня хватились… переполох будет на всю округу. Ничего, найду поганца лейб-медика и возьму его за грудки, авось и прощение удастся заполучить, если расследование Ивана окажется бесплодным и он не найдёт истинного убийцу.
Я покинул монастырские стены и поскакал назад в Марфино. Благополучно преодолел все караулы (видимо, не прошла ещё на меня «ориентировка»), с помощью расспросов отыскал дорогу к дому купчихи Никитиной. Вваливаться нахрапом без поддержки не стоило, я решил осмотреться и только потом действовать.
Привязал кобылку к изгороди хлипкого забора (если упрут – найду вора и зарежу!), перекрестился и юркнул в густые заросли лопухов, которые привели меня к дощатому забору, окружавшему дом купчихи. Там я и решил устроить наблюдательный пункт, опустившись на холодную землю и прильнув глазом к дыре между соседними досками.
С полчаса ничего не происходило, потом началась суматоха, забегали люди. Моё появление оставалось незамеченным. Скоро стало ясно: жилец, поселившийся у Никитиной, намерен съехать. Для него приготовили экипаж.
Я задумался. Что делать: покинуть убежище и попытаться арестовать, причём в гордом одиночестве, без прикрытия и солдатской команды? Я, конечно, наглый тип, но всему есть пределы!
Нужна подмога. В этом городе единственный, к кому я могу обратиться – Иван. Эх! Надо было сначала его найти, потом вместе искать Лестока!
Я с досадой стукнул себя по колену и взвился как ужаленный: случайно попал в чрезвычайно болезненную точку. По ноге пробежала ужасная судорога, словно пропустили ток высокого напряжения. Со мной такое случалось прежде, хорошо, что не во время купания.
После парочки чувствительных щипков я стал энергично растирать одеревеневшую ногу, помалу приводя её в нормальное состояние, и так увлёкся этим занятием, что не сразу заметил резкие перемены во дворе дома. А там разыгралось сражение и нешуточное. Шесть или семь слуг накинулись на… Ивана! Откуда он здесь взялся?! Негоже отсиживаться, когда названный брат в беде!
Мысленно обозвав себя «шляпой», я забыл о всякой осторожности и бросился к нему на помощь.
Ивану приходилось плохо, с каждой секундой положение лишь ухудшалось. Когда противник столь превосходит тебя в количестве, бойцовские таланты не спасут, будь ты хоть трижды ниндзя.
– Держись, братишка! – закричал я, вламываясь в гущу схватки.
Эх, не быть мне Александром Дюма, как и Александром Бушковым! Не описать мне в красках всей ярости схватки, так, чтобы картинка представилась как наяву! Если начать расписывать мои действия, получится сухой милицейский протокол: «нанёс колющий удар… проникающее ранение… черепно-мозговая травма». Скучно, господа!
Есть упоение в бою, как говаривал классик отечественной словесности. Я бы назвал это особое чувство азартом. Ты перестаёшь быть собой. Кровь бурлит, время густеет, тело лёгкое и невесомое, руки-ноги начинают жить своей жизнью. Голова идеальная чистая. Цель – устранить противника. Цена? Да любая, мы за ценой не постоим.
Рука со шпагой уходит вперёд. Вот тебе, сукин сын, «проникающее ранение». Да-да, голубчик, в живот – то есть насмерть! Не умеет здешняя медицина залечивать подобные раны, так что наслаждайся последними минутами на этом свете. По глазам вижу, что сам это понимаешь. Все там будем, не расстраивайся!
А ты куда? Сбежать удумал? Врёшь, не уйдёшь! Шпага подсекает ноги не хуже косы. Достаточно чиркнуть в нужном месте и всё… отбегался, шалунишка. Хорошо, если без ноги останешься, но вероятнее всего – истечёшь кровью и в ней же подохнешь. Вон какой фонтан забил!
Стоп… это свой, Ваня! Он тоже впустую время не тратит. Всё в ход пустил. Руки, ноги… Такое «маваши» скрутил, так лупанул противнику по морде – зубы веером. Вместе с челюстью.
– Лестока не трогай, – кричит Ваня. – Брать живым.
Это я и без него знаю. У нас на лейб-медика большие планы!
Останавливаюсь и перевожу дух, когда вся шайка, дотоле лупцевавшая брательника, валяется на земле в разных стадиях отдавания Господу души. Остаётся перекрестить и отпеть всех разом.