В следующее мгновение в небе разорвался сияющий золотой шар, а через долю секунды раздался грохот. Как и обещал Кенни, получился настоящий буууууууууууммм. Услышав лай обезумевшего пса, я понял, что пора действовать. Сейчас или никогда.
12
На освещённом фейерверками пятачке позади фабрики ещё некоторое время гремели взрывы, раздавались свист и шипение, потом оттуда взлетела ещё пара ракет.
Глядя на это представление, я очень переживал за Кенни, боялся, как бы он не подорвал себя или не оказался на пути криво пущенной ракеты. Из-за слепящего света прожекторов, как я ни старался, высмотреть его не получалось.
Но скоро я услышал, как Кенни бежит ко мне вдоль забора и ликующе пыхтит на бегу. Ещё через секунду к проволочной сетке забора прижалось его крупное, сияющее лицо.
— Ты видел? Нет, ты видел? — громким шёпотом спросил он.
— Идиот, — сказал я в ответ. — Сколько штук ты взорвал?
— Все, какие были. Я положил одну в коробку, поджёг, а потом…
— Ладно, — сказал я. — Жди здесь. Никуда не уходи.
Я подбежал к куче поддонов и вытащил из неё один. Держать его получалось только широко расставленными руками, и это было неудобно. Сначала поддон показался не очень тяжёлым, но уже через несколько шагов у меня заломило руки. А поскольку я держал поддон перед собой, двигаться приходилось практически вслепую, ещё через несколько шагов я споткнулся и упал. При этом поддон всем своим весом обрушился мне на пальцы, а я проломил коленкой одну из досок, из которых он был сколочен. В другой раз я бы завопил от боли, но сейчас мне пришлось стерпеть.
Выйдет ли из сломанного поддона плот? Может, выйдет, а может, и нет. Рисковать я не мог, поэтому бросил этот поддон и сбегал за другим. Его я старался держать не прямо перед собой, а чуть сбоку, чтобы видеть, куда ставлю ноги.
Я уже почти добежал до забора, когда сзади донёсся звук, от которого у меня сжалось сердце.
Это был лай.
Далёкий.
Но приближающийся.
— Ники, быстрей, — сказал Кенни. — Это Золтан. Он сейчас тебя схватит.
— Заткнись, придурок, — зашипел я грубее, чем следовало.
Гав, гав!
Всё ближе и ближе.
Потом что-то прокричал мужской голос.
— Кенни, уйди! — крикнул я и, собрав все силы, попытался перекинуть поддон через забор.
Но он не перелетел, лёг на него сверху и несколько секунд балансировал, покачиваясь туда-сюда, пока я в баскетбольном прыжке не подтолкнул его и не спихнул наружу.
Гав, гав!
А потом снова мужской голос:
— Золтан, ко мне!
Но собака охранника не слушалась. Значит, бить меня никто не будет. Меня просто разорвут на части.
Я немного отступил от забора и, подгоняемый страхом, почти без разбега взлетел вверх по ковру. С первой же попытки мне удалось ухватиться за верхний край забора и перекинуть через него ногу.
Но дальше всё пошло наперекосяк. Ковёр должен был надёжно зацепиться за колючую проволоку и повиснуть на ней. Но проволока-то была не обычная, а с лезвиями. Они прорезали ковёр. Он сполз вниз, и я оказался на земле с внутренней стороны забора.
— Давай, Ники! Давай!
Я вскочил на ноги и снова набросил ковёр на забор.
— Хватай его и держи! — крикнул я Кенни.
Он сразу сообразил, что я от него хочу, и крепко схватился за свой край ковра, при этом тревожно всматриваясь в глубину фабричного двора.
Я оглянулся.
На меня во весь опор неслось чёрное чудище. За ним, пыхтя и отдуваясь, едва поспевал толстяк-охранник.
Я опять разбежался и попытался запрыгнуть на забор. Вторая попытка вышла даже хуже первой — я повис на одной руке. Ещё немного, и пёс настигнет меня. Вцепится зубами, стащит на землю, вспорет мне живот, влезет в него своей слюнявой мордой и выжрет все мои внутренности.
Я перекинул через забор правую ногу и почувствовал, как лезвия разрезают ковёр, как они вспарывают штаны, как впиваются мне в кожу. Но это казалось ерундой.
Золтан здесь.
Стучит зубами.
Прыгнул.
Мимо.
Я уже был по ту сторону забора. Кенни помог мне подняться.
Золтан бесился за сеткой.
— Тупая, поганая псина, — сказал я, добавив ещё пару добрых слов, которые не могу тут повторить.
А потом мы расхохотались и смеялись, как чокнутые, всё то время, что наполовину несли, наполовину волокли добытый поддон к кустам на берегу Беконного пруда — от забора до них было метров сто.
По пути домой мы договорись, что завтра утром вернёмся и наконец достанем часы «Ролекс» — наше с Кенни сокровище. Наше и больше ничьё.
13
Ночью я не сомкнул глаз — разве что минут на десять, потому что меня дико колбасило. От восторга и нетерпения. От страха. От адреналина, который ударял мне в голову, когда я вспоминал, как Золтан чуть было не откусил мне яйца.
Мы оттащили поддон в кусты, но спрятали не очень хорошо. Утром надо было прийти на пруд как можно раньше. По выходным на пруду с самого рассвета бывало полно рыбаков, но по будням их меньше и они приходят попозже. А ещё наверняка на пруд придут поиграть какие-нибудь дети. Так что времени у нас было в обрез.
На сей раз я будил Кенни, а не он меня. Но сначала я молча полюбовался им. Во сне он всегда выглядел счастливым. Казалось бы, невозможно одновременно спать и улыбаться, но у Кенни получалось. При этом он не расплывался в привычной дурацкой ухмылке, а улыбался чуть заметно, как человек, который знает потрясающую тайну.
Я тронул его за руку. Он не шелохнулся. Тогда я его немножко встряхнул. Он открыл глаза, в ужасе уставился на меня, но потом сразу снова заулыбался.
— Подъём, пират, — прошептал я.
Кенни сбросил одеяло — оказывается, он спал одетым.
— Это ты здорово придумал, — сказал я.
Внизу на кухне нас встретила Тина. Обычно по утрам, предвкушая прогулку, она тявкала, вертелась и прыгала, как щенок. Но сейчас, видать, не до конца оправилась от пережитого накануне. Или каким-то образом догадалась, что мы идём на пруд. Во всяком случае, она не стала рыскать по всей кухне в поисках поводка.
— Нет, Тина, гулять мы не идём, — сказал я.
Тина — собака на редкость дурная, и в другой ситуации она пропустила бы эти слова мимо ушей, но сейчас послушно развернулась и пошла наверх. Я знал, что у неё на уме: она любила поспать в нагретой постели — моей или Кенни, ей было без разницы.
Я прихватил из хлебницы несколько оладий, мы их съели холодными по дороге к пруду. Ночное небо только-только начинало синеть и было всё ещё полно звёзд.
14
Когда мы добрались до пруда, ещё не рассвело. Воздух был холодным и неподвижным. Света едва хватало, чтобы различать очертания деревьев и кустов и видеть, где начинается вода.
Поддон лежал на месте. Мы с Кенни оттащили его на дальнюю сторону пруда, туда, где накануне пытались ловить рыбу. Перед нами посреди водной глади маячил островок.
— Он похож на тебя по утрам, — сказал я и взъерошил Кенни волосы. — Такой же лохматый.
Кенни сосредоточенно смотрел на пруд.
— А что, того мертвеца прямо так видно? — спросил он.
— Его становится видно… в смысле, его руку… когда по воде идут волны, — ответил я. — Кто угодно может его обнаружить. А теперь давай спустим эту штуку на воду.
Поддон лежал на илистом берегу, и я был уверен, что ногой легко спихну его в воду. Но, как выяснилось, я ошибался.
— Иди помоги, — сказал я Кенни, и вместе мы кое-как дотолкали, допинали его до воды. Но у берега, как я уже говорил, было совсем мелко — чтобы поплыть, поддону не хватало глубины.
Я-то представлял себе, что достаточно будет столкнуть плот в воду, и он сразу поплывёт, как Кон-Тики, и тогда я шагну на него прямо с берега. Но всё оказалось не так просто.
После того как накануне я вымок до нитки и испортил свои лучшие кроссовки, снова мокнуть мне не хотелось. Но выбора у меня не было. Хорошо хоть кроссовки я на этот раз надел старые и драные. Так уж и быть, подумал я, ноги, на худой конец, можно и промочить. Вошёл в пруд и подтолкнул плот ногой. В воде толкать его было легче.
— Надо было резиновые сапоги надеть, — сказал Кенни, стоя у кромки воды.
— У меня нет резиновых сапог. А если бы были, я бы снял их и запустил в тебя.
— Не надо злобствовать, — отозвался Кенни.
Я ни разу не слышал от него этого выражения. Видимо, он подцепил его в школе. Но почему оно показалось мне таким знакомым? Может быть, так говорил Кенни отец, когда я был совсем маленьким? А может, мы слышали его не от отца, а от…
Плот наконец поплыл. Кое-как. Ну, то есть как-то совсем неправильно. Я ожидал, что верхние доски будут худо-бедно возвышаться над водой. Но плот сидел в воде так низко, что их заливали поднятые мной волны.
Я при этом твердил про себя: «Всё в порядке. Плот деревянный. А дерево плавает. Из него делают лодки».
— Мы уже пираты или как? — спросил Кенни.
— Да, уже почти, — ответил я.
Меня мучило чувство, что я что-то забыл, и я не хотел влезать на плот, пока не вспомню, что именно. Но вспомнил, как ни досадно, не я, а Кенни.
— Вёсла, — сказал он. — Чем грести.
Я почувствовал себя идиотом. Но сознаваться в этом не собирался.
— Обойдёмся без них, — сказал я. — Будем грести руками. Тут недалеко.
Если честно, то теперь расстояние до островка казалось мне довольно внушительным.
— Сначала на плот запрыгну я, ты — за мной.
— Чего-то расхотелось, — откликнулся Кенни.
Такого лица я у него ещё не видел: он рассеянно глазел по сторонам, словно рассматривая растущие вдоль берега деревья и кусты. Я даже решил, что он начнёт насвистывать, но вспомнил, что свистеть Кенни не умеет.
Тогда я сообразил, что всё это значит. Кенни оценил возможности плота и понял, что тот никуда не годится. Впервые в жизни он отказался что-то делать, потому что счёл затею глупой.
Этим он меня обрадовал и одновременно огорчил.
И даже слегка задел за живое. От этого мне ещё сильнее захотелось добыть часы и удочку и доказать Кенни, что если я что-то делаю — значит, оно того стоит.