— Кенни, а отец знает, что ты здесь?
— Нет, — ответил Кенни. — Он куда-то ушёл с Дженни. Ушёл днём, когда должен был спать.
Я снова горько пожалел о том, что натворил. Какой чёрт дёрнул меня спросить о маме? Мы отлично жили без неё. Она нам была не нужна.
Я расковырял нашу общую рану, и из неё полилась кровь.
Ладно, тут уже ничего не исправишь. Но я могу до быть часы. Это не решит всех проблем. Но сильно об легчит жизнь. С деньгами всё легче, чем без них.
20
Плот медленно скользил по неподвижной глади Беконного пруда. Мёртвую тишину нарушал только тихий плеск наших ракеток.
Я посмотрел вверх на чёрное, сплошь усыпанное звёздами небо и подумал, что хорошо бы узнать, как они называются, потому что не знал названия ни одной звезды. Потом я взглянул на Кенни. Даже без фонаря мне были хорошо видны его черты. Это, наверно, потому, решил я, что на его лицо падает свет звёзд. Это была совершенно чудесная мысль — я имею в виду, мысль о том, что свет звёзд преодолел миллиарды и миллиарды миль, чтобы озарить лицо моего старшего брата.
Но чуть позже я сообразил: свет идёт с беконной фабрики, — и эта мысль была уже далеко не такой чудесной.
Нам оставалось совсем немного. Я достал из кармана фонарь и посветил на воду. Оттого что луч фонаря заиграл на мелкой ряби, казалось, будто вода загорелась.
— Похоже на фейерверк, — сказал Кенни.
А ещё это было похоже на блеск золотых часов «Ролекс» ценою двадцать тысяч фунтов.
Мы отчалили на плоту точно оттого самого места, где я полез в воду в прошлый раз, и поэтому я рассчитывал, что, поплыв прямо по направлению к островку, мы окажемся там, где я в тот раз видел часы. Но всё оказалось не так просто. Плот никак не желал двигаться по прямой, а в темноте было почти невозможно понять, не сбились ли мы с курса. Я попытался вспомнить, как с нужного нам места выглядел островок, и сориентироваться по ближайшим к нему деревьям и кустам. Но в темноте всё выглядело не так, как днём, а от тусклого фонаря толку почти не было.
Среди этой темноты, чуть разбавленной мерцающим светом звёзд и велосипедного фонаря, я начал сомневаться, в самом ли деле я видел те часы, ту руку и то тело, вздымавшееся из мрачной глубины. Ведь в тот момент я в панике молотил по воде руками, глотая воздух напополам с брызгами. Единственное, что я точно видел, — это блеск золота.
— Держи ухо востро, — сказал я Кенни и задумался, что это за странное слово «востро», а потом подумал, что где и узнать это, как не в библиотеке, которую собирался закрыть тот дебил в навозном пиджаке.
Я думал об этом, а ещё о том, не пора ли заканчивать с нашей безумной затеей. Может, лучше нам с Кенни пойти домой, приготовить себе что-нибудь на ужин, посмотреть телик и улечься спать?
Но тут мой брат как завопит: «НАШЁЛ! НАШЁЛ!»
Я повернулся и увидел, что Кенни тянется к чему-то в воде. Увидел я и то, к чему он тянулся. Это были не золотые часы, а палка… Ну ладно, не палка, а старая отцовская удочка, которую Кенни нечаянно забросил в пруд и с которой всё началось. Я так зациклился на золотых часах, что совсем забыл об этой удочке, бесценном напоминании о прошлой жизни нашего отца. Она болталась на поверхности, за что-то зацепившись одним концом.
— Кенни, осторожно… — сказал я, когда увидел, как далеко он нагнулся.
Но было поздно.
Давно уже, похоже, было поздно.
С того самого момента, как я пустил Кенни на плот.
С того самого момента, как мы пришли на пруд.
С того самого момента, как я брякнул про маму.
С того самого момента, как Кенни зашвырнул удочку на середину пруда.
Короче, он шлёпнулся в воду.
Шлёпнулся почти без брызг, потому что перед падением низко распластался над водой. Падая, он оттолкнулся от плота ногами, и плот со мной на борту понесло в другую сторону. Я сидел у одного края плота, а Кенни, для равновесия, — у противоположного. Без него у меня не осталось шанса удержаться на плоту.
Плот перевернулся, и я очутился в пруду.
21
Вода оглушила меня, как удар тока на электрическом стуле. Я хватал ртом воздух и барахтался, отчаянно стараясь дотянуться до плота, но под руками каждый раз оказывалась только вода.
Фонарь я уронил. Красный луч, как след падающей звезды, по спирали ушёл ко дну. Вокруг стало черным-черно.
— Кенни! Кенни! — кричал я или, вернее, только пытался кричать, потому что рот у меня был полон воды.
Без паники. Надо взять себя в руки. Надо спасать Кенни.
Я встал в воде вертикально и принялся работать ногами, чтобы удержать голову над поверхностью.
— Кенни! — снова крикнул я, на этот раз более внятно. — Кенни, где ты?
В нескольких метрах от меня из темноты возник плот. Откуда он там взялся? Я видел деревянный поддон, видел надувной матрас. Но не видел Кенни.
Я крикнул громче, на этот раз обращаясь уже не к Кенни, а ко всему миру:
— Помогите! Пожалуйста, помогите!
Тут из-за плота до меня донеслись плеск и шумное, прерывистое дыхание.
— Кенни, я сейчас!
Я поплыл к нему, но не одним из стилей, какими плавают люди, а как животное, которое насильно бросили в воду.
Одежда отяжелела и тянула ко дну. Ни ног, ни рук я не чувствовал. Сильнее всего мешала куртка, поэтому я её с себя стянул.
— Я сейчас, Кенни! Я сейчас!
До плота было уж рукой подать, когда я почувствовал, что что-то меня держит. Схватило за ногу и не отпускает. Первая моя мысль была про гигантскую щуку. Что это она вцепилась мне в ногу зубами. Но потом, отбрыкиваясь от того, кто меня держал, я подумал, что это может быть человек — тот самый, которого мы с Кенни искали.
Мик Боуэн.
Призрак Мика Боуэна.
Мик был жесток. Того, кто его как-то задевал, он задевал в ответ, да так, что это кончалось больницей. Он был злой. Он всем мстил.
Я снова закричал, но теперь обращался не к Кенни и спасти просил не его, а себя самого, потому что почувствовал, что Мик Боуэн тянет меня под воду. Его руки обхватили меня и крепко держали. Его руки, его ноги, всё его тело.
Он был не призраком, а зомби, ходячим трупом. Его тело сгнило до костей. Кости и ошмётки разложившейся плоти прижимали меня к себе, я смотрел в прогнившее лицо и видел пустые глазницы, кишащие червями и кое-чем похуже. Тут же мерзкими пыточными стилетами сновали туда-сюда щучьи мальки, объедая уцелевшие вокруг носа клочки мяса.
Вода сомкнулась у меня над головой, и все мои мысли обратились к Кенни. К Кенни, который нуждался во мне и которого я предал.
Посмотрев вверх, я увидел, как надо мной, на поверхности воды, играет свет звёзд. Я потянулся к нему, как будто звёзды могли меня спасти, и ухватился за свет рукой — он оказался тяжёлым, как золото, и не поддался, когда я потащил его к себе вниз. Свет звёзд зацепился за что-то… за подводную корягу, протянувшую свои пальцы к поверхности пруда.
Вздох — и за ним дикая боль. Оказалось, кожа головы — в отличие от всех остальных частей моего тела — всё еще может болеть. А больно было потому, что кто-то выдирал у меня из головы все волосы разом.
Мертвец.
Нет, не мертвец, а гигантская щука. Она жадно захватывает в пасть мою голову, скребёт зубами по черепу…
Но тут меня внезапно вынесло на поверхность. Я распластался на спине, продолжая размахивать руками, хвататься за воду, за пустоту. Рот был полон воды и грязи. Я хотел откашляться, но вместо этого меня стошнило. Я повернул голову набок, чтобы рвота не стекала обратно в горло, и увидел, что мертвеца, призрака можно пощупать, он твёрдый, как упавший с неба метеорит. Мне стало понятно: та падающая звезда, что по спирали опустилась на дно, и есть этот метеорит, принявший форму человека, форму чудовища.
Потом я очутился на берегу пруда. Всё нутро у меня пучило и крутило, как щуку, которая проглотила голову мертвеца. Я хотел умереть — из-за Кенни, из-за того, что я убил его. Убил любимого брата.
А ещё чуть спустя я увидел призрака. Это был не кошмарный призрак Мика Боуэна, а призрак моего брата Кенни. Он склонялся надо мной, тряс меня за плечи. А позади его торчал призрак Мика Боуэна — громадный, в капюшоне и с отъеденной головой.
А потом всё накрыло мигающим светом и оглушительным шумом — синим светом ада и гулкой скороговоркой чертей. Я заслужил этот ад и заслужил этих чертей. Но почему-то надо мной всё ещё склонялся Кенни, роняя на меня холодные капли воды из Беконного пруда вперемежку с горячими каплями слёз.
— Очнись, Ники! — кричал он. — Сейчас же очнись!
А потом одетые в зелёное мужчина и женщина подняли меня, положили на каталку и повезли к машине скорой помощи.
22
Что происходило в скорой, я помню довольно плохо. Помню Кенни. Его завернули в серебристое одеяло, и в нём он был похож на здоровенную индейку, которую сейчас запекут в духовке. Мокрые, грязные волосы липли к его голове, всё лицо было заляпано тиной. Я, наверно, выглядел ещё хуже. В руках Кенни сжимал несчастную удочку. Я чуть было не захохотал, но вовремя спохватился, что смех может меня убить.
Мне очень хотелось понять, как всё было.
Каждое слово давалось с большим трудом. Грудь ломило, горло саднило после рвоты.
— Кенни, это ты? — наконец выговорил я. — Это ты меня вытащил?
— Я помог тому человеку, — ответил Кенни. — Сначала он вытащил меня, но со мной всё было нормально. Я держался за батут. Дырку в нём я заклеил хорошо. Потом он пошёл за тобой. Ему даже пришлось немножко проплыть. Он вытащил тебя за волосы.
— Человек? — переспросил я. — Какой человек?
— Тот. Которого встретили в первый раз. Извращенец. По-моему, он всё-таки не негодяй. Раньше я думал, что извращенцы не бывают хорошими людьми, а оказалось, что бывают.
— Тебе нельзя разговаривать, сынок, — сказал мужчина из скорой. — Ты здорово нахлебался воды. И, как мне кажется, слегка переохладился. Плавать-то сейчас холодновато.
Он был из тех мужчин, которые, когда начинают лысеть, бреют голову под ноль, чтобы замаскировать лысину. Когда он смеялся, было видно, что сбоку у него не хватает одного зуба. Я удивился, почему он не вставит себе искусственный, ведь беззубый рот выглядит намного хуже небольшой лысины.