— Ты действительно так считаешь? — Это было приятно услышать после града критических замечаний и неодобрительных косых взглядов университетских консерваторов.
— Я имею в виду, что некоторые люди позволяют зажать себя в тиски условностей, боясь, что про них подумают другие, а ты, похоже, не такой. Если ты что-то считаешь интересным, ты хочешь с этим разобраться и не позволяешь никому отговорить тебя. Это замечательное качество.
Кэл удивлено посмотрел на нее в упор, и вдруг она стыдливо отвела взгляд. Ее реакция на то, что сказали остальные, была такой искренней, что он неожиданно почувствовал себя растроганным. Тори тонко чувствовала, как он думает о себе самом. Он всегда полагался на подобную поддержку от Лори — но ведь она же была его женой.
Тори теперь снова смотрела на него, улыбаясь.
Джорджия Бассани подошла к ним сзади.
— Жарко здесь, не правда ли? Почти невозможно поддерживать нормальную температуру в таких больших квартирах.
Затем к ним присоединилась Харриет Стоун, и разговор пошел о том, как трудно и опасно растить детей в городе; Тори сказала, что тем не менее она собирается когда-нибудь родить ребенка. Харви Рэйберн слегка опьянел, и Эллен Рэйберн в конце концов уселась за фортепиано и начала играть старинные народные песни.
Позже, когда Кэл и Тори уже собирались уходить, Харви отвел Кэла в сторонку и сказал ему:
— Не трать зря время на эту вудуистскую муть. — Обняв его рукой за плечи, он продолжил: — Тебе нет никакой нужды шляться повсюду, вынюхивая, чем занимаются эти цветные. Держись того, что ты знаешь лучше всего. Мы все хотим, чтобы ты работал здесь. Закончи свою книгу.
Эллен Рэйберн придержала дверь открытой, провожая их, и пожелала спокойно ночи.
— Вы теперь официальные члены Клуба Страшного Суда отделения этнографии. Заходите в любое время, не стесняйтесь.
Они поймали такси, доехали до квартиры Тори и теперь, чувствуя неловкость, стояли на ступенях перед входной дверью. Ночь была теплой и благоухающей, ветерок мягко шевелил ее волосы.
— Я чудесно провела время, — сказала она, подав ему руку. — Не хочешь зайти на минутку, выпить чашечку чая?
Кэл не знал, что делать. Он чувствовал, что она приглашает его не только на чашку чая.
— Нет, я думаю, мне лучше…
Она улыбнулась.
— Ты очень привлекательный мужчина, — сказала она с очевидным разочарованием, — и мне действительно этот вечер, проведенный с тобой, доставил большое удовольствие. Но ты еще не готов к этому, не так ли?
Кэл, тронутый тем, как хорошо она его понимала, покачал головой.
— Нет. Пожалуй, не готов. Но как я жалею об этом!
Она выглядела немного печальной, когда он позволил ей убрать из его руки свою.
— Я не свободен от своего прошлого, — сказал он. — Просто это было, ну…
— Не объясняй. Я понимаю, — сказала она, нагнулась со ступеньки, на которой стояла, и поцеловала его в щеку. — Спокойной ночи, и спасибо.
Она поднялась по ступенькам и проскользнула в дверь. Кэл задержался на секунду на ступеньках, затем повернулся и перешел через дорогу на другую сторону улицы, к себе домой.
Она позвонила через два дня, чтобы пригласить его на открытие художественной выставки, а затем, после выходных, в кинотеатр неподалеку. Оба раза он отказался, почти готовый сказать «да», но зная, что будет чувствовать себя виноватым перед Лори, и, что еще важнее, зная, что он не испытывает желания к другой женщине.
В понедельник она снова позвонила. В последнюю минуту, сказала она, подруга достала ей два пропуска на просмотр нового фильма.
Он сказал, нет, возможно, в другой раз, но они очень приятно поговорили.
Вполне возможно, он это знал, она не сделает новой попытки, и ему было трудно представить, когда он сам будет способен ей позвонить.
Глава 16
Был День Независимости, четвертое июля, и все ребята в округе с ума сходили от фейерверков, бенгальских огней и вишневых пудингов. Сидя с Крисом за столом в гостиной и доедая ужин, Кэл едва расслышал стук в дверь из-за доносящегося снаружи шума ракет и хлопушек.
Первое, что он увидел, открыв дверь, было маленькое солнце, висящее в воздухе перед его глазами и разбрасывающее искры. За солнцем он увидел Тори Хэлоуэлл. Она была в белых брюках и яркой полосатой блузе, а ее блестящие волосы были схвачены сзади красной, белой и синей резинками. Не ожидая ее увидеть, Кэл почувствовал, кроме удивления, прилив счастья, что-то вроде внутренней дрожи, как у подростка. Как она прекрасна, подумал он, и как глупо с его стороны было пренебрегать ею.
— Привет! — сказала она и улыбнулась собственным мыслям, глядя на бенгальский огонь, который держала в руке. — Я подумала, а не попробовать ли мне распространить вокруг немножко Духа Семьдесят шестого года.
— Рад, что тебе пришло это в голову. Заходи.
Наступила пауза, и они смотрели друг на друга, пока бенгальский огонь не погас. Тогда она шагнула через порог, но замешкалась у двери.
— Я не хочу задерживаться здесь, — сказала она. — Я собираюсь пойти к реке посмотреть фейерверки. Их устраивают там ежегодно в этот день, они очень красивы, и я подумала, не захочешь ли ты с сыном пойти посмотреть со мной.
— О, это было бы замечательно, — ответил Кэл. Он обернулся к гостиной, где Крис возился со своим гамбургером. — Эй, Орех, как насчет пойти поглядеть на фейерверк?
Крис появился из-за угла и медленно двинулся к двери, во все глаза разглядывая Тори.
— Кто она? — спросил он настороженно.
— Это миссис Хэлоуэлл. Она наша… — Он оглянулся на Тори. — Вы не против, если я назову вас домовладелицей.
Она пожала плечами.
— Так оно и есть, хотя звучит несколько архаично. В наше время, наверное, меня следовало бы называть «лицо, владеющее домом».
— Ну, это уже что-то из научной фантастики, — сказал Кэл, и Тори улыбнулась. Кэл снова обернулся к Крису. — Согласен, Орех? Пойди, надень куртку — на реке, наверное, холодно.
Крис нахмурился, по-прежнему глядя на Тори.
— Я не пойду, — сказал он, просто извещая о своем решении.
— Послушай, Орех, — Кэл старался не спорить с мальчиком, чтобы не драматизировать ситуацию, — сегодня Четвертое июля, День Независимости — Америка сегодня празднует свой день рождения. Ты просто обязан выйти на улицу и посмотреть на фейерверк — это патриотический долг. Теперь пойди и…
— Я не хочу! — воскликнул Крис. Он произнес это громко, почти крикнул. — Я не пойду. Я не хочу никуда идти с ней. — Он сердито посмотрел на Тори и убежал к себе в спальню.
Кэл сделал один шаг вслед за мальчиком, намереваясь притащить его обратно и потребовать, чтобы тот извинился, но затем со вздохом уронил руки. Необходимо терпеливо сносить его выходки. Он обернулся к Тори.
— Послушай, мне очень жаль. Он… Ну, он еще не оправился…
— Ты вовсе не должен извиняться. Кэл, — сказала она тихо. — Никто из вас не должен. — Она улыбнулась и пошла к двери.
Он открыл дверь медленно, ему не хотелось, чтобы Тори уходила.
— Может, в другой раз, — сказал он. — Я в самом деле этого хочу. Не оставляй нас совсем.
— Я не оставлю, — сказала она и ушла.
Кэл поднялся в спальню Криса. Лампы были погашены, Крис лежал в постели. Кэл подошел и склонился над ним.
— Орех, тебе незачем было вести себя так. Я не потащил бы тебя с собой, если тебе этого не хотелось.
Крис не пошевельнулся. Кэл наклонился поближе и в рассеянном свете из коридора разглядел, что его глаза были закрыты. Притворяется, конечно. Но все равно, что он мог бы ему сказать? Ты не вправе ненавидеть другую женщину только потому, что она — не мамочка, потому только, что она жива, а мамочка — нет? Прекрасно. Таковы правила. Это легко сказать, но он тоже не слишком-то хорошо следует этим правилам. Жизнь должна продолжаться. Что плохого в том, что его тянет к Тори Хэлоуэлл?
Абсолютно ничего. Он ей позвонит. Лори должна будет понять. Уже пришло время…
О Боже, почему он все еще чувствует себя обязанным извиняться перед духом умершей?
У него в ящике письменного стола лежала стопка писем с соболезнованиями. На каждое из них он ответил вскоре после похорон по крайней мере одной или двумя строчками вроде: «Благодарю за выражение сочувствия в это трудное время моей жизни». Но у него были друзья, заслуживающие более личного ответа, и он перебрал всю стопку, чтобы выбрать несколько таких писем.
Он написал письмо на шести страницах Фернандо Палару в Коломбо, Шри Ланка, и еще одно Дьюку Мазеру, университетскому приятелю из Акрона, с которым он продолжал поддерживать близкие отношения. Усталый и грустный после того, как покончил с ответом Дьюку, Кэл подумывал, не лечь ли ему спать. Но взглянул на часы, увидел, что еще только десять, и продолжил возиться с письмами. Он хотел разделаться с ними, со всеми этими делами, связанными с долгом памяти и скорби. Он выбрал письмо от Карла Хессига, немецкого профессора, два года проработавшего в Альбукерке, прежде чем вернуться в Гейдельберг. Каким образом все эти люди узнали о смерти Лори?
Кэл положил перед собой еще один листок почтовой бумаги и начал писать.
«Дорогой Карл.
С твоей стороны было так любезно написать мне после смерти моей жены. В тот момент я был не в силах ответить тебе так, как того заслуживало проявленное тобой внимание. Некоторое время, полагаю, я совсем слетел с катушек».
Он вычеркнул «слетел с катушек», подумав, что такие просторечия могут быть незнакомы Карлу, и, мучительно ища замену, отсутствующим взглядом посмотрел из окна в дальний конец сада.
Листья рододендрона у дальней стены сада слегка зашелестели, и он увидел, что за ними стоит она. Улыбающаяся, обнаженная, ждущая, чтобы он пришел к ней.
Он протер глаза, и видение исчезло.
Усталость. Он снова посмотрел на письмо с соболезнованиями и подумал, не кончить ли ему на сегодня возиться с этим.
Нужная фраза наконец пришла ему на ум: