Оконные переплеты приняты ординарные из американской сосны. Все столярные работы с конкурсом получил русский подрядчик, столяр Камы-шов, который их там, в Бари, уже и исполняет.
Следят за работами на месте архитектор Субботин вместе с русской строительной комиссией, состоящей из консула, священника и заведующего хозяйственной частью»[72].
Как видим, Щусев всё предусмотрел в своем проекте, даже сбор с крыш дефицитной в этих местах воды, что иллюстрирует доскональный подход автора к своему проекту, высочайшее одобрение которого было дано Николаем II30 мая 1912 года. Общая смета строительства достигла 414 тысяч рублей.
Закладка храма и заложение в фундамент грамот на русском и итальянском языках состоялись в день перенесения мощей святителя Николая 9 мая 1913 года, но сам Щусев, по причине большой занятости на других проектах, в Италию приехать не смог, приветствовав участников торжества телеграммой: «Поздравляю с закладкой, желаю успеха святому делу». Телеграммы пришли и от Николая II: «Искренне благодарю, желаю успешного окончания постройки храма» и от великой княгини Елизаветы Федоровны, написавшей: «Соединяюсь в молитвах с вами в этот торжественный день основания нашего храма и дома для паломников». Алексей Викторович не присутствовал и на стройке, переложив весь процесс на плечи производителя работ архитектора Всеволода Субботина. Роспись интерьеров осуществил художник Василий Шухаев (намечалось подключить к оформлению и Кузьму Петрова-Водкина). Впоследствии Щусев очень поможет Шухаеву, когда его в 1937 году репрессируют и отправят в концлагерь под Магаданом.
В целом строительство было окончено к началу 1915 года, но уже тогда стало ясно, что планам по превращению храма в российский культурный центр за границей (а это предлагал князь Ширинский-Шихматов, планировавший создать в подворье музей русской старины) не суждено сбыться. Подворье заполнили не паломники, а беженцы, волею судьбы оказавшиеся здесь из-за разразившейся 1 августа 1914 года Первой мировой войны. Война не позволила и российским художникам оперативно закончить работу по росписи храма.
Дальнейшие события, связанные с поражением Российской империи в Первой мировой войне и Октябрьским переворотом, драматично сказались на судьбе этого первого и единственного зарубежного храма, спроектированного Щусевым. В итоге он оказался собственностью муниципалитета города Бари и лишь в 2009 году был передан Русской православной церкви.
Отсутствие Щусева на строительстве храма Николая Чудотворца в Бари по-своему отразилось на образе здания. Сыграло роль и то, что храм выстроен из местного материала: «Это придает облику храма сухость и чуждую новгородским памятникам правильность и ровность, но неожиданно роднит его облик с обликом главного архитектурного памятника Бари — местной романской базилики Св. Николая, построенной в конце XI — середине XII века, где покоятся мощи угодника», и потому «архитектура Щусева лишилась мягкости и пластичности формы, приобретя взамен рационализм, свойственный постройкам других зодчих в неорусском стиле»[73].
Вполне возможно, что романские мотивы в этой итальянской постройке нисколько не смутили Щусева, ведь в процитированной нами статье он так отвечает критикам: искусство самой Италии — смесь «причудливых конгломератов архитектуры», а приготовление из этой смеси великолепного блюда есть дело вкуса архитектора. И кто знает, быть может, аналогии с древнейшей базиликой во имя святителя Николая, напрашивающиеся у современников, и были целью Щусева, создававшего свои проекты с учетом не только подробнейшего изучения архитектурного наследия, но и той окружающей среды, в которой будущим зданиям предстоит стоять многие века. Более ста лет прошло со времени закладки храма, и сегодня он превратился в истинный уголок России на итальянских берегах.
Был и еще один проект, осуществленный Щусевым в Италии, и причем где — в Венеции! В 1913 году Российская империя готовилась представить свое искусство на Международной художественной выставке, проводившейся в Венеции. Честь создания русского павильона доверили лучшему зодчему — Алексею Щусеву. И надо отметить: с поставленной задачей он справился успешно. И коллеги, и широкая общественность, и периодическая печать не скрывали восторга:
«В Венеции на обычной международной выставке русские художники впервые разместились в собственном павильоне… Павильон этот выстроен талантливым архитектором А. В. Щусевым. Внешность этого здания очень красива. Характерные черты древнего русского зодчества, взятые Щусевым, привлекают и заинтересовывают иностранцев. Надо заметить, что русский павильон — единственный среди павильонов других стран, ярко типичный для своей Родины… Немало художников-архитекторов увлекаются памятниками русского зодчества прошлого, и в этом направлении они творят много выдающегося. Тут на первом месте талантливый Щусев, архитектурные проекты которого всегда опираются на эти памятники, отличают в художнике-архитекторе глубокое проникновение в красоту старинного русского зодчества и удивительную творческую способность его создавать новые архитектурные сооружения, полные типичных черт своей Родины».
Что и говорить, оценка высокая, но в ней нет и капли преувеличения. Щусев создал по-своему уникальное произведение, использовав даже растущие рядом деревья: «Павильон построен архитектором Щусевым в русском стиле XVII века. Сперва казалось странным перенесение такого стиля на венецианскую почву, хотя она и привыкла к пестроте. Возникало опасение, что наш павильон не будет гармонировать с пейзажем. На самом деле этого нет. Павильон уютно прячется между громадными деревьями, густая зелень которых образует для него вполне подходящий фон и рамку. Архитектурные линии просты, ясны, нет ничего лишнего, а серо-синеватая окраска стен приятна по тону. Когда после него переходишь к павильонам других наций, то разница в художественности обликов сразу бросается в глаза, ибо наш павильон — это стильная застройка, говорящая об определенной национальности…»[74]
Вот ведь как поворачивалась жизнь — Щусев строил в той самой Венеции, которая когда-то так восхитила его своим архитектурным многообразием, причем строил в своем самобытном стиле, встав вровень со многими великими зодчими прошлых эпох.
Нельзя не сказать и о еще об одной интересной работе Щусева, связанной опять же с великой княгиней Елизаветой Федоровной. Вскоре после начала Первой мировой войны, в сентябре 1914 года, она предложила основать в Москве специальное Братское кладбище, на котором можно было бы хоронить скончавшихся в московских госпиталях русских солдат и офицеров. Землю для кладбища купили в селе Всехсвятском, где оно и открылось в феврале 1915 года. Нашлись и благотворители — супруги Катковы, сыновья которых погибли на полях сражений.
На кладбище предстояло построить храм. Катковы выбрали из представленных проектов работу Щусева. Закладка храма Спаса Преображения состоялась в присутствии великой княгини в августе 1915 года. Несмотря на тяжелые условия войны, храм в основном удалось закончить и освятить в декабре 1918 года.
Храм вышел изящным и очень живописным, пятиглавым. В самом что ни на есть щусевском неорусском стиле. Особенно радовала глаз выразительная белокаменная звонница, отсылавшая к так любимой зодчим псковской архитектуре. Этот храм оказался последней церковью Щусева. Судьба его, возведенного в лихую годину, была трагичной. Каким-то чудом уцелел он в период так называемой реконструкции Москвы, проведенной отнюдь не по замыслам Щусева, мечтавшего о сохранении церквей Первопрестольной. В 1930-е годы в церкви даже помещалась скульптурная мастерская. Но после войны дошли руки и до храма Спаса Преображения, его снесли при застройке Новопесчаной улицы за год до смерти Щусева, в 1948 году. Совпадение ли это или нет — но в то время зодчий был занят проектом уже иного храма — подземного, известного нам как станция московского метро «Комсомольская».
Был и еще один проект, над которым Алексей Викторович трудился в предреволюционную пору, — отделение Государственного банка в Нижнем Новгороде. В конкурсе, приуроченном к трехсотлетию дома Романовых, принимал участие и конкурент Щусева — Покровский, также работавший в неорусском стиле. В итоге он же и получил первую премию, а Щусеву присудили лишь четвертую. Но вряд ли это можно считать творческой неудачей, поскольку в своем проекте Щусев пытается решить весьма трудную проблему — как на основе опять же изучения архитектурного наследия, воплощенного на этот раз в московском и ярославском зодчестве XVII века, создать масштабные сооружения, но не церковного, а гражданского зодчества. И он находит очень интересное решение, предложив композицию, состоящую из разных по объему и на первый взгляд отдельных построек (и башни разной высоты, и старинные палаты в стиле московского барокко), поставленных в единый, монолитный строй. Подобное сочетание позволило создать неповторимое и колоритное архитектурное сооружение.
Жаль, что организаторы конкурса не заметили этого новаторского шага Щусева, да они, скорее всего, и не поняли. А вот правление Московско-Казанской железной дороги кое-что разглядело в несостоявшейся работе Щусева, пригласив его для участия в другом конкурсе, на проект нового, Казанского вокзала Москвы. Кто бы мог тогда предполагать, что проект нижегородского банка послужит предвестником огромной работы, растянувшейся на долгие годы и ставшей визитной карточкой Щусева.
Но были и такие проекты, которые зодчий создал по собственной инициативе и безвозмездно. В 1912 году Общество художников им. А. И. Куинджи объявило конкурс на надгробный памятник живописцу. Участие в конкурсе приняли многие известные мастера, но ни один из представленных восемнадцати проектов не был принят к исполнению. И тогда жюри остановилось на внеконкурсном проекте Щусева.