Клинья — это резервуары чистого воздуха: «Первый клин от Нескучного сада через территорию Сельскохозяйственной выставки и Бабий городок, врезаясь до самого Каменного моста, идет зеленым широким бульваром вплоть до Охотного ряда, проходя по Моховой на местах уничтоженных старых лавок. Уцелел один манеж с его колоссальной 21 — саженной деревянной фермой.
Второй зеленый клин врезается к Трубной площади через зеленые массивы Лазаревского кладбища, превращенного в парк, сады бывш. Екатерининского института и Самотечный бульвар».
Кроме этих двух клиньев Щусев предложил прорезать Москву и третьим — через Сокольники, Лефортово, Воронцово Поле и до Москворецкой набережной, в том месте, где она отмечена громадой Воспитательного дома. В окончательном плане Щусевым было предусмотрено пять зеленых клиньев.
Ну и конечно сопутствующая зелени водная стихия. Москва, безусловно, не Венеция, но всё же: «Река-Москва, воды которой усилены смежными реками при помощи шлюзов, уже не имеет вида лужи в центре города, это полноводная река, подобно той, которую мы теперь видим выше Бабьегородской плотины. По ней идут легкого типа изящные катера».
Москва-река перерезана новыми современными мостами, через которые проходят и старые, и новые кольца Москвы, а по ним туда-сюда снуют кольцевые трамваи — А, Б, В и даже Г, «особенно интересен мост Каменный со скульптурой из бронзы, весь сложенный из белого уральского мрамора, шириною в 40 метров. Легкий ажур алюминиевых ферм украшает полузагородные мосты — Крымский, Пресненский и другие…».
Видно, что белый уральский мрамор полюбился Щусеву: «Москва белокаменная, — но белый камень заменен белым уральским, не портящимся от морозов, мрамором…»
И еще о достижениях: «Достижения в области санитарии и гигиены особенно дают себя чувствовать в Москве 1950 г. в противовес тяжелым годам революции и Гражданской войны. Мы видим прекрасную поливку улиц, обилие фонтанов и, что особенно важно в культурных населенных центрах, — прекрасно оборудованные подземные уборные с душами. Питьевая вода проведена из камер с верховьев Волги, причем она озонируется и прекрасно фильтруется на специальных фильтрах, откуда поступает в водонапорные резервуары на высотах Воробьевых гор или в Башнях Рублевских».
В своих мечтах Щусев рассчитывал, что к середине XX века население Москвы вырастет до пяти миллионов жителей, которые не будут испытывать трудностей в транспортном сообщении: «Метрополитен, перерезающий Москву по двум диагональным направлениям с северо-запада на юго-восток и с юго-востока на северо-восток, продолжается вплоть до линии окружной дороги, а потому по его магистралям мы видим целые ряды благоустроенных жилых поселков, разделенных зелеными массивами: Лосиноостровским, Измайловским, Серебряным Бором и другими. Таким образом, большая Москва, сохраняя форму концентрических кругов, развивает свою жилую площадь клиньями звездообразно».
Вопрос о необходимости строительства Дворца Советов, превратившегося впоследствии в многолетнюю эпопею, возник впервые в 1922 году. В плане Щусева он также присутствует: «Красная площадь завязывается с группой площадей центра: Свердловской, площадью Революции и нынешним Охотнорядским проспектом, переходя монументальным бульваром, как раньше указывалось, к площади Румянцевского музея. Вместо Охотного ряда высится силуэтами стройных башен в небе большой дворец СССР с колоссальной аудиторией на 10 тыс. человек. Хотя ему по площади места мало, но техника дает возможность гнать здание ввысь, чем завершается его причудливый силуэт».
Освобождается центр города и от несвойственных ему функций: «Топливо не загромождает унылыми складами дров пустопорожние места Москвы. Трубопроводы из торфяных и угольных близлежащих мест, хорошо изолированные от потери тепла, отопляют, подобно электрическому освещению, целые кварталы».
На юго-западе Щусев считает нужным выделить для университета целый район города: «Весь сектор Хамовников до самого Новодевичьего монастыря отдан университету, клиникам и другим подсобным учреждениям высшей школы». Щусев немного не угадает — университет вырастет чуть дальше, на Воробьевых горах.
Много талантливых архитекторов работали с Щусевым над первым планом реконструкции Москвы; в течение тех пяти лет, когда велась работа над «Новой Москвой», в план постоянно вносились всякого рода дополнения, призванные его усовершенствовать. В частности, интересным выглядело предложение создать новый московский вокзал, который заменил бы по крайней мере пять уже существующих вокзалов. Место для нового вокзала нашли на так знакомой Щусеву Каланчевке, там, где и по сей день тянется спроектированный зодчим виадук.
Однако ни это предложение, ни прочие не были осуществлены, как и сам план Щусева, не встретивший одобрения у большевиков, сформулировавших свое отношение к «Новой Москве» следующим образом:
«ЦК ВКП(б) и СНК СССР отвергают проекты сохранения существующего города, как законсервированного музейного города старины, с созданием нового города за пределами существующего. ЦК ВКП(б) и СНК СССР отвергают также предложения о сломке сложившегося города и постройке на его месте города по совершенно новому плану. ЦК ВКП(б) и СНК СССР считают, что при определении плана Москвы необходимо исходить из сохранения основ исторически сложившегося города, но с коренной перепланировкой его путем решительного упорядочения сети городских улиц и площадей»[98].
Одним из самых главных обвинений в адрес Щусева стала «музейность» его плана, сохраняющего памятники церковной и усадебной архитектуры Москвы. Не понравилось власть предержащим и то, какую роль отвел он Кремлю — не для того большевики переносили в Москву столицу, чтобы устраивать из древней крепости музей, а самим переезжать в Петровский парк, куда Щусев планировал переместить политический центр Москвы и СССР:
«План [Щусева]… оказался совершенно неудовлетворительным. В нем явственно обнаружилось свойственное части старой интеллигенции, еще не успевшей перевариться в советском котле, непонимание своеобразия социалистической экономики и перспектив развития советской столицы. Этот «план» прежде всего стремился сохранить во что бы то ни стало все исторические памятники, хотя бы с явным ущербом для роста города и движения транспорта. Политический центр столицы авторы плана предлагали перенести из Кремля в район Ленинградского шоссе, в Кремле же создать законсервированный город-музей. Китай-город вместе с Зарядьем они предлагали сохранить в качестве торгового центра города». А еще в плане Щусева выявили «пороки капиталистического города — деление на рабочие окраины и центр, который даже не реконструируется»[99].
Все эти обвинения были выдвинуты в середине 1930-х годов, когда обстановка относительной свободы творчества начала 1920-х сменилась закручиванием гаек и ужесточением государственной политики в области всех видов искусства.
Конечно, не один лишь Щусев работал над планом реконструкции Москвы. Помимо него аналогичную проблему решал инженер Сергей Сергеевич Шестаков, план которого назывался «Большая Москва» и был принят Моссоветом за основу в 1925 году.
Москва у него и вправду вышла большая, почти в три раза превышая «Новую Москву» Щусева, но зато он не акцентировал внимание на необходимости слишком бережного отношения к памятникам архитектуры, церквям и усадьбам.
Щусев, однако, мог не слишком расстраиваться, ибо его работу с планом Шестакова роднила общая идея — сохранение исторически сложившейся радиально-кольцевой планировки. Кроме того, у Шестакова тоже были предусмотрены города-сады и даже не в один, а в два пояса. В дальнейшем многие положения плана «Большая Москва» воплотились в генеральном плане реконструкции Москвы 1935 года, правда, сам Шестаков об этом уже не узнал — он был репрессирован и погиб в 1929 году.
А ряд задумок Щусева успел материализоваться, например, реконструкция Советской (ныне Тверской) площади, где появились пропилеи, весьма удачно вписавшиеся в исторический ансамбль. Пропилеи Щусев создал с оглядкой на стоявшее здесь раньше здание пожарной части в духе классицизма. Ныне на этом месте — памятник Юрию Долгорукому.
Поучаствовал Алексей Викторович и в создании одного из тех самых зеленых клиньев, выполнявших роль легких Москвы. В 1922 году он стал главным архитектором Всероссийской сельскохозяйственной выставки, организованной на месте свалки.
Об этой выставке превосходный очерк написал Михаил Булгаков, он был напечатан в сентябре 1923 года в берлинской газете «Накануне» под говорящим названием «Золотистый город». А Щусев отмечал, что «благодаря планировке, дренажу и канализации место оздоровляется и по окончании выставки останется для Москвы как прекрасный и благоустроенный парк, пригодный для выставок, ярмарок, спорта и т. п. учреждений»[100]. Так и вышло — сейчас на этом месте парк Горького.
И, наконец, успел Щусев спроектировать и город-сад, каковым стал поселок Сокол на Ленинградском проспекте. Однако уже вскоре после постройки город-сад был подвержен критике, оно и понятно — каждый дом был сделан по индивидуальному проекту, что полностью противоречило идеологии коллективизма, господствовавшей в те годы. Дабы избежать обвинений в потакании буржуазным вкусам, в начале 1930-х годов Сокол украсился многоквартирными домами для рабочих.
Когда смотришь на пожелтевшую старую настенную карту «План Новой Москвы», исполненную в 1923 году, поражаешься тому огромному объему работы, что была проведена Алексеем Щусевым и его помощниками. Сколько грандиозных планов было намечено, какие ожидания были с этим связаны! Очень жаль, что план Щусева не был реализован, быть может, в этом и причина того, что многие проблемы Москвы остаются нерешенными и по сей день…