«Однажды нам удалось раскрыть преступление, связанное с продажей икон за границу: крупный делец, ворочавший огромными деньгами, сумел переправить за рубеж немало ценностей. Заняться одним из этапов его „деятельности“ в Челябинске было поручено следователю по особо важным делам МВД СССР. Он тщательно изучал иконы, производил опись, отбирал наиболее редкие и дорогие.
Некоторые его действия показались подозрительными, похоже было, сам он каким-то образом заинтересован в этом деле. Решили пойти на риск и произвести у него обыск. Получив санкцию прокурора и заместителя министра внутренних дел СССР Бориса Шумилина, обыскали служебный кабинет следователя, затем его квартиру и обнаружили там украденные иконы. Оказалось, часть их он предназначал Щёлокову, убежденный, что тот защитит его в случае провала.
Ну, а что Щёлоков? Он просто промолчал, словно это его не касалось, и даже никак не отреагировал на обыск, проведенный в здании МВД СССР, на Огарева, 6…»
Темы «Щёлоков и антиквариат», «Щёлоков и вещественные доказательства» мы разберем позже. Пока же отметим характерные особенности, отличающие обвинения данной категории авторов. С этими особенностями мы не раз встретимся. Поскольку их обвинения строятся обычно на оперативной информации и не подкреплены следственными действиями, то и отличаются обычно расплывчатостью формулировок в сочетании с решительностью выводов. Например, что означает утверждение: часть икон следователь «предназначал Щёлокову»? У них имелась договоренность? Где и когда они встречались? Министр знал о существовании этого следователя? И как Щёлоков мог защитить жулика в случае «провала» (любопытный термин употребляет автор) — Андропову бы позвонил? Задавались ли эти вопросы задержанному следователю, и если да, то что он на них ответил? Мы видим другое: руководители МВД позволяют «соседям» обыскать подозрительный кабинет, а сам министр на этот обыск «никак не отреагировал» (тоже плохо). Впрочем, цель достигнута: в МВД произошло «что-то нехорошее», а что именно — не так важно.
«…О происшедшем Андропов доложил Брежневу, и на этом всё кончилось».
По-видимому, этот случай произошел в период очередного обострения отношений между руководителями двух ведомств. Всё-таки нуждается, нуждается МВД в более плотном оперативном надзоре со стороны «старших соседей»!
На суд читателя отдаем еще одно свидетельство того же автора: «Помню, когда министром внутренних дел назначили Н. А. Щёлокова, в разговоре с членом Политбюро А. П. Кириленко он (тогдашний глава КГБ В. Е. Семичастный. — С. К.) не скрывал резко отрицательного отношения к этому назначению и характеризовал Щёлокова как человека недостойного, известного своей коррумпированностью и продвигающегося по службе только благодаря покровительству Брежнева».
Экий храбрец Семичастный — обвинил Брежнева в том, что тот покровительствует человеку, известному своей «коррумпированностью» (тогда и слова такого не употреблялось). Причем в разговоре с ближайшим соратником Леонида Ильича. И тоже — не привел ни одного факта, подтверждающего свое обвинение. (До 1966 года долгое время Николай Анисимович по службе, как мы знаем, практически не продвигался.)
Докладом закончилась также история, которую поведал В. И. Алидин[36] в книге воспоминаний «Государственная безопасность и время». По делу о контрабанде подчиненные Алидина арестовали одного человека. Через некоторое время они узнали, что принадлежавший арестованному антикварный гарнитур стоимостью более 47 тысяч рублей, находившийся на реставрации на московской фабрике, отправлен на квартиру Щёлокова. Мошенническую операцию провернул начальник отдела ХОЗУ МВД.
«Я доложил об этом факте Ю. В. Андропову. Он взволнованным голосом сказал мне:
— Виктор Иванович, ты ставишь меня в тяжелое положение. Ну что я могу сделать по этому делу? Поговори сам со Щёлоковым, ведь ты его знаешь давно, еще по работе на Украине.
Что мне оставалось делать? Я согласился…»
Виктор Иванович отправился к министру внутренних дел проводить воспитательную беседу. Однако что это за мебель, которую из-под носа чекистов увел сотрудник ХОЗУ? Мы не знаем, можем только предполагать. Вероятно, гарнитур у контрабандиста был изъят в возмещение ущерба и дальнейшая его судьба — быть проданным после реставрации. В таком случае это уже не собственность преступника, а обычный товар, стоимость его магазин может оценить не в 47 тысяч рублей, а, скажем, в 5 тысяч. Покупатель едва ли знает происхождение этой мебели. Возможно, но совсем маловероятно, что это вещественное доказательство по делу о контрабанде, которое ведут контрразведчики, и тогда хозяйственник МВД просто самоубийца. В любом случае подчиненным Алидина ничто не мешало задокументировать действия мошенника, и тогда мы бы сейчас не гадали. Но этого, разумеется, сделано не было. Остается предположить: цель этих манипуляций — щелкнуть по носу конкурента и потом доложить.
«…Встреча с Щёлоковым состоялась, она носила как бы товарищеский характер. Рассказав о некоторых известных мне фактах сращивания работников милиции с преступными элементами, я высказал ему мысль о назревшей необходимости оперативного обслуживания (любимая тема! — С. К.) органами КГБ системы Министерства внутренних дел по выявлению преступных элементов, действовавших в самом МВД. Он ответил, что подумает над этим вопросом. И тогда я сказал:
— Николай Анисимович, ваш подчиненный незаконно вывез с московской мебельной фабрики антикварную мебель, принадлежащую лицу, находящемуся у нас под следствием, и доставил мебель к вам на квартиру. Я прошу, желательно к вечеру, вернуть мебель по принадлежности, в противном случае мы будем вынуждены принять меры к вашему подчиненному.
Щёлоков растерялся и обещал всё вернуть. К вечеру он позвонил мне по телефону и сообщил, что сдал мебель. Я, естественно, доложил об этом Ю. В. Андропову».
А Юрий Владимирович, вполне возможно, доложил Брежневу, что они уберегли Щёлокова от ошибки. Окружение Андропова знало, как сделать ему приятное…
«На квартиру Щёлокова» впоследствии «повезут» и не такое. Например, у Млечина читаем: «Щёлокову переданы антикварные ценности на сумму 248,8 тысячи рублей, являющиеся вещественными доказательствами по уголовному делу валютчика Акопяна М. С.».
Странно, что бывавшие в четырехкомнатной квартире Щёлоковых на Кутузовском проспекте, на их даче в Горках-10 видели там хорошую современную мебель, множество книг, картин, которые Николай Анисимович собирал всю жизнь, но антикварные ценности в глаза там не бросались. Такое сокровище не могло затеряться — почти 250 тысяч рублей! Может быть, еще куда-то повезли антиквариат? Читаем дальше:
«Первоначально уникальные шкафчики из наборного дерева, картины, кресла, большая часть изделий из фарфора и серебра были поставлены на госдачу № 8 в Серебряном Бору…»
Госдача № 8 — это дом приемов МВД и одновременно гостиница для приезжающих в Москву руководителей милиции и очень высоких гостей. Министр там бывал только эпизодически.
«Некоторые антикварные ценности… на общую сумму 42 тысячи рублей были переданы непосредственно Щёлокову и хранились у него в комнате отдыха при служебном кабинете…»
Ценностей помощники министра там никогда не видели, в основном — книги. А зачем ему антиквариат в комнате отдыха?
«В ноябре 1979 года по распоряжению Щёлокова Н. А. все указанные ценности с дачи и из комнаты отдыха перевезены на служебную квартиру на улице Герцена».
И так далее. «Квартира Щёлокова» со временем станет очень широким понятием, вмещающим не только его дачу и квартиру на Кутузовском, но и кабинет, и дом приемов, и ведомственные квартиры, и, например, Центральный музей МВД СССР.
А как вообще могли куда-то повезти вещественные доказательства по уголовному делу? Возможно ли такое в принципе? Любой профессиональный следователь скажет: невозможно. В 1983–1984 годах Щёлокову не будут задавать вопросов об этом эпизоде. Хотя слухи о том, что министр якобы присваивал какие-то вещдоки, широко распространялись…
Из книги воспоминаний Е. И. Чазова «Здоровье и власть», изданной в 1992 году, стало известно, что в узком кругу председатель КГБ аттестовал своего младшего соседа не иначе как «жуликом» и «проходимцем». Сомневаться в словах академика и главы кремлевской медицины трудно: в какой-то момент он стал для своего могущественного пациента, замурованного в больничной палате, больше, чем духовником. Несколько смущает только категоричность свидетельства. Неужели Юрий Владимирович был настолько ослеплен аппаратной борьбой, что вообще не замечал того позитивного, что происходило в МВД при Щёлокове? По-видимому, так. Трудно представить, чтобы Андропов с похвалой отзывался, скажем, об усилиях младших соседей по созданию института профилактики преступлений, еще труднее — о мерах по гуманизации наказания. Гигантская профилактическая, образовательная, воспитательная работа, проходившая в то время в МВД, остается вне внимания главы КГБ. Неудивительно — ведь сам Андропов никогда не занимался ничем подобным. Министра Щёлокова он оценивает только с позиций «жулик — не жулик», «интригует — не интригует», «жалуется Брежневу — не жалуется Брежневу». Лишь в конце жизни Юрий Владимирович сам столкнется с необходимостью предложить обществу позитивную программу. И — не предложит.
Глава пятнадцатаяПРОТИВ МАФИИ
Милиционеры и чекисты не только конкурировали между собой, но и взаимодействовали.
Специфические составы преступлений, по которым работал КГБ — экономические, контрабанда, валютные операции, незаконный оборот антиквариата. В этих сферах без помощи милицейских сыщиков, обладавших широкой и разнообразной агентурой, чекистам обойтись было сложно (с бомжами, алкоголиками, дворниками контрразведчики, как правило, не общались, их агенты — директора магазинов, антиквары — «белая кость»). КГБ имел минимум дел, реализованных исключительно собственными силами. А милицейские оперативники обычно обращались к «соседям» при необходимости установить «прослушку» или провести негласный обыск — чекисты, в отличие от сотрудников МВД, имели право проводить такие мероприятия. При работе по конкретным делам у оперативников двух ведомств конфликтов обычно не возникало. Сыщик Дмитрий Медведев говорит, что он находил полную поддержку и у начальника 2-го главка КГБ (контрразведка) генерала Григоренко. Конфликтовало высокое начальство, те, кто боролся за право «первого стука»,