Сейчас, когда Лайонел взял перо и легко подмахнул оба договора, скрепив их до кучи своей печатью, мир, казалось, достигнут, но меня бросало в дрожь от мысли о том, насколько он хрупок.
Поднимая свое перо и обмакивая его в чернильницу, я с трудом сдерживала его в руке, понимая, что шаткое равновесие может нарушить одно неосторожное слово, один косой взгляд, так же как слабый, но колючий осенний ветер легко срывает жухлые листья с долговязых тополей.
ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Лайонел
Пока регент Войцеха Милик ставила подписи на обеих копиях договора и скрепляла их печатью, я, пользуясь моментом, ее разглядывал. Она, пожалуй, относилась к тому типу женщин, которых я со времен своих юношеских приключений на северных островах предпочитал избегать: прямой нос не оставлял ни намека на кокетство, раскосые глаза глядели на мир с подозрительным прищуром — так смотрят люди, которые привыкли вглядываться вдаль сквозь ветер и пургу — в сочетании с тонковатыми, плотно сжатыми губами создавали образ колючий и неприветливый. Довершал его перешитый мужской костюм, в котором она явно не планировала меня встречать. Вся ее фигура удивительным образом сочетала в себе силу и грацию, и даже когда она, завершив все формальности, откинулась на спинку стула и забросила ногу на ногу — вульгарно в какой-то степени — сделала она это так плавно, как могла только настоящая аристократка.
Мы оба поднялись, я заметил, как дернулась ее рука и первым протянул ладонь для пожатия. Эта снежная королева оценила мой жест и даже — готов поклясться — улыбнулась мне кончиками губ, но ее улыбку скрыли светлые локоны, так некстати упавшие на лицо.
Ветер усилился, я невольно поднял воротник камзола. Войцеха же будто и вовсе не замечала холода, должно быть, привыкла к нему за ту неделю, которую стоит здесь лагерем со своими людьми.
Я намеревался с ней попрощаться, но вдруг к регенту — называть ее принцессой даже мысленно казалось кощунством — подбежал, разбрасывая во все стороны жухлую листву, какой-то слуга.
— Ваше Величество, там… — слуга замялся, теребя шапку, и указал рукой в сторону леса.
На краю поляны, почти под деревьями, стояли несколько крестьян. Один из них — широкоплечий мужик с седой бородой-лопатой, выступил вперед, еще трое помоложе и статью помельче жались за его спиной.
Войцеха извинилась передо мной взглядом, я кивнул ей, намекая, что вовсе не против посмотреть, как она справится с делами, и уходить не спешил.
Регент сделала пару шагов от стола, при этом шла она так размашисто, будто только недавно ступила на землю с палубы корабля — и велела мужикам приблизиться. Советники за ее спиной скривились, будто им под нос сунули ночной горшок язвенника, но промолчали.
Предводитель крестьян подбежал к ней на негнущихся ногах, но оказавшись в нескольких шагах от правительницы, рухнул на колени.
— Смилуйтесь, Ваше Величество, не дайте с голоду пропасть! — заголосил он, остальные из его свиты тоже попадали на колени, лицом прямо в желтую траву, и замерли. — В деревне нашей урожая уж третий год нет, живность всю в округе истребили, дети от голода помирают, есть нечего! Помогите, всеми богами заклинаю, спасите хоть деток!
Войцеха стояла с прямой как доска спиной. Хоть я не видел ее лица, но был уверен, что на нем сейчас ледяная маска. Зато ладонь, спрятанная за спиной, сжалась в кулак от бессилия и ярости: ей нечего отдать этим крестьянам, у самой припасов — только обратно до дворца добраться. Да и казна пуста — ее братец на славу постарался, разбазаривая богатства и авторитет, нажитые предками.
Прошло несколько долгих секунд, даже я видел слезы, стоящие в глазах мужика. Войцеха же несколько раз дернула пальцами, будто пыталась на что-то мне намекнуть. Заметив ее жест, я подошел ближе.
Как только я встал почти за спиной регента, она подозвала одного из своих гвардейцев и указала на мужиков.
— Гоните их отсюда, — и указала на крестьян.
Гвардеец медлил — его широкое лицо, покрытое недельной щетиной, отлично отражало внутреннюю борьбу: он искренне жалел этих людей, но ослушается приказа — и завтра будет голодать уже его семья.
— Стойте, прошу вас, — я обратился к Войцехе, поняв, о чем она меня предупреждала.
Она кивнула и отступила на шаг, предоставляя мне разбираться с проблемой.
— Где находится ваша деревня? — спросил я у старика, который, несмотря на внушительный рост, трясся от страха.
— Да там, за пригорком, Лужки зовется, — он махнул рукой в неопределенно направлении, но по названию я понял, где искать эту деревню — карты приграничных территорий Даграса изучал подробно.
— Через два дня я приду к вам со своими людьми. Меняю припасы на ночлег, — как можно проще, чтобы не смущать мужика высокопарными речами, предложил я.
Тот радостно вскочил, закивал и снова бухнулся мне в ноги.
— Скажи, добрый человек, как тебя звать? На кого мне молиться, кого мои дети по гроб жизни благодарить будут? — тихо просил он дрожащим от слез голосом.
Я огляделся — представляться самому было как-то не с руки. Будь мы с мужиком на поляне одни, я бы даже не подумал об этом, но на нас смотрит куча советников, с которыми мне еще работать — ели не казню всех, конечно.
Функцию моего герольда временно взяла на себя Войцеха.
— Перед тобой Император Лайонел Первый Кассегрен. Твой будущий правитель, — торжественно произнесла она, но последние слова прозвучали с нажимом. — Возвращайся в деревню и проследи, чтобы его воинам был подготовлен достойный прием.
Мужик от ужаса замер, но, к его чести, быстро справился с собой. Пятясь и поминутно кланяясь, а заодно заверяя, что все сделает «чин чинарем», мужик вместе с группой поддержки скрылся за деревьями.
Войцеха перевела на меня холодный взгляд. Я ожидал, что она поблагодарит — хотя бы еще одной мимолетной улыбкой — однако ничего подобного так и не дождался.
— Если в этой деревне ваши «воины» устроят поножовщину или попортят девок, то из всех других вас погонят вилами и факелами, — спокойно произнесла она, будто лишь констатируя факт, но на деле — угрожая.
Какова соплячка! Сколько ей лет — двадцать пять? Двадцать семь? А уже мне условия ставит! Впрочем, пусть думает, что сумела на меня повлиять — пока что мои желания с ее планами вполне сходятся.
— Не волнуйтесь, Ваше Величество, — я все же нашел в себе силы улыбнуться сквозь раздражение. — Вы положили хорошее начало моей доброй славе, я намерен ее поддержать и приумножить.
В том, что Войцеха приказала прогнать крестьян специально, чтобы выставить меня на своем фоне едва ли не легендарным героем-спасителем, я нисколько не сомневался.
Я возвращался к своему войску с легким сердцем. Встреча с Войцехой Милик, к моему удивлению, вызвала куда больше эмоций, чем мне казалось. До того момента, как она стала регентом, я едва ли помнил о ее существовании. За те несколько недель, что она навела порядок в замке и умудрилась собрать последние силы для заключения договора, узнать о ней удалось не много: младшая принцесса, сестра Жерома — того труса, который опустил страну на самое дно и сбежал, стоило мне только взглянуть в его сторону.
Если Войцеха уже в юности была хоть вполовину так умна, как сейчас, то неудивительно, что братец поспешил от нее избавиться: выдал замуж за какого-то герцога, владельца приграничных северных земель, и сплавил с глаз долой. Почему не заключил династический брак с кем-то из соседей? Вопрос хороший. Может, боялся, что она, получив власть, использует ее, чтобы вернуться на трон родной страны? В любом случае, я слишком мало знаю об отношениях между братом и сестрой, чтобы что-то предполагать.
Известно, что муж Войцехи умер через пару лет после свадьбы, на ее руки свалилось северное имение, которым она вполне неплохо управляла на протяжении нескольких лет. Попутно ей удалось наладить отношения с княжествами северян и прекратить стычки на границах. Видимо, именно на севере она и обзавелась холодным взглядом с прищуром. Узнав о бегстве брата, она спешно вернулась в столицу вместе с отрядом верных ей людей, приняла звание регента при молодых дочерях Жерома и, наведя порядок в документах, приехала сюда. Биография вроде бы нехитрая, но очень уж в ней много белых пятен. Одни только годы, проведенные на севере, чего стоят!
— Разрешите доложить, Ваше Величество, — Пьер, один из моих личных советников и глава разведки, провел пальцем по тонким щегольским усикам над губой и растянул широкий рот в улыбке. При этом кожа на его худом лице так натянулась, что казалось, кости черепа ее вот-вот прорвут. Несмотря на молодость, из-за высокого роста, сутулости и крайней худобы он казался гораздо старше своих тридцати, однако при всем вышеперечисленном пользовался фантастическим успехом у женщин.
— Говори, — я уже догадывался, о чем именно хочет поведать мне шпион. Он не разочаровал.
— О Ее временном Величестве Войцехе мало что удалось узнать: большинство из тех, кто приехал с ней из северного имения, остались в замке. Однако кое-какие уточнения к ее краткой биографии у меня появились, — Пьер любил извиваться в многословных кружевах, и хоть я не раз пытался отучить его от этой вредной привычки, шпик оставался верен себе. — Начну, пожалуй, с самых важный. Даме-регенту вовсе не двадцать восемь лет, как мы полагали, а тридцать два. Из этого следует, что замуж ее выдали не в пятнадцать, а в двадцать, а значит ее король-отец намеренно долго держал дочь при себе и кажется, вообще не собирался высылать из дворца. Зачем — пока неизвестно. Впрочем, быть может, дочь стала союзницей в интригах отца и прикрывала его спину от нападок знати, когда тот стал слишком стар.
Я кивнул, привычно сохраняя невозмутимое выражение. Однако эта новость меня удивила, и вовсе не странной привязанностью отца к взрослой дочери, которую он, откровенно говоря, передержал в девках. Удивила внешняя молодость. Ладно лицо — дамы на моей родине чего только не делают, чтобы дольше сохранить свежесть юности, но свобода ее движений, сила, которая читалась в каждом движении рукой, в повороте головы и в размашистых шагах — ни одна из известных мне дам, прожив на свете тридцать лет, не сохранили такой подвижности.