— Почему все так, Рауль? — со всхлипом спросила она. — Почему? Они же могли бы… Они были такие… Дышали друг другом, насмотреться, наговориться не могли, слипшиеся, словно сиамские близнецы. Если у них не вышло…
И она разрыдалась горько-горько, потянувшись ко мне беспомощно. Так, что я на мгновенье реально запаниковал. Когда твоя женщина плачет вот так, то ощущение, будто тебе кишки углями кто набил и сердце тянет из груди прямиком сквозь поломанные острыми осколками ребра. И мало этого, так еще и слова ее… Как до моих чуть коротнувших от ее слез мозгов дошло, о чем Перла…
Нет! Нет-нет-нет! Детка, не примеряй чужие ошибки и несчастья на нас! У нас такого не будет! Потому что я никогда не собираюсь отпускать тебя. Да, мне, может, и не прочувствовать по-настоящему то, что творилось на душе у сержанта. Никому не понять, кто сам эту шкуру не примерил. Но все равно. Я эгоист, сахарочек, гадский эгоист. Я бы держался за тебя. Я бы боролся. Нет во мне, выходит, благородства. И я плевал на него. Я. Бы. Держался. За. Тебя.
Я сцеловал соленые ручьи с ее щек. Я забрал Перлу из машины, неся перед собой бережно и нашептывая ей на ухо всякую утешительную фигню. Я усадил ее на тумбу в ванной и принялся неторопливо раздевать, касаясь обнажаемой золотистой кожи губами, но совсем не дразня, не призывая ее желание. Скинул шмотки сам и настроил воду. Завел ее под теплые струи и долго стоял, просто прижавшись к ней, оглаживая плечи и обнимая.
Нам сейчас не нужно жара, истинное тепло в этот момент важнее.
А когда она перестала вздрагивать и всхлипывать, вымыл ее. Неторопливо, обстоятельно следуя линиям покорившего меня роскошного тела. Вылепил, изгладил все изгибы, сверху донизу. Встав на колени, не пропустил ни один аккуратный пальчик на ее ногах. Проследил линии стройных лодыжек и бедер. Терся губами и щеками о ее живот, чутко ловя тот момент, когда ее дыхание начало меняться, а тело стало отпускать окончательно тревожное напряжение. И только когда вытирал уже Перлу, закутав в мягкое полотенце, заговорил.
— У нас будут свои ошибки, сахарочек. Будет всякое. Жизнь, блин, не чертово Рождество с подарками каждый день. Но чего у нас точно не будет, так это долбаных прощаний. Ни по какой, мать его, причине.
— Ерунду говоришь, — улыбнулась Перла в мою грудь, и за это стал горд собой как чокнутый индюк. — Невозможно жить без прощаний. Люди, даже самые влюбленные, бесили бы друг друга, если бы не переводили дух и не прощались хоть ненадолго.
— Мне ли бояться бесить тебя, — фыркнул я, подхватывая ее на руки как был, голышом, и вынося из ванной. — Я в этом преуспеваю с нашей первой встречи. И ничего, гляди, куда это меня привело.
— Куда? — спросила она, откидываясь на кровать, куда я ее положил.
Перла согнула ногу в колене, скидавая полотенце, и отвела ее в сторону, открываясь мне. Ослепляя видом и за один вдох превращая меня из парня с кучей хороших и почти целомудренных намерений в зверски оголодавшего засранца.
— К тебе, детка, — пробормотал, накрыв ее собой. — В тебя. И я тебе сразу сказал, что ты меня черта с два когда-нибудь выгонишь из этого сладкого местечка.
Перла приняла мой вес с тихим благодарным стоном. И когда я попытался приподняться, чтобы не задушить ее, наоборот — обвила руками и сцепила лодыжки на пояснице, искушая меня адски своим влажным жаром, прижавшимся к основанию вмиг загудевшего от напряжения члена.
Мы целовались.
Целовались и целовались.
До головокружения и полного опустошения в разуме. До звона в наливающихся возбуждением телах. До распухших и потрескавшихся губ. Терлись и прижимались, ища еще большего контакта. Я сроду не дурел и не уплывал только с одних поцелуев. Да большинство секса в моей жизни не сравнялось бы и близко с кайфом от этих практически невинных ласк. Мы были голыми, сахарочек была такой мокрой и готовой для меня, что мой ствол весь покрылся ее влагой. Все что нужно — только толкнуться в нее. Но я все тянул, смаковал, не мог наглотаться, упиться достаточно этим моментом. Не страсти еще, пока только нежности. Она просачивалась, прорастала внутрь меня нерушимыми нитями. Вот оно. То, что ценнее бешеной страсти и взрывных оргазмов. Чувство, от которого адски болит и разрывается от трепета в груди. Когда хочется вжать эту женщину в себя и самому войти в нее и так и оставить все. Навсегда.
— Детка… Да? — прохрипел я, пряча морду с потекшими вдруг глазами в ее волосах.
— Да… пожалуйста… — простонала она, уже потеряв себя в желании.
Чуть отступить и наконец скользнуть в обжигающую тесноту, сжав зубы, чтобы не зареветь от облегчения. Еще не оргазм. Но облегчение от того, что я дома.
— Да… малыш… да… — Перла металась подо мной, хватаясь так, словно я единственное, что ее держит на земле. И я сорвался, замолотил бедрами, давясь раскаленным между нами воздухом.
— Отпускай себя, детка… отпускай… — прорычал, зажмуривая глаза до ослепляющего полыхания под веками, силясь придержать оргазм, что огненным разрушительным шаром катился уже вовсю по моему позвоночнику вниз.
И моя девочка сорвалась, задрожала, стискивая меня руками и ногами снаружи и рвано сжимая внутри, и столкнула, утащила с собой в чистый кайф. Я кончал так, что казалось — сдохну и во мне не останется ни капли жидкости после этого. И эти электрические волны все не хотели утихать. Излившись до капли, я все толкался и толкался в нее, собирая пересохшими губами соленую испарину и слезы наслаждения с любимого лица.
Глава 24
В зыбком предрассветном сумраке профиль моего любовника казался суровым и даже хмурым. А еще сосредоточенным. Как будто крепкое удержание меня в его захвате было настолько важным делом, что даже во сне он контролировал это самое удержание: правой рукой тесно прижимая к горяченной груди, в которой мерно бухало сердце, подбородком упираясь в мое плечо и для верности положив сверху на мое бедро мощную нижнюю конечность. Эдакий большой ребенок, уснувший в обнимку с любимым плюшевым мишкой. И попробуй кто отбери.
Чувствуя себя тем самым ужом-неудачником, что не вывернулся с раскаленной сковородки с первой попытки, я начала аккуратно вывинчиваться из собственнических объятий, но добилась лишь недоумевающего и хриплого со сна:
— Эй, сахарочек, ты решила с самого утра лишить меня сладкого?
Вот же обжора ненасытный. Как будто целой ночи ему мало было. Ладно, мало. Мне.
— А зубы не заболят от такого количества? — поиграла я бровями, еле сдерживая довольную улыбку удовлетворенной женщины.
— Если они только вздумают, заменю нахрен на титановые. Все разом. От такого сладкого у нормального мужика ничего не должно болеть. Уже встаем? — он потянулся и откинул одеяло. А я от открывшейся аппетитной картины аж гулко сглотнула. Вот что за демоняка, а? Я же сегодня и так буду ходить хорошо, если не в раскорячку. Но при взгляде на роскошное мужское тело в моей кровати внизу живота снова запорхали чертовы бабочки, щекоча и подцарапывая изнутри, словно даже не намекая, а прямо приказывая «Перла-надо-брать-пока-есть-и-побольше».
— Поваляйся еще. Я скоро, — заговорщически царапнула я неугомонную секс-машину и еле увернулась от стремительного броска, который вполне мог быть успешным для нападающего, если бы не спеленавшее его ноги одеяло.
С тихим смешком закрылась в ванной, сквозь дверь слушая недовольное ворчание и бухтение лишенца, состроившего мне вслед «злая-злая-Перла-обидела-хорошего-хорошего-Рауля» рожу. Нет уж, плохой-плохой, даже не так — греховный-порочный-дерзкий искуситель, душ, завтрак и на работу. У нас там вот-вот Армагеддон начнется с приходом мамиты, надо успеть настроиться на великую битву.
Мой неугомонный любитель сладкого все-таки умудрился прокрасться в душ и чуть было не загубил на корню наполеоновские планы по приготовлению сытного перекуса буквально из ничего, но я была кремень — надавала по жадным-загребущим лапам и, подарив утешительный поцелуй, предложила присоединиться на кухне к процессу приготовления завтрака, раз уж ему не спится, не лежится.
Уже через пять минут я горько пожалела о своем приглашении, ибо Рауль был везде — мы стукались лбами при попытке одновременно залезть в холодильник, терлись задницами, отодвигая стулья, чуть не опрокинули друг на друга горячий кофе, и в конце концов я не выдержала и расхохоталась.
— Иисусе, Рауль, ты специально?
— Сахарочек, разве я виноват, что меня как магнитом тянет к тебе? — лукаво усмехнулся он, обхватывая меня своими ручищами за талию.
— Тебя приковать к стулу, мистер сладкоежка? — прищурилась я.
— Я уже прикован, мисс строгий шериф. Но не к стулу, а к тебе. Всем телом, всем сердцем, всей душой.
Его поцелуй был слаще меда, и такой же тягучий, обволакивающий, туманящий разум и заставляющий сердце биться все чаще и чаще.
Но резкий звонок на мой мобильный прервал это волшебство.
— Перла! — Визг Эсперансы ввинтился в мозг, как перфоратор в гипсокартоновую перегородку. — Немедленно включи телевизор! Я же тебе говорила, что этот твой, как его там, Смит, кого-то напоминает мне!
Сидя верхом на Рауле, я протянула руку к пульту и послушно нажала на кнопку включения.
— … и сегодня мы хотим объявить о новом розыгрыше в нашем шоу, дорогие зрители. Такого еще не было и, возможно, больше не повторится. Итак, любимые наши фанаты и фанатки, сейчас вы увидите на экранах своих телевизоров короткий номер, на который можете, если, конечно, хотите, прислать смс-сообщение с одним единственным словом — названием вашего штата. Голосование будет проходить всего двадцать четыре часа, а затем мы подсчитаем, где живет наибольшее количество почитателей нашего шоу. А зачем, спросите вы? Все очень просто — мы устроим выездной тур в штат-победитель! Итак, прямо сейчас вы видите короткий номер, на который можете присылать свои сообщения! А пока мы прощаемся с вами!
— Хей, с вами были ваши «Адские механики»…
— Рик Герреро.
— Кевин Доэрти.