Но и бабушка не лыком шита, за словом в карман не лезет:
– А ты что – контролер? Вон – водитель молчит. И ты не лезь не в свое дело! Мал еще…
– Пусть едет старушка… Пропустите… – вздыхает Серафим.
– Ага – за наш счет… – язвительно добавляет женщина.
– Вот из-за таких цены и повышаются! – поддерживает ее девушка.
– Эй, водила, давай – двигай уже! – кричат со всех сторон.
– Как же – поедет он! Ему бы побольше народа напихать.
Трогается Серафим. Тормоза плохие, двери скрипят. Снег все валит и валит.
Господи, твоя воля, думает отец Серафим.
Толпа колышется в салоне, как вода в бочке.
Карманный вор разрезает сумочку гражданки.
– Спасите! Грабят! – истошно вопит та.
Вор бросает кошелек на пол. Двое мужчин пытаются схватить его.
Вор размахивает лезвием.
Толпа откатывается от него, как прибой от берега, где только место находится!
Мужчины отступают.
– Попишу-порежу! – в отчаянии кричит вор.
К нему бросается ограбленная гражданка, надвигается грудью, кричит с таким же отчаянием:
– Пиши! Режь! Не боюсь я тебя!
Гражданка хватает вора за грудки, трясет изо всех сил.
– Ты чё? Ты чё?.. – растерянно бормочет вор.
– Режь, говорю тебе! Все равно жизнь – дерьмо! – кричит ограбленная. – Встаю в шесть утра, ложусь в час ночи! На работе пашу, как лошадь! Дома, как сталевар у мартена! Режь, режь, гадина!
Вор испуганно пятится:
– А вот и не буду!
Он отодвигается подальше от гражданки и покорно протягивает обе руки мужчинам:
– Нате! Вяжите! Все равно в тюрьме повешусь на хрен!
Повисает молчание. Только агрессивная бабулька тихо вздыхает:
– Может, у него детство тяжелое было…
– Ага! У меня тоже… детство… – бормочет первый мужчина, не сдавая позиций. – Вяжи его, братва! Водила, останови у ментовки!
– Какая ментовка, – отвечают ему со всех сторон. – Да мы в пробках на час застрянем!
И снова повисает тишина, слышен только голос подростка во всем черном, с высоким «ирокезом» на голове:
– А давайте его… того… прямо здесь…
Все охают, глядя на юного «гота» – ну и дети пошли! Лишь агрессивная бабулька не теряет дара речи, дает парню подзатыльник:
– Ты пионер? Комсомолец? Ай-яй-яй…
Все растроганно улыбаются, разрядила бабка атмосферу.
– Бабушка, да он не знает, кто такие пионеры! – смеется девушка-студентка.
Но агрессивная бабка не сдается, говорит хищно:
– А вот я ему ща и расскажу…
Склоняется к подростку, крепко хватает его за ухо, ведет к своему месту, подвигает элегантную женщину, примостившуюся рядом. Начинает что-то напористо бубнить ему прямо в ухо.
Гот не сопротивляется, слушает, ему все равно – лишь бы сидеть!
Дребезжит маршрутка, останавливается у каждого столба – пробка большая.
Мужчины все еще держат карманника. Никак не решат, что же делать.
– Надо бы его привязать. Чтобы не сбежал! – говорит первый мужчина.
– Точно! К перегородке, рядом с водилой!
– Веревка у кого-то есть, граждане? – обращается к салону женщина.
Оккупированный агрессивной бабушкой подросток-гот стыдливо вытаскивает из рюкзака капроновую удавку:
– Вот…
– Молодец! – хвалит первый мужчина.
– Вяжем! – командует второй и тащит воришку ближе к отцу Серафиму.
– Вы не возражаете? – кокетничает с ним гражданка, давая место заключенному.
– Да что я, сестра… тьфу, прости господи, гражданка, с ним делать буду? – сопротивляется Серафим.
– В участок первый попавшийся сдашь… – говорит первый мужчина.
– Ментов сюда вызовешь – они сами с ним разберутся, – подсказывает другой.
Мужчины привязывают вора к перилам рядом с отцом Серафимом.
Маршрутка едет дальше. Дребезжит, останавливается.
Тоскливо Серафиму, посматривает на привязанного рядом с ним вора:
– Как же ты, сын мой, дошел до такой жизни?
– Все равно – в тюрьме повешусь… – хлюпает носом вор. – Живым меня не возьмете, гады!
– Вот завел пластинку… Воровать не надо! – заводится гражданка и добавляет сочувственно: – А почему сразу «повешусь»? Отсидишь – может, человеком станешь…
– Ага, как же! Может, и стал бы, если бы меня в детстве не бросили на произвол судьбы… – отвечает вор.
– Я же говорила – трудное детство у парня… – подает голос издалека агрессивная бабка, которая уже пропела юному готу и «Взвейтесь кострами!», и «Интернационал», и о первом съезде ВээЛКаэСэМ начала рассказывать.
– Что, в самом деле – трудное? – недоверчиво спрашивает гражданка у вора.
– А то! – говорит тот и носом хлюпает, глаза к потолку подводит и начинает рассказывать про свою жизнь невеселую:
– Работала моя бедная мамочка у прокурора. М-м-м… секретаршей. Молодая была… Лимита длинноногая! Я ее не помню совсем. Иногда только, когда не спится, вроде как слышу шорох ее платья: когда клала она меня на пороге детского дома – ветер был… Платье шуршало. Такое… сиреневое. Отшуршала и – прощай, родная мать моя! Папаша, конечно, был женат. Ребенка не признал. Мать выгнал с работы. Пошла она к реке глубокой и утонула с горя. Оставила в пеленках вот это – и камнем на дно…
Достает он из кармана какую-то бумажку, читает вслух:
– «Нет правды на свете, сынок. Расти и будь здоров. А отец твой – прокурор. Помни это. И отомсти за поруганную честь твоей бедной мамочки…» А ниже – и адрес, и имя отца моего. Пошел я по тому адресу… А он уже – ого-го! – в депутатах! Не дотянешься. Поэтому решил я так: папаша – прокурор и депутат, так я ему хороший подарочек сделаю: стану вором. А потом это все обнародую. Вот как сейчас! И повешусь в тюрьме! Чтоб знал! Чтоб все знали!
– Ой-ой-ой, вот горе-то какое, бедная деточка! – всхлипывает ограбленная гражданка. – А когда тебя мать бросила?
– Да тридцатник лет назад… – говорит вор.
– Тридцатник… Это какой же год? – напрягается гражданка, что-то подсчитывает и вдруг вскрикивает истошно: – Ой!
Дергается маршрутка на льду, и толпа дергается в сторону гражданки, мол, что произошло.
А она глаза закатывает и заводит, как лирник в подземном переходе:
– Ой, люди добрые… Как в город я приехала – о-ё-ёй… Безграмотная, бесприютная…
Встретила его на улице – вылитый Хуан Карлос! О-ё-ёй… Ехал он в машине. Остановился рядом со мной, говорит: не танцуете ли вы, девушка, в ансамбле Вирского – очень у вас хвигура ладная… Нет, говорю, я на камвольно-прядильном. «А не хотите ли вы пообедать со мной, а там решим, что с вами делать». Повел в ресторан. И взял меня к себе в секретарши. Кохве ему варить. И такого кохве наварила, что домой стыдно было возвращаться. Говорит мне: «Ну, прощай, моя милая! Женат я и партейный. Иду на повышение…» Денег дал. Я эти деньги потом в пеленках оставила. И пошла к реке глубокой… о-ё-ёй…
Зарыдала.
А потом продолжает спокойным таким голосом:
– Спасли меня. Стала я модельером. Квартира у меня. А детей Бог больше не послал. А сыночка я потеряла.
Всхлипывает вор, спрашивает:
– А как вас зовут?
Всхлипывает гражданка, отвечает:
– Зовут просто – Мария…
Заглядывает вор в ту бумажку, что на квитанцию почтовую похожа, и говорит:
– Точно – Мария. Здесь подпись – «Мария». Мама… Мама, я нашел тебя!
Гражданка и вор бросаются друг к другу.
Вызволяет его гражданка от пут, сажает сыночка рядом с собой, сгоняя девушку-студентку. Да та и сама место уступает – надо же такому быть: мать нашла сына.
И – падает на парня в очках.
– Корова, – говорит парень.
– Козел, – говорит девушка.
Трогается маршрутка и через мгновение тормозит: до следующей остановки добрались.
Открывает Серафим двери – никто не выходит. А в салон лезет беременная.
Опять поднимается неистовый шум.
– Пропустите беременную!
– Есть свободное место?
– Беременная – а туда же!
– Всем ехать надо!
– Подвиньтесь!
Беременная с ошалевшим видом проталкивается между людьми.
Падает на сиденье, командует, поддерживая живот:
– Гони в больницу!
– Ни фига себе! Это не такси… – присвистывает мужчина.
– Посмотри, какая пробка на дороге. Здесь хоть такси – хоть не такси, результат один, – говорит гражданка и обращается к беременной: – А ты что – раньше не могла позаботиться?
– Ой! Ой! Ой! – визжит беременная.
И снова подают свои голоса пассажиры:
– Сейчас родит, ей-бо!
– Гони в больницу!
– Какая больница, мне на работу!
– Какая работа – пробка часа на два. Не меньше…
– Ну так какая же тут больница?
– Граждане, есть среди нас врачи?!
– Воды, воды ей дайте!
– У кого есть вода??
– У меня… пиво… Вот…
– Люди, вы что, с ума сошли, зачем ей пиво??
– Вызовем по мобилке «скорую»!
– Какая «скорая»? Сюда и велосипед не проберется…
Беременная перестает кричать, говорит спокойно:
– Попустило…
Все облегченно вздыхают.
Можно ехать дальше.
С сиденья как ошпаренный подхватывается мелкий клерк, вертит головой, дует на замерзшие окна:
– Где мы? Где? Институтскую проехали??
– Какая Институтская? Мы и двух остановок не проехали! – объясняют ему со всех сторон. – Пробка!
– Как – двух? – смотрит на часы клерк. – Только две? Не может быть!
Вскакивает с места, мечется, зажатый с обеих сторон, рвется к окну:
– Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! Убили! Зарезали! Замуровали, демоны!
И снова раздается в салоне хор голосов:
– Вот бедняга!
– Наверное, боится увольнения!
– Вставать надо раньше!
– Его проблемы…
– Да он сейчас сойдет с ума…
– Дурдом!
– Человеку плохо!
– Может, у него клаустрофобия…
Надергавшись в давке, клерк обмякает, его подхватывают, усаживают на место.
В печали трогается с места маршрутка: десять метров за две минуты…
Парень падает на девушку.
– Козел, – говорит девушка.
– Корова, – говорит парень.