Всех моряков с «Корейца» тот в свои внутренние помещения вместить вряд ли мог. Но погибших и раненых набралось под половину списочной численности экипажа, отчего оставшиеся в строю 83 человека кое-как да разместились в кубриках и коридорах корейского пароходика.
Мы же, «пришлые коки с официантами», обосновались в сохранившихся катерах, в рубках которых нам теперь предстояло провести не менее трёх суток, пока «Чханнён» на своих 9–10 узлах будет потихоньку красться вдоль побережья Кореи, а после и Маньчжурии до российского порта Дальний.
Кто-нибудь при этом мог сказать, что пройти напрямик оказалось бы втрое быстрее. Вот только в складывающейся ситуации прямой путь мог стать как раз самым длинным. И вернуться к своим семьям можно было уже только годы спустя, предварительно пройдя через японский плен. Ведь где-то там, как раз между Чемульпо и Порт-Артуром с Дальним, ныне находились основные силы японского флота. И встречаться с ними, нам было категорически противопоказано.
Именно поэтому все последующие трое суток мы бултыхались в своих скорлупках, попав, пусть не в полноценный шторм, но в весьма свежую погоду. Бултыхались да молились о том, как бы нас не перевернуло на очередной волне.
Многие даже сменили свой былой «аристократический» чуть фиолетовый окрас морд лиц на бледно-зелёный — так нас болтало. А уж как в такую погоду приходилось справлять большую нужду, не хочется даже вспоминать. Меня самого два раза чуть не смыло за борт, когда я гордым орлом восседал на корме «i» со спущенными до колен штанами. Но тут уже было ничего не поделать. Катер он катером и являлся. Места для устройства полноценного гальюна на нём банально не имелось. Впрочем, как и места для камбуза. Как и места для много чего ещё. Потому продавать их флоту я бы желал, а вот самому продолжать тащить на них службу — никак нет.
К чему я всё это повествую? Да к тому, что, сойдя вечером 12 февраля на пирс Дальнего, мы, не сговариваясь, повалились на колени и в групповом порыве принялись целовать землю-матушку. Пусть это даже был деревянный настил пирса.
Потом, конечно же, отплёвывались от всякой прилипшей к губам и зубам гадости. Но в тот, первый момент, радость от завершения наших морских скитаний оказалась сильнее всяких предосторожностей насчёт чистоты лобызаемой поверхности.
А чуть позже, конкретно — через 7 дней, мы узнали, что завершили это самое своё морское скитание исключительно каким-то чудом. И то лишь благодаря вечернему приливу.
Нам категорически повезло не подорваться в самом конце пути на якорных минах, которые на протяжении двух первых дней войны на подходах к порту выставляли с минного транспорта «Енисей». Выставляли до тех пор, пока к заливу Талиенван, на берегу которого и вырос Дальний, не подгрёб сильно-сильно побитый «Варяг».
Да! Как оказалось, Руднёв, не смотря на имеющиеся повреждения крейсера, включая даже пять подводных пробоин, ближе к ночи смог-таки оторваться от японцев и, сделав небольшой крюк, «прихромать» к своим.
Не будучи дураком, он прекрасно понимал, что соваться сразу к Порт-Артуру — смерти подобно. Всё же, рассуждая логически, именно там и следовало ожидать главные силы противника. Потому, сменив несколько раз за ночь направление движения, он, за неимением иных возможных вариантов, в конечном итоге взял курс на порт Дальний. Где и повстречал проводящий минирование «Енисей».
Ценнейший быстроходный минный транспорт! Один из двух имевшихся на Тихоокеанском флоте! Оставленный здесь в гордом одиночестве без какого-либо прикрытия! Практически под носом у японцев! И даже завалящего миноносца, или канонерки ему в компанию не выделили! Ему бы ещё на борту написали — «Приятного аппетита», для большего эффекта! Чтоб, значит, японские моряки совсем уж прониклись презентацией им такого вкусного подарка.
И эти люди ещё рассчитывали одолеть японский флот, что всё последнее десятилетие готовился к начавшемуся противостоянию! Дебилы…ля! Вот право слово! Зла, блин, не хватало! Таковыми оказались мои мысли, когда мы смогли, наконец, прибыть в Порт-Артур на поезде из Дальнего и вновь встретиться с Руднёвым, чтобы передать ему с рук на руки «одолженных» офицеров с матросами.
А ещё, пусть даже этого я сам и не знал, пущенные нашими действиями «круги по воде» начали приносить первые дивиденды.
Так явившийся к Дальнему Всеволод Фёдорович буквально заставил командира «Енисея» сопроводить его избитый крейсер в Порт-Артур. В связи с чем этот самый минный транспорт не подорвался на собственноручно выставленном минном поле при попытке расстрелять из имеющегося на борту лёгкого вооружения всплывшую на поверхность мину, чей минреп[1], по всей видимости, ослаб или вовсе оборвался.
А поскольку не пропал без вести «Енисей», на его поиски не стали отряжать крейсер 2-го ранга «Боярин». И этот корабль, соответственно, тоже не погиб на том же самом минном поле, подорвавшись, а сохранил себя для дальнейших действий в составе флота.
Плюс, естественно, люди. Те самые люди, что не сгинули со всеми этими кораблями. «Варяг» опять же условно уцелел. Условно — ибо ныне представлял собой избитую и частично выгоревшую развалину, требующую срочного ремонта. А это было уже 3 корабля в плюс отечественному флоту.
Если бы ещё это всё могло исправить что-то в общем ходе будущих событий. Ведь нередко случалось так, что частности навсегда оставались частностями, не приводя к каким-либо глобальным изменениям. И даже несколько выигранных сражений никак не гарантировали победы в войне.
— Погодите, Всеволод Фёдорович, — аж потряс головой папа́, когда услышал от Руднёва причину, по которой его «Варяг» уже третий день как стоял в доке без какого-либо видимого копошения в районе имеющихся пробоин. — Как это рабочих нет?
— А вот так и нет, Евгений Александрович, — тяжело вздохнул капитан 1-го ранга и тут же принялся терзать ножом утиную грудку, будто вымещая на той весь накопившийся негатив.
На время проведения ремонта весь экипаж крейсера перевели на берег, так что общались мы с ним не в его салоне на корабле, от которого к тому же ничего не осталось после случившегося там пожара, а в прибрежном ресторане «Сатаров». Ресторан морского собрания в это время оказался забит под завязку, вот и пришлось нам искать на стороне место, где бы «бросить свой якорь».
— Совсем? — недоверчиво посмотрев на явно не блещущего оптимизмом офицера, также приступил к разделке своей порции убиенной птицы мой отец.
— Считайте, что совсем, — отрезав-таки кусочек и степенно прожевав его, махнул ножом Руднёв. — Если ещё пять дней назад пострадавший в бою крейсер «Новик» было кому ремонтировать, то, как только мы заняли его место в сухом доке, мастеров с рабочими в нём практически не наблюдается.
— И с чего такое выборочное отношение? Никак не угодили в чём-то его превосходительству вице-адмиралу Старку? — слегка приподняв правую бровь, поинтересовался Кази, параллельно разделывая в тарелке свой кусок птицы.
Я бы уже на крик и панику перешёл, с выдергиванием волосьев на всех доступных в радиусе вытянутой руки головах. Как же так! Война идёт! А тут крейсер уже столько дней впустую простаивает без ремонта! И это тогда, когда на очередь в док стоят ещё три крупных корабля — те, что при первом же нападении японцев оказались ими успешно торпедированы. А эти трое лишь слегка моськи кривят, будто ведут речь не о стратегическом вопросе организации ремонта всего воюющего флота, а о чём-то праздном.
Вот что значит менталитет хроноаборигенов, которые, в отличие от меня, прекрасно понимают, как делаются дела в родном военно-морском флоте! Через задницу они исключительно делаются! И тот, кто более всех прочих начальственную задницу будет лобызать, тот более всех прочих и получит. А то, что война идёт. Ну, что же… Бывает! Война — дело приходящее и уходящее. А вот обезличенная начальственная задница — вечна! Не одна, так другая всегда отыщется.
— Нет, что вы, Михаил Ильич. В этом плане всё просто отлично. За спасение крейсера от уничтожения превосходящими силами противника меня уже представили к золотому оружию и Ордену Святого Георгия 4-й степени, — словно о чём-то само собой разумеющимся поведал командир «Варяга». — Тут дело в другом. У нас ведь в порту и на судоремонте в основном китайские мастеровые работали по найму. А они третий день как все вдруг взяли и уехали из Порт-Артура. Остались только местные жители, да те чернорабочие, что возводят укрепления. Специалистов же судоремонтников нынче днём с огнём не сыскать. Как и материалы для ведения этого самого ремонта. К начальнику порта, как и к начальнику мастерских на приём вовсе не попасть. Даже мне! И циркулируют в обществе такие слухи, что они оба вот-вот отбудут в Харбин, оставив здесь всё на… А вот на кого они здесь всё оставят — пока не ясно совершенно, ибо убывать собираются вместе со всеми своими заместителями. — С этими словами он отрезал очередной кусочек утки и аккуратно положил тот себе в рот, начав с удовольствием пережёвывать ароматное сочное мясо.
Я же в этот момент сидел рядом с ними и просто офигевал со всего происходящего! И, естественно, с трудом сдерживал себя, чтобы не побежать вот прям сейчас с пистолетом наперевес, дабы начать выбивать всё потребное из этих самых начальников порта и мастерских. С величайшим трудом смог заставить себя выдохнуть. Не успокоиться! Нет! Но для начала выдохнуть.
Ну что, в самом деле, изменит эта моя беготня с пистолетом? Да ничего она не изменит! Они тут все такие, как эти две означенных Руднёвым персоны! Вот вообще все! Уж сколько времени папа́ провёл в компании моей деятельной натуры и насмотрелся на то, как НАДО работать, но и тот не возмущается подобными реалиями. Ибо, в отличие от меня, понимает и принимает душой, что так всё тут и происходит. И чего-то лучшего ждать не стоит вовсе. Болото! Как оно есть болото! Да такое, что хрен ты его осушишь!
— И что же вы намерены предпринять? — усвоив доведённую до нас информацию вместе с очередным кусочком сочной утятины, спокойно поинтересовался папа́, словно спрашивая о планах на вечер. Вы, мол, крейсер будете ремонтировать или сыграем партейку-другую в бильярд?