Вместо этого родитель «кивнул головой» в мою сторону и сообщил всем заинтересованным лицам, что очередным годовым доходом нашей семьи буду распоряжаться только и исключительно я. В общем, максимально возможно поднял мои акции в высшем обществе империи. Потому-то со мной ныне и общались, как с равным, а не как то полагалось делать при разговоре адмирала с прапорщиком.
Да, да! Смейтесь! Прапорщик Яковлев! К вашим услугам! Так ведь не ефрейтор же! И даже топливо с запчастями со склада не тырю, между прочим!
И вообще! Таковы правила присвоения званий в Российской императорской армии! Вольноопределяющийся сперва должен стать прапорщиком, который, так-то тоже офицер, и лишь спустя 3 года беспорочной службы имеет право сдать экзамен на подпоручика, каковыми выпускаются все «настоящие личинки офицеров».
Вот только чую я, что останусь прапорщиком до конца дней своих, ибо больше терять время в армии уж точно не собираюсь. Ведь если для кого-то служба является делом всей жизни, то лично у меня иных дел выше крыши. Причём, ничуть не менее важных, нежели защита отечества с оружием в руках. Точнее говоря, оружие в моих руках для защиты этого самого отечества тоже имеется, но оно совсем другое — знания, технологии и огромные деньги.
— Вы уж извините, Степан Осипович, но спрошу прямо, — выслушав сильно завуалированную мысль о финансовой поддержке флотоводца и его грядущих преобразований, уточнил я основной момент. — Мне-то это всё зачем?
— Как? — переглянувшись с Кази, слегка растеряно произнёс адмирал. — Не вы ли на протяжении многих лет желали, чтобы в металле были претворены именно ваши идеи в плане кораблестроения? Да и ваше обучение в институте на судостроителя…
— Ах, вот оно в чём дело! — позволил я себе слегка усмехнуться. — Увы, но вас и, судя по всему, не только вас ввели в заблуждение. Лично я желал, чтобы наш флот не выбрасывал огромные деньги на ветер, выдавая на гора очередные изначально мёртворождённые проекты, которыми ныне забита вся гавань Порт-Артура, — кивнул я головой на эту самую гавань. — Однако всё время уже совершенно упущено. Тогда как исправлять все эти чужие ошибки за свой счёт я уж точно не собираюсь. Более того! Постараюсь максимально использовать все эти просчёты, чтобы перехватить львиную долю тех средств, что прежде шли на флот, дабы пустить их на моторизацию нашей армии. Так что в этом плане мы с вами вовсе не сможем быть союзниками. Скорее даже наоборот. Очень скоро мы с вами станем самыми непримиримыми врагами.
[1] «Эрмитаж» — один из известнейших ресторанов Москвы, который также предоставлял услуги бани и гостиницы и славился как место для «мимолётных знакомств и адюльтера» представителей высшего общества и интеллигенции. По соседству с ним располагался женский монастырь, а также самый известный публичный дом Москвы, из-за чего по Москве ходило немало слухов о самых святых грешницах.
[2] ГУКиС — Главное управление кораблестроения и снабжения. Это подразделение отвечало за всю хозяйственную часть Морского министерства.
[3] Экзотические крейсера — под таким «секретным» наименованием в реальной истории Россия пыталась приобрести 4 броненосных крейсера у Аргентины, но не преуспела в этом деле.
Глава 18В мире животных
Не охренел ли я отклонять предложение о сотрудничестве, переданное мне фактически от самого императора?
Нет. Не охренел. Разве что слегка.
Да, император — это фигура, с какой стороны ни посмотри. Очень такая солидная фигура! Что есть, то есть! Но! Деньги — это деньги. Тут уже у всех имеется чёткая градация на свою личную «шерсть» и государственную. Потому-то никто не вправе требовать у меня вкладываться многими десятками миллионов туда, куда мне со стороны укажут пальчиком. О том ведь очень быстро прознают в «обществе» и не поймут монарха. Ведь если прогнули кого-то одного, то впоследствии и их всех также могут прогнуть на предмер перераспределения кровно заработанных.
Иными словами говоря, те, кто решил обратиться ко мне со столь «заманчивым предложением» вообще все рамсы попутали, если выражаться не сильно-то литературным языком. Благо я это уже чётко понимал данный момент, отчего и позволил себе сказать то, что сказал.
К тому же, кто-кто, а сам император и вообще всё его семейство в данном случае вообще не имели никакого морального права коситься на мои пока ещё не растраченные финансы.
Отчего так?
Да от того, что сами они оказались теми ещё «трюмными крысюками»!
В то время как мы в начале 1905 года доблестно бились с японцами у Сандепу, а после выдавливали противника к Ляояну, в столице на фоне повсеместных революционных выступлений народных масс намечался очень большой шухер. Правда, мало кто о нём ведал.
Лично мне, к примеру, о том самом шухере поведал великий князь Михаил Александрович, когда бесхитростно поинтересовался, имеются ли у моей семьи хорошие связи в зарубежных банковских кругах, чтобы очень скоренько организовать надёжный вывод из страны нескольких миллионов рублей его личных накоплений, а также осуществить «эвакуацию» ценных бумаг на ничуть не меньшую сумму.
Тогда-то достоянием моих знаний и стала не подлежащая разглашению информация о том, что сам император уже вывел подавляющую часть своих личных сбережений, а также средства, причитающиеся по наследству его детям, в ряд немецких банков. А сам с чемоданами сидел на низком старте, дабы дать дёру, случись в стране революсион.
И эти люди теперь пожелали меня учить на что должно, а на что не должно тратить мои денежки!
В общем, в том числе по этой причине здесь и сейчас я ответил отказом. А то с этих Романовых станется мне на шею сесть да ножки свесить.
Впрочем, первое «нет» с моей стороны и было на то первым, что не последним. Стороны, что называется, озвучили своё видение ситуации, и вскоре мне вновь предстояло встретиться по этому поводу с кем-нибудь власть имущим. Уж в чём, в чём, а в этом я не сомневался ни секунды. Разве что это самое вскоре оказалось отложено на те два с половиной месяца, что мы добирались в Санкт-Петербург с Дальнего Востока.
— Шедеврально! — констатировал я, как только последняя восковая фигура оказалась водружена на своё место, и вся экспозиция приобрела именно тот вид, в котором, как по мне, она смотрелась максимально пробивающей на эмоции.
— А не слишком ли это… пафосно? — покрутив в раздумьях кистью руки, всё же подобрал нужное слово Михаил Александрович. — Ведь в реальности обстоятельства складывались несколько иным образом.
— И кто об этом знает, кроме нас троих? — кивнул я на стоящего тут же своего брата, которому на откуп было отдано проектирование павильона для выставления на всеобщее обозрение реконструкции одного единственного мелкого эпизода отгремевшей войны. Но какого эпизода!
Отыскав в Мукдене наш первый разбитый японскими снарядами броневик, мы не стали его восстанавливать, а по моему совету, очень быстро поддержанному на самом верху, превратили в один их центральных элементов инсталляции, должной, как мне хотелось на то надеяться, несколько снизить градус напряжённости хотя бы в столице.
Увы, далеко не во всех затеянных начинаниях мне сопутствовал успех. Особенно, если приходилось бросать всё на самотёк, либо же дело касалось того, в чём я действительно мало что смыслил. Тут же вовсе сложилось два в одном. И я убыл на фронт, более чем на полтора года выпав из деловой и политической жизни. И в истории Первой русской революции я откровенно плавал, отчего не ведал, где лучше всего было бы подстелить соломинки. Потому, что вышло, то вышло.
Остановило ли окончание войны с отнюдь не провальным для России результатом те революционные выступления, которые, словно по мановению руки невидимого кукловода, в одночасье захлестнули страну с начала 1905 года? Нет, не остановило. Возможно, несколько снизило напряжённость на местах. Это да. Но не остановило. А ведь я так надеялся, что нам всё же выйдет пройтись по лезвию ножа и не порезаться при этом.
Многочисленные стачки, диверсии на производствах и железных дорогах, политические убийства градоначальников и кровавые разгоны демонстраций захлестнули империю.
В том же Харькове армии даже пришлось пускать в ход артиллерию, чтобы разбить баррикады! Причём на одном из наших заводов! А в Баку было сожжено и разгромлено подавляющее большинство нефтяных вышек и контор нефтедобывающих компаний, отчего восстановить былой уровень нефтедобычи не представлялось возможным в ближайшие год-два, если не больше.
Из-за всего этого нам вообще пришлось добираться с Дальнего Востока не поездом, а погрузившись в Дальнем на вспомогательные крейсера, пришедшие вместе со 2-ой Тихоокеанской эскадрой. Благо прежде они являлись пассажирскими лайнерами, и на их жилых палубах нашлось достаточно мест, чтобы уместиться всей нашей гвардейской бригаде.
Вот так, находясь в пути, мы с Лёшкой и стали гражданскими лицами, поскольку сдав экзамен на присвоение звания прапорщика, получили не только офицерские погоны, но и сокращённый в связи с этим на полгода срок действительной службы, как вольноопределяющиеся.
Так что в Санкт-Петербург мы вернулись уже полностью отдавшими воинский долг родине, и смогли уделить всё время задуманному проекту, вместо того, чтобы вновь ковыряться в автомобилях или заниматься шагистикой на плацу.
А предложенная мною композиция вышла жизненной!
Опираясь спинами на разбитый и закопченный броневик так, чтобы не скрывать от потенциальных зрителей все полученные машиной повреждения, три боевых товарища отважно отбивались от полудюжины наседающих на них японских солдат. Командир машины — он же ротмистр великий князь Михаил Александрович, игнорируя кровоточащую рану на голове, отводил шашкой штык находящегося перед ним противника, в то время как стоящие по обе стороны от него вольноопределяющиеся вели огонь из своих револьверов в остальных наседающих на них врагов.
И, естественно, в этих самых вольноопределяющихся, даже не сильно приглядываясь, легко можно было опознать нас с Лёшкой. А прикреплённая тут же табличка с описанием «подвига», не позволяла как-либо «стереться» именам героев.