оль не разориться при строительстве.
Да и после ту же столицу требовалось снабжать недорогим бензином, чтобы наши автомобили тупо покупали для совершения ежедневных поездок, а не в качестве доказательства состоятельности владельца.
На наших конкурентов в нефтяном бизнесе положиться в этом деле не представлялось возможным совершенно. Им цены на бензин были до лампочки — лишь бы денег это дело приносило им в карман побольше. Благо там пока сцепились меж собой Нобели с Ротшильдами, выясняя, кому должна принадлежать вся эта отрасль в России, и на наши мелкие поползновения они не сильно-то обращали внимание. А мы и сами не высовывались особо! Лишь готовились к рывку да обгону всех и каждого, постепенно собираясь с силами.
А параллельно с возведением предприятия нефтехима, завершали перенос из Германии прикупленного там целиком, так сказать — в сборе, специализированного шарикоподшипникового завода, именовавшегося прежде «Первым автоматизированным предприятием по производству стальных шаров».
Очень уж вовремя он оказался на грани разорения после смерти своего создателя и последующих действий конкурентов.
Не только его уникальное оборудование, но и принадлежащие заводу патенты обошлись нам всего в 900 тысяч марок или 423 тысячи рублей по действующему курсу. И оно того явно стоило! Ведь без собственного массового производства шариковых и роликовых подшипников не могло идти даже речи о создании полноценного отечественного автопрома.
Кто бы что ни думал, но это наше приобретение стало очень важным шагом к обеспечению национальной технической безопасности. Прежде-то в России не существовало специализированного подшипникового завода. Если какое предприятие и делало подобные изделия для собственных нужд, то в штучных количествах и по умопомрачительной себестоимости. Я точно знаю! Мы ведь поступали точно так же у себя!
Правда, функционировать в полной мере этот самый подшипниковый завод мог начать уж точно не сегодня и не завтра. Что ни говори, но мало было получить само оборудование. На нём ещё следовало научиться работать. Причём, понятное дело, не нам самим, а нанятым рабочим.
А ведь создать подшипник — это вам не молоток в кузнице отковать. Совсем другие требования к материалам, к точности обработки, допускам и вообще аккуратности выделки. Чего у ежегодно перебирающихся в крупные города вчерашних крестьян, ищущих заработка в развивающейся промышленности, в головах зачастую не укладывалось совершенно. Приходилось, когда вкладывать словом, а когда и силой вбивать.
Вот так и жили мы сейчас на многочисленных вулканах, постоянно прислушиваясь, где там может бахнуть очередной «Везувий».
Но, что-то мои мысли убежали не в ту степь. Тряхнув изрядно потяжелевшей от количества выпитого головой, в которой ни с того ни с сего принялись ворочаться мысли по несколько иным темам, я постарался вернуться к разговору о месте флота в нашей жизни. Точнее, в жизни нашего семейства Яковлевых.
Честно скажу! Будь на то моя воля, вообще не дал бы ни копейки на строительство линкоров! Даже в долг!
Всё понимаю! Линкор сейчас — как ядерное оружие в моё былое время. Это не только статус страны на мировой арене, но и наличие развитой производственной базы, способной создавать столь сложные изделия. Развитие, короче говоря, страны, плюс рабочие места и солидные деньги, вброшенные в экономику. Куда ни посмотри — всё польза государству.
Но в то же самое время, как и у всякого иного вооружения, эволюция у подобных кораблей не могла не состояться. А анонсированные планы Германии и Великобритании по старту гонки военно-морских вооружений, позволяли мне утверждать, что лет через пять начнут лепить на стапелях уже супердредноуты. С гораздо более мощными орудиями, толстой бронёй и солидной скоростью хода! И что тогда прикажете нам делать? Вновь судорожно искать очередные сотни миллионов на постройку теперь уже супердредноутов?
А не дешевле было б подождать?
Да, понимаю, это мысли лишь мои — человека из будущих времен. Того, кто точно знает некий ход событий. Точнее говоря, логику развития событий. И потому легко мне рассуждать в подобной мере. Другие-то о том пока не размышляют даже, блин. Но ведь обидно за державу, что вскоре выкинет огромные миллионы рублей практически впустую, ё-моё! И ничего поделать с этим мне не выйдет!
Поняв, что я себя опять загоняю, решил хотя бы сегодня махнуть на всё рукой и сам разлил нам с папа́ очередную порцию очень неплохой наливки.
— Ты знаешь, батя, — приподняв рюмку, я пьяно посмотрел на неё, любуясь игрой исходящего от ламп света на хрустальных гранях и переливами насыщенного красного цвета самого напитка, — правы были братья Стругацкие. — С этими словами я опустошил рюмашку, махнув ту разом, словно водку.
— Стругацкие? Это кто-то из твоих знакомых студентов? — повторив действо вслед за мной, захрустел крепеньким корнюшончиком отец. — И в чём же они были правы?
— Трудно быть богом, батя. Очень трудно. А ещё накладно. Наливай! — залихватски махнул я рукой под звонкий звук падения на пол выроненной папа́ серебряной вилки.
[1] Вишнёвка — сладкая вишнёвая настойка крепостью в 18–20 градусов.
Глава 7Богатые тоже плачут
Это я, конечно, спьяну выдал. Да-а-а-а. Папа́ хоть и был уже почти в стельку, но мигом нашёл в себе силы степенно подняться со своего стула, подойти ко мне по замысловатой криволинейной траектории и отвесить такой подзатыльник, что я мгновенно нырнул своим «светлым ликом» прямиком в салат.
Салат, между прочим, был любимым! Оливье! И не какого-то там царского рецепта с шейками раков и перепелиными яйцами, а самым что ни на есть советским! Пролетарским! Куда более вкусным! С колбасявичусом!
А после мне принялись читать столь нудную лекцию о возгордившихся юных глупцах и богохульничестве, что я не выдержал и попросту начал клевать своим вымазанным в салате носом, пока отец бухтел про «космические корабли, бороздящие просторы Большого театра». Или это я ему, пребывая в пограничном полусонном состоянии, начал пьяно задвигать про покорение космоса в ответ на его нотации? Мол, всё детство мечтал стать космонавтом.
Не припомню уже точно.
Очень уж коварной оказалась вишнёвка! Очень! Вроде как компотик пьёшь приятно так согревающий тебя изнутри. А потом как хренак! И ты уже в зю-зю!
Да и я вот в этом самом теле прежде на всякий алкоголь не налегал особо. Потому и соответствующей закалки у моего молодого организьма не имелось. А выпили мы так-то по 0,7 на брата, между прочим! Вот и развезло на слишком молодые дрожжи.
— Ну как? Очухался? О том, чтоб вознестись, мыслей больше нет? — встретило меня утро следующего дня чьим-то осуждающим голосом и жутким сушняком. Хорошо хоть вчерашняя выпивка оказалась высочайшей пробы, а не шмурдяком каким, и голова почти не болела. Так, только слегка поддавливало в висках.
— Вознестись? — откровенно говоря, не понял я услышанного. После чего, прищуриваясь, попытался разглядеть, с кем вообще имею честь общаться спросонья. Всё же утро было явно раннее. А на дворе уже вовсю хозяйничала поздняя осень. Что в условиях Санкт-Петербурга означало лишь одно — кромешную темень за окном.
— Вознестись, вознестись, — покивал в ответ головой родитель, выглядящий в свете не сильно яркой настольной лампы весьма угрюмо. — Или, скажешь, что это не ты вчера вел пространные речи о том, чтобы построить огромный реактивный снаряд и улететь на нём за пределы неба?
— Реактивный снаряд? — нахмурился я, пытаясь сообразить, что папа́ имеет в виду. — Ракету что ли космическую?
— Её самую. Ракету, — вновь кивнул он головой, давая мне понять, что занесло меня вчера в моих словах весьма изрядно.
— Ну, на этот счёт ты можешь не переживать, — отмахнулся я устало и рухнул головой обратно на такую мягкую и такую приятную подушку. — Еще лет тридцать имеющиеся у человечества технологии нам точно не позволят ничего подобного, даже если мы будем сильно-сильно вкладываться в развитие потребных для того отраслей. Так что и впредь буду по старинке ползать по нашей грешной земле, не отрываясь от неё особо.
— И даже на новомодном аэроплане не захочешь в небо подняться? — явно не поверив сразу в моё «исправление», закинул папа́ удочку о новомодном увлечении всяческих «героических первопроходцев пятого океана».
— Уж точно не на этих этажерках, которые сейчас постоянно бьются где-то во всяких там Франциях, — тут же принялся я убеждать отца, что точно не самоубийца. — Вот как появятся на свет надёжные цельнометаллические образцы, да с несколькими двигателями, тогда ещё подумаю, наверное, над этим. А пока, увольте. Нас и тут, на земле нашей грешной, весьма неплохо кормят. И потому никаких небов нам даром не надо.
— Хорошо! — аж прихлопнул в ладоши явно обрадованный фактом моего разумения отец, отчего у меня в голове слегка прострелило. — И больше так не надирайся, сын! Разве что в моей компании. А то ещё брякнешь где-нибудь чего-нибудь этакое. Позора потом не оберемся. Да и с церковью проблемы нам опять же ни к чему. Уже имеющихся с головой хватает.
Это да. Наше родственное сближение со староверами и противостояние с духовенством по вопросу стройки ГЭС, не снискали нам славу добропорядочных христиан.
Поносить всякими нехорошими словами, нас, конечно, не поносили. Но… недолюбливали нынче, в общем. Тем более что, когда на нас началось определённое давление со стороны верующей братии, мы не ринулись замаливать свои многочисленные грехи в ближайший храм, да ещё раскрытым кошельком вперёд. Вот уж нет уж!
Хотя могли бы! Чего от нас, по всей видимости, и ждали. Ведь не было секретом то, что далеко не все святые отцы жили в аскетизме. Иные вовсе являлись теми ещё стяжателями. Да такими, что те же церковники времен «бандитских 90-х», которые за денежку немалую освящали бандитам их шестисотые Мерседесы, могли бы показаться истинно святыми людьми.
Да, в империи, увы, уже везде, во всех сферах жизни, хватало откровенной гнили, предательства и расхлябанности, бороться с которыми в одиночку нечего было даже мечтать.