Нестерпимая мысль, что роскошное ее тело, которым никогда не мог насытиться, будет отдаваться другому, обдала Ивана яростным холодком. Иван мучился. Понимая, что в эти дни пробует судьбу на излом, не знал, на что решиться.
В конце концов, собравшись с духом, он позвонил Таечке и, оборвав радостное журчание, сообщил, что женщина, с которой он встречался раньше, оказывается, ждет ребенка, и он как честный человек, хоть и привязан к Таечке, но не может оставить свое будущее чадо без отца и потому вынужден жениться. Засим, как говорится, всегда ваш… Иван бросил трубку, – с невольным облегчением.
На следующий день, перед самым отъездом, его по телефону разыскал дядя Петя и не предвещавшим добра голосом потребовал срочно приехать.
Иван неспешно, оттягивая время, дошел до «высотки» на Котельниках. Могучим утесом нависала она над прочей Москвой.
Перед аркой Иван посторонился, пропуская смутно знакомую старуху, окинувшую его цепким взглядом. Лишь разминувшись, сообразил, что встретил знаменитую актрису. Вхождение в сонм небожителей, – вот от чего отказался он.
Дверь открыл Петр Иванович. Хмурый, осунувшийся вид его, а более – небритый подбородок остановил изготовившегося каяться Ивана. Что-то здесь произошло, с ним не связанное.
– Что случилось, дядя Петь?
– Пройди, разговор есть, – Петр Иванович шаркнул по племяннику воспаленными глазами. – Но тихо, – Таечка только заснула… Да, как там у тебя на съезде?
– Э! – Иван отмел вопрос как несущественный, шагнул следом, в гостиную. Недоуменно оглядел стол с початым коньяком и наполненной рюмкой, – прежде дядя Петя привычки пить в одиночку не имел. – Да что стряслось? Говори, наконец!
– Ты прости меня, Ваня! Горе у меня! Уж такое горе, – пробормотал дядя Петя. Голос его прервался и, то ли чтоб восстановить дыхание, то ли чтоб пополнить силы, он приложился к рюмке. – Садись и слушай. Ты ведь Таечкину маму, жену мою в смысле, помнишь?
– Немного. Я ж маленький был, когда она умерла.
– А про то, что у нее были психические отклонения?.. – он требовательно вскинул глаза.
– Говорили что-то меж собой родители, – припомнил Иван. – Но… смутно. Так она что?.. – начал догадываться он.
– Да…Склонность к суициду называется. Короче, чтоб без соплей, – с собой она покончила. У меня как раз шашня одна образовалась. Нашлись доброжелатели. Сигнализировали, так сказать. И – разом…Сначала у Таечки ничего не проявлялось. А лет семь назад – кто-то в школе обидел…
– Не тяни!
– Вены резала. Врачи говорят….В общем всякого наговорили.
– Не знал.
– Никто не знал. Даже Андрею не говорил. И тебе не хотел говорить! – он зло вскинул по-девичьи густые ресницы. – Потому что вроде как не повторялось.
– Что с ней?! – Иван поднялся.
– Спит, говорю же. Врачи уколы сделали, – Петр Иванович жестом усадил его на место. Попытался перевести дыхание, всхлипнул стыдясь. – Из окна сегодня пыталась выброситься. Случайно зашел и…просто-таки поймал.
В горле его булькнуло, из глаз потекли слезы. Не в силах говорить, протянул пальцы, скрючив, как в момент, когда ловил он дочь.
Иван наполнил его рюмку, придвинул. Сам раскрутил бутылку и влил добрую порцию себе в горло. Петр Иванович выпил, перевел дыхание.
– Ты уж прости меня, Иван, за то, что вот так… кота в мешке. Дочь все-таки. Хотелось счастья ей. Потом думал, может, обойдется. Да и надежду имел, – после родов, знаешь, всякое восстанавливается. Женский организм – штука непредсказуемая. …В общем какая после этого свадьба? Считай, не в претензии.
– Она…что-нибудь объяснила? Почему, в смысле? – боясь услышать ответ, Иван затаил дыхание.
Но дядя Петя лишь сокрушенно повел плечами:
– Сам думал, может, между вами чего-нибудь…Говорит, нет. Мол, по учебе. То-то и страшно, что без причины. То-то и горе!
Иван поднялся и прошел в горенку, где в полутьме лежала Таечка. Окна были тщательно зашторены и, судя по духоте, наглухо задраены. На звук двери она открыла глаза. И глаза эти при виде Ивана расширились.
– Ванюша! Папа сказал, да? – она подозвала его, жестом усадив рядом, прижалась щечкой к руке. – Ты не сердись. Как-то накатило. Дурочка, правда?! Я ведь тебя не виню, – сама навязалась. Всё понимаю. Но – как вихрем! Прямо как будто…
Таечка безутешно зарыдала, закрывшись пальчиками. Иван, огорошенный, провел рукой по потному лобику.
– Всё будет хорошо, – он принялся оглаживать ее по волосам. И в такт его движениям утихли рыдания, – Таечка завороженно вслушивалась в убаюкивающий голос, потихоньку раздвинув пальчики, которыми загораживала лицо.
Наконец действие таблеток возобладало. Она зевнула, глаза снова закрылись.
– Ты не уйдешь пока? – пробормотала, вновь засыпая, Таечка.
– Нет, нет. Я здесь. С тобой, – Иван подоткнул одеяло и, стараясь ступать тише, вышел.
Когда вернулся племянник, Петр Иванович сидел в той же безысходной позе.
– Видел? Так-то, племяш, – пьяновато пробормотал он.
– Такие вот антраша жизнь выкидывает. Так что – езжай к себе и – удачи. Как говорится, всегда тебе будем рады.
Грузным шагом Иван пересек гостиную, отобрал бутылку, поставил в сервант. Пригнулся вплотную.
– Вот шо, дядя Петь. Ты меня кончай за подонка держать, – хрипло объявил он. – У меня на носу, оказывается, защита докторской. Свадьба – сразу после защиты. Вот так – я сказал!
Он долбанул кулаком по столу. Будто обрубая пути к отступлению.
По ком звонят свадебные колокола
Защита докторской диссертации прошла в Плехановском институте. Диссертацию Листопад защитил успешно – без единого черного шара. И даже, если верить выступлениям на банкете, с некоторой пользой для науки. Надо однако признать, что особо каверзных вопросов и не задавалось. Члены Ученого Совета пообещали Петру Ивановичу поддержать молодого соискателя. К тому же, энтузиазма голосующим добавила информация о том, что Перцовский сельскохозяйственный институт включен в число базовых ВУЗов в рамках программы «комсомол – науке», контролируемой чуть ли не лично Генеральным секретарем, и уже подготовлен приказ о назначении Ивана Листопада проректором института, ответственным за проведение эксперимента.
Так что простилось всё: и грубое нарушение ВАКовской процедуры, и неприличная поспешность. Единственно, старая профессура поворчала в кулуарах: «Слепил калабашку на живую нитку. Кандидатская-то была куда позанозистей. Кончился ученый».
Ну, да не без завистников.
Свадьбу сыграли золотистым октябрьским днем. Поначалу хотели провести ее тихо, без помпы. В окружении десятка самых близких людей. Благая идея посыпалась сразу. Потому что за десятком ближайших открылась еще десятка, почти столь же близкая, – через этих первых. Тут же сами собой начали множиться «комсомольцы». То, что поначалу было секретарями обкома, приросло заведующими отделами, затем – секторами. После чего не пригласить знакомых инструкторов значило прослыть за высокомерного выскочку. И это не считая коллег по институту. Да и Петр Иванович, не настаивая, положил список на двух страницах – «исключительно самые нужные люди. Впрочем, на твое усмотрение». Таечка вроде бы в составлении списка не участвовала – целыми днями оживленно лопотала с однокурсницами, обсуждая детали туалетов. И однокурсниц этих оказалось семь человек. Когда число «самых-самых» перевалило за сорок, Иван окончательно плюнул на первоначальную затею, и список приглашенных начал бесконтрольно пухнуть, словно талия толстяка, долго терпевшего строгую диету, а потом разом решившегося отожраться. В конце концов свадьбу «порубили» на две части: первые два дня в Твери, вторые – в Москве – по списку, представленому дядькой.
Так что к Тверскому ЗАГСу подкатила кавалькада из обкомовских «Волг», возглавляемых надменным ЗИЛом с московскими номерами. ЗИЛ этот в распоряжение молодых предоставил недавно избранный секретарем ЦК ВЛКСМ Юрий Павлович Балахнин.
Сама свадьба прошла, само собой, в мотеле «Тверь», закрытом в этот вечер для посетителей. Первым в ресторанный зал вошел гордый жених, на руках которого затихла разалевшаяся миниатюрная новобрачная. Иван ощущал себя счастливым. После неудавшегося самоубийства нежность, что испытывал он к маленькой невесте, причудливо смешалась с острым ощущением возможной утраты, и оно-то словно добавило остроты его чувствам.
Гости разглядывали очаровательную Таечку. С любопытством, а где-то и с тайным состраданием. Уж больно несопоставимыми казались могучий, не знающий удержу жених и нежная, хрупкая, будто Дюймовочка, девочка-невеста. Когда Иван склонялся над нею, казалось, что это коршун, планирующий над добычей.
Справа от жениха ёрзал свидетель – Антон Негрустуев. Упрямый Антон действительно арендовал недалеко от Перцова кусок колхозной земли, на которой устроил животноводческую ферму. На удивление освоился, втянулся. Так что, даже сидя на свадьбе, невольно возвращался мыслями к брошенному хозяйству.
Среди гостей невесёлым видом выделялся новый Первый секретарь Калининского обкома комсомола Вадим Непомнящий. Настроение у Вадима, признаться, было неважное.
Не пойти на свадьбу члена бюро обкома, ответственного за реализацию всесоюзного эксперимента, он не мог. Но и радоваться причин не находил, – Вика на предложение руки и сердца ответила резким отказом. Потому, провозгласив короткий тост за счастье молодых, опустился на место, подрагивающей рукой наполнил водкой пивной бокал и пожелал про себя жениху только одного: побыстрей навернуться с кручи, на которую он так резво вскарабкался. А себе – оказаться в этот миг торжества рядом!
На исходе второго часа тамада – Юрий Павлович Балахнин – объявил перерыв.
Гости шумно потянулись от столов. Петр Иванович Листопад подошел к ректору Перцовского сельхоза Борису Анатольевичу Демченко и предложил пошептаться. В кабинетике метрдотеля их поджидал раскрасневшийся от выпитого Балахнин.