При виде секретаря ЦК ВЛКСМ Демченко почувствовал, как недобро засосало под ложечкой.
– Хорошую свадьбу гуляем, – осторожно произнес он.
– Чего не хватает, так это достойного подарка жениху от близких друзей, – Балахнин, прищурившись, оглядел старого ректора. – Если они, конечно, на самом деле близкие.
Демченко непонимающе посмотрел на Петра Ивановича.
– Вы б прямо с сути начали, – Петр Иванович нахмурился.
– Могу, – Балахнин вальяжно кивнул. – Такое дело, Борис Анатольевич. Есть мнение, что молодым везде у нас дорога.
– Что вы имеете в виду? – Демченко поджал губы.
– Понимаешь, Боря, – Петр Иванович приобнял старого знакомца. – Институт ваш включен в число экспериментальных…
– Знаю, сам подписал согласие.
– Понимаем, что знаете, – вновь включился Балахнин. На этот раз вальяжные нотки из его баритона исчезли. – Но есть как бы позиция: возглавить должен представитель комсомола.
– Но он и так…
– Не замом. А именно – возглавить.
– Это не вопрос доверия-недоверия, – мягко подправил Петр Иванович, покоробленный беспардонностью комсомольского функционера. – Это политический вопрос. Сам понимаешь, на каком уровне решалось.
– Конечно, можно организовать в директивном порядке, – упорное молчание старого ректора Балахнину решительно не нравилось. – Но было бы лучше, если б добровольно. Так сказать, передача эстафеты, прочие ляля. Совсем другой резонанс. Для всех лучше, – мрачновато надавил он. – А так, глядите, конечно. Вы ж, как я узнал, даже не доктор наук.
– Как же это, Петя? – Демченко с укором посмотрел на Петра Ивановича. – В свое время ты попросил меня взять Ивана, поддержать. Потом – дать согласие на эксперимент. А теперь выходит… Верно говорят, не одно доброе дело не останется безнаказанным.
Петр Иванович зябко повел плечами:
– Мы хотели оставить, как согласовано. Но на верху не поддержали. Понимаешь, ректор – это флагман. Как знамя.
– Но мне-то куда после этого? Клубнику, что ли, прореживать? – старый ректор попытался пошутить, но такая безысходность полыхнула, что даже несентиментальный Балахнин смягчился.
– Без дела не останетесь. Комиссий в обкоме партии хватает. Найдем и для вас, – заверил он. – И профессором на любой кафедре. Само собой, с сохранением оклада. Так что, старина?
Двусмысленное в устах тридцатипятилетнего Балахнина «старина» оскорбило не только Демченко, но и старшего Листопада. Недобрым взглядом шаркнул он по зарвавшемуся функционеру, заставив того прикусить язык.
– Ладно, – после тяжелой паузы произнес Демченко. – Раз уж для Ивана… С его ведома?!
– Нет, всё решилось в ЦК, – быстро отреагировал Петр Иванович. – Спасибо, Боря.
Он действительно испытывал благодарность. На самом деле идея заменить прежнего ректора зятем принадлежала ему. Поэтому разговора с Демченко Петр Иванович опасался. Но вопрос оказался решен неожиданно цивилизованно.
После перерыва слово предоставили Борису Анатольевичу Демченко.
Он промокнул салфеткой подрагивающие губы. Задумался.
Петр Иванович и Балахнин встревоженно пере глянулись.
– Доложите нам! – выкрикнул один из развеселившихся гостей, – как это вы с этим анархистом управляетесь?
– Да уж не просто пришлось! – реплика задала тон. – Крепко натерпелся. Это ж ходячая инфекция, заражающая всех вокруг своими нескончаемыми идеями. А если сюда добавить энергии, которой хватит на две-три металлургических домны? М-да! Знаете, что я скажу, – больше я этого терпеть не желаю! – рубанул вдруг старый ректор. Оглядел затаившийся зал.
– Вряд ли Ивану отныне нужны наставники. К тому же он теперь доктор наук. Потому полагаю, что самое время, – он выдержал паузу, – уступить место более достойному.
Ошеломленное молчание сменилось недоуменным ропотом, перешедшим в первые, неуверенные аплодисменты.
Листопад с тревожным лицом подошел к Борису Анатольевичу.
– Вы с чего это? – прохрипел он. Встретил испытующий взгляд. Догадавшись, зыркнул на Петра Ивановича, затем на Балахнина. Оба отвели глаза. Всё сделалось ясно.
– Так будет лучше, – тихонько произнес Демченко. По реакции Ивана он тоже окончательно понял то главное, в чем хотел разобраться. Лицо его смягчилось. – Принимай, принимай, Ваня. Меня бы все равно под этот ваш эксперимент убрали.
Успокоительно потрепал за плечо, вскинул бокал:
– Повторяю. За нового ректора Ивана! Андреевича!! Листопада!!!
Голос Бориса Анатольевича, вопреки желанию, сорвался. Иван склонился и благодарно поцеловал его. Аплодисменты и звон бокалов венчали умилительное единение ученика и учителя.Субботний вечер был на ущербе. Начали разъезжаться первые гости. Антон вышел освежиться.
Золотистость и нежность дня ушли. С Волги потянуло сыростью. Намокшая старая роща гудела, будто подрагивая в ознобе. Разгулявшийся ветер гонял гниющие охапки листьев.
За березами Антон заприметил склонившийся женский силуэт. Видно, одной из упившихся гостий стало нехорошо. Судя по фигурке и сапогам на «манке», она была молода.
Предвкушая веселый розыгрыш, Антон прокрался со спины. Под ногой его предательски треснул сучок. Женщина вздрогнула, встревоженно обернулась. Заготовленная шаловливая улыбка стерлась с Антонова лица, – перед ним была Вика. Волосы и лицо ее были мокры. Сдернутая «труба» – вязанка для головы и шеи – капюшоном болталась на спине.
– Вот, пришла взглянуть на несбывшегося, – Вика неловко улыбнулась.
За освещенными окнами танцевали. Среди прочих громоздилась Ванина, нежно склонившаяся тень. Глаза Вики наполнились болью.
– Такая вот мазохистка оказалась.
В голосе её проступила насмешка над собой, призванная упредить чужую насмешку.
Антону хотелось сказать что-то нежное, утешительное. И что-то в защиту Ивана. Но – слов не находилось.
– Только не вздумай рассказать, – потребовала Вика.
– А то решит, будто и впрямь переживаю. А мне просто надо было скинуть эмоции. Понимаешь?
Антон энергично закивал.
– Тогда прощай! – она вдруг притянула его голову и нежно поцеловала в губы. – Считай, – обоих.
И – пошла – бедовой, от бедра походкой. Отойдя метров на пять, до изгиба дороги, обернулась:
– Кстати, твоя несбывшаяся тоже замуж вышла. В Москве. За офицера Генштаба. Так что получился у нас полный тэк-с на тэк-с.
Махнув разухабисто ручкой, она исчезла за поворотом.Антон Негрустуев как пережиток капитализма
Вадим Непомнящий уверенно шел в гору. Он пока оставался первым секретарем обкома комсомола, но аппаратные источники уже прознали, что Москва планирует поднять его на «мужскую» работу – председателем облисполкома. На эту же должность нацелился непотопляемый предоблсовпрофа Фирсов. Ждали большой драчки. Во всяком случае внутри областного аппарата наметилось некое неявное пока движение – размежевание сторонников и противников.
Сила Фирсова была не только в поддержке старых партийно-хозяйственных кадров, сохранявших прежние позиции, но и новых, заявивших о себе на перестроечной волне. И первым среди новых, а значит, самым опасным для Вадима стал ректор сельхозинститута Иван Листопад, интересы которого переплелись с Фирсовскими. В случае избрания Фирсова Листопад должен был занять место первого его зама и председателя плановой комиссии. А, по мнению наиболее дальновидных, в дальнейшем – и сменить старого аппаратчика на высшей областной должности.
Правда, прежним, масштабным планам Листопада, благодаря которым он резко поднялся, – об объединении под своей эгидой комплекса НИИ, – сбыться оказалось не суждено.
Переменчивый Горбачев скоро остыл к очередному начинанию, и идею потихонечку спустили на тормозах. Секретаря ЦК ВЛКСМ Балахнина перебросили на иные направления, а самому Листопаду предписали реализовывать наработки в рамках института.
Но, видно, верно глаголят: не место красит человека. Бешеной энергии, отпущенной Листопаду, хватило бы на любое дело общесоюзного масштаба. На скромный провинциальный институт ее оказалось в избытке.
Коммерческая сметка в Листопаде пробурилась давно. Еще будучи доцентом, он умел к своей выгоде выделить из студенческого потока тех, кто снимал с него бытовые проблемы. Маргелов, скажем, обслуживал купленную Иваном старенькую «копейку» и строил гараж, другие заочники обеспечивали поставку баллонов со спиртом, проводили неотложный квартирный ремонт.
Теперь же институтские аудитории и кафедральные кабинеты заполонили директора заводов и колхозов, председатели колхозов, районные руководители. Кто студентом, кто аспирантом. И каждый из них в свою очередь охотно предоставлял собственные производственные базы для реализации научных планов института. А планов этих у молодого ректора оказалось громадьё. В первые же месяцы он перетащил в институт многих из тех, чьи идеи не находили реализации в прежних КБ и лабораториях. Следом потянулись изобретатели-самоучки. Листопад лично беседовал с каждым соискателем и брал или отвергал по одному ему известным параметрам. Собственно, главный параметр угадывался легко: в разработку внедрялось то, что сулило быструю коммерческую отдачу.
Хозрасчетные темы распухали на глазах. Они давно уже вышли за рамки сельскохозяйственной тематики. Да и просто научной тематики.
Под прикрытием молодежного центра возникли даже небольшие производства, восполнявшие дефицит товаров народного потребления. А поскольку дефицитным стало всё, начиная от туалетного мыла и шампуня «Солнышко» до зубных щеток и кроличьих шапок, подсобные предприятия сельхозинститута развернулись на славу.
И, конечно, пошли пересуды, что не в ущерб предприимчивому ректору. О материальном преуспевании Листопада не судачил только ленивый. Положим, пятикомнатную квартиру в центре Твери он получил усилиями того же Фирсова. Зато новенькая «шестерка» с наворотами и двухэтажная дача на берегу Волги в ректорский бюджет никак не укладывались.
Вадим Непомнящий отчетливо понимал, что обойти Фирсова он сможет, свалив главную его опору – Листопада. И, казалось бы, тот в бесшабашном азарте словно специально подставля