– Не дешевле, – в голосе Листопада Фельдман уловил нечто, что заставило его встревоженно напрячься.
– Даже так? – протянул он. Поджал полные губы. – Тогда и вовсе жалко из-за дурака ни за что погибнуть. Скажи, что ты от меня хочешь?
– Помочь отобрать у Балахнина завод.
– Что-нибудь подобное и ожидал! – Фельдман безнадежно охватил руками округлую голову. – Что ж вы за поколение такое безбашенное? Неужто трудно, прежде чем «наезжать», хоть полюбопытствовать, кто на что годен? А теперь и меня к стенке, считай, поставил, – он ткнул на люк, – и для себя ничего не выгадаешь. Потому что реальных полномочий моих!… – он показал кончик желтоватого ногтя.
– Знаю, – оборвал Листопад.
– Знаешь? – удивился Фельдман. Пригляделся обнадеженно. – Тогда нуте-с?
Листопад коротко изложил свой план. По мере того как он рассказывал, скепсис на лице Фельдмана уступил место сначала интересу, потом любопытству, наконец – восхищению.
– Слушайте, план такой нахальный, что может осуществиться, – оценил он. Прищурился насмешливо. – Но мне-то всё это зачем? С чего вы взяли, что я сначала для виду ни соглашусь, а после, прямо отсюда, не побегу к Балахнину?
– Тогда б вы об этом не говорили, – отрезал Иван, пробудив на лице собеседника подобие улыбки. – Да и не за что вам его любить. Завод-то он из-под вас увел. И из директоров, по моим сведениям, на ближайшем годовом собрании готовится сместить.
Он натолкнулся на набычившийся взгляд, подмигнул:
– Сведения точные. Как видите, не вовсе с наскока.
– Да! Это на него похоже, – с внезапным ожесточением подтвердил Фельдман. – Я на заводе двадцать лет. Со снабженцев начинал. Под себя акционировал, на плаву удержал, когда вокруг всё валилось. А этот залетный пришел и – силой, через колено! Пакет акций пообещал выделить, – слова на ветер! Зарплату положил… – он потряс коротким пальцем, – десять тысяч долларов! Это мне-то, который хозяином всему был. Как кость собаке кинул!
Он сбился, смущенный порывом чувств, что позволил себе перед чужаком.
– Теперь вижу, получится у нас, – констатировал Иван.
– Может быть. Только Балахнин такое не спустит. Риски для меня непомерно высоки.
– А мы их промерим. Сколько хотите?
– Миллион двести тысяч, – без задержки объявил Фельдман. Отвечая на незаданный вопрос, леконько стукнул себя в область печени. Болезненно поморщился. – Двести тысяч за физический ущерб. Два удара. Я своё здоровье ценю.
Листопад согласно кивнул.
– Есть еще дополнительные условия…
– Принимаю!
Фельдман неодобрительно покачал головой:
– Что ж вы такой чересчур быстрый? Учитесь дослушивать. Я в том числе имею в виду, что всё это может срастись только при поддержке губернатора. Балахнина он не любит. Не за что. Раньше-то от меня хороший процент имел. Но и против него пойдет только, если будет команда сверху. Он за Хасбулатова играет. Сможете найти подход?
– Придется, – процедил Иван.
Еще затевая комбинацию, он понял, что не миновать идти на поклон к всемогущему спикеру, который давно уже заманивал Листопада на свою сторону.
Противоречия меж Кремлем и Верховным Советом нарастали стремительно. Каждая из сторон готовилась к приближающейся схватке за власть и – вербовала сторонников.
Собственно, едва ли не все сколь-нибудь заметные предприниматели в России были уже размежеваны по причастности к той или иной ветви власти.
А куды в самом деле бедному коммерсанту податься? Чужих грабят все. Белые – тех, что слева. Красные – тех, что справа. Как ни крути, а к кому-то под крыло прибиваться да приходится.
Настал черед и Листопада. А поскольку ковровые дорожки в кремлевских коридорах стелились перед Юрием Павловичем Балахниным, выбора, к кому прислониться, у Листопада не оставалось, – путь его лежал в Дом на Краснопресненской набережной.
Через день, в компании одного из замов председателя Верховного Совета, Иван вылетел на Урал, на встречу с губернатором.
То, что в течение последующих трех месяцев совершил Листопад, вошло в анналы становления предпринимательства в России как один из самых изысканных способов отъема чужой собственности – без малейших, казалось, шансов на успех. Позже, как всегда, нашлись эпигоны, принявшиеся эксплуатировать чужую идею, и установить авторство теперь не представляется возможным. Впрочем лавры изобретателя волновали Листопада в малой степени. Словно мастер шахматной композиции, он выбирал сложнейший этюд и наслаждался, находя изящный выход из безнадежного положения, да еще с матом торжествующему противнику.
Всё оказалось проделано виртуозно. Через пару дней после визита к губернатору директор глинозёмного завода Фельдман подписал задним числом договоры об оказании посреднических услуг с двумя безвестными фирмами. После чего, не поставив кого бы то ни было в известность, передал им в аренду основные средства Хачимовского завода.
Ещё через месяц обе фирмы обратились в арбитраж с требованием арестовать арендуемое имущество в счет долгов, – в связи с невыполнением заводом обязательств по посредническим договорам. Областной арбитражный суд отреагировал на иск с невиданной для судебной системы оперативностью, – арендуемое имущество было немедленно арестовано и тут же продано за бесценок… тем же фирмам-арендаторам. Лично участвовавший в процессе со стороны завода директор Фельдман апелляцию подавать не стал.
Выигравшие суд арендаторы, не откладывая дела в долгий ящик, зарегистрировали новую компанию – «Глиноземный хачимовский комбинат». В качестве вклада в уставной капитал внесли, само собой, основные средства прежнего предприятия. То есть то, что до этого числилось у них в аренде.
После чего у прежнего – «Хачимовского глиноземного завода», принадлежащего Балахнину, на балансе остались разве что табуретки да неликвид.
В тот же день распоряжением новых собственников прежнюю администрацию, представлявшую интересы «Конверсии», полностью заменили, а доступ на завод для посторонних перекрыла частная охранная фирма из числа торопинских боевиков.
Лишь тогда тайное сделалось явным. Опростоволосившиеся ротозеи-менеджеры «Конверсии» бросились в Москву с горьким известием: случилось невиданное, – какой-то наглец походя вынул из-под них целый завод.
Предугадать реакцию Балахнина оказалось несложно. Тотчас закипело. На Хачимовск из Москвы нахлынули юристы, экономисты, особисты.
Арбитражные суды засыпали исками и апелляциями. Против директора завода возбудили уголовное дело по мошенничеству, но сразу арестовать не решились, так как формально действовал в рамках полномочий. А пока искали доказательства корыстного умысла, новые собственники предоставили бедолаге Фельдману в связи с пошатнувшимся здоровьем долгосрочный отпуск в Австралию. Куда он и отбыл со всей семьей.
Листопад торжествовал победу. Он поставил грозного противника перед угрозой мата и теперь ожидал его с мольбами о перемирии.
В самом деле по истечении нескольких дней в кабинет Листопада, где они с Антоном обсуждали дальнейшие действия, вбежал Маргелыч. И потому, что вбежал без предупреждения, и по ошалелому его виду было понятно, что случилось нечто чрезвычайное.
– Ну? Шо на этот раз? – поторопил Иван.
– С вахты позвонили. Крутой «мерин» с тремя джипами подъехал. Говорят, Балахнин. К вам, Иван Андреевич.
Иван ликующе прищурился. Свершилось!
–Пусть ждет на проходной!
– Как ждет? – оторопел Маргелыч. – Вы не дослышали. Это ж сам…
– Объяви, что совещание. Освобожусь через полчаса. Пускай пока поостынет.
– Так это… – Маргелыч сглотнул. – Я уже вроде как… Они б все равно прошли.
В самом деле снаружи донеслись звуки энергичных голосов, резко диссонирующих с привычным прилизанным шепотком в президентском «предбаннике».
– Пшел! – коротко, сквозь зубы процедил Иван.
– К-куда, Иван Андреич?
– Дорогих гостей встречать! Чего теперь остается?
Опростоволосившийся Маргелыч опрометью бросился прочь. Но – поздно. Дверь распахнулась от сильного толчка снаружи, и в нее шагнул Юрий Павлович Балахнин.
– О, и этот здесь, – он с мимолетным удивлением узнал Антона. На полноценное удивление у него, похоже, времени не доставало. – Вам бы еще Вадичку в компанию и, будто опять в Тверь восьмидесятых вернулся. Но говорить будем один на один. Без «шестерок».
Обидчивый Антон вспыхнул и, коротко кивнув Листопаду, вышел.
Иван, поморщившись, показал Балахнину на место у журнального столика. Сам уселся в соседнее кресло.
– Чай? Кофе?
Повел глазами в сторону Маргелыча. Но это было излишне, – тот уже успел усвистать в прихожую, и слышно было, как требует кофе для гостя – срочно и чтоб того самого, из закромовал, чтоб месторождения в программу приватизации включили.ебя предпредил, чтоб процесс из-под контроля не выпустим..
Оба президента какое-то время обменивались свинцовыми взглядами. Будто боксеры-тяжеловесы – перед схваткой.
– Ты зачем в мой Хачимовск полез? – произнес Балахнин.
– Был твой! – Иван лукаво улыбнулся. – А потом закинули бредень и зацепили. Ты – на мою территорию посягнул, я – от твоей откусил. Рынок, понимашь! А что? Что-то не так?
– Ваньку не валяй, – предостерег Балахнин, даже не заметив невольного каламбура. – И не ёрничай. Не тот повод. Месишь свой мясо-молочный комплекс, стрижешь мужичка почем зря. Вот и стриг бы потихоньку. А то скоро и стричь нечего будет. По моим сведениям, крепко за тебя власти взялись. Выясняется, что кругом недоимки да укрытие от налогов. А сейчас с этим строго.
Иван пасмурнел:
– За собой следи. Хоть и силен за власти прятаться, а Хачимовск продристал.
– Хачимовск я у тебя все равно назад отберу!
– Может, отберешь. Если сам прежде не разоришься. Алюминий-то у тебя теперь – йок! Западные контракты горят. Потому и приполз.
Балахнин оскорбленно поджал губы, – от окоротов отвык. Но и возразить было нечего.