– Какие права? Какая фальшивка? – растерялся Антон.
– Сам поймешь. Сейчас нет времени, – Иван открыл сейф. Достал распёртую от документов папку. – Главное, что Балахнин просто так не отступится. Не вышло с аукционом, начнет банкротить. Рассказать тебе, как это делается?
– Не теряй времени на ликбез, – поторопил Антон. Он и сам знал, как балахнинские стервятники за бесценок скупают доходные предприятия.
Выискивается должок, пусть крохотный, тысяч на сто рублей. Долг перекупается на «бумажную», специально для этого созданную фирму. Фирма предъявляет иск с требованием оплатить. Предприятие оплатить готово. Но платить уже некому. Кредитор пропал. Пока его ищут, чтоб рассчитаться, время идет. Долг остается непогашенным. А когда истекают предусмотренные законом сроки, кредитор вдруг обнаруживается в арбитражном суде и требует объявить неплательщика несостоятельным должником. И в случае благосклонности суда преуспевающее, с многомиллионным оборотом предприятие в одночасье объявляется банкротом. А арбитражный управляющий назначается, само собой, по рекомендации того же кредитора.
– Да, схема у него отработана, – оценил Иван. – Только есть одно «но». Чтобы банкротить под себя и назначить своего управляющего, надо скопить долгов больше, чем у других кредиторов.
– Да нет у нас особенно долгов.
– А это что? – Иван потряс папкой. – Здесь аж на десяток миллионов скопилось. По поставкам, информобеспечению, неустойкам, – в общем сам изучишь.
– Какие десять миллионов? Какие неустойки? – ошалелый Антон принялся искать рукой стул. Нашарив, опустился. – Что ты опять замутил?!
– Времени мало, – Иван зыркнул на циферблат. Протянул папку Антону. – Унеси и спрячь подальше. Здесь всё грамотно, сам договоры готовил. Все на одну компанию. Институт перед нею в долгу как в шелку. Владельцы компании – дядя Петя и Таечка. Теперь понял?
Антон, сглотнув, кивнул.
– Так вот, Балахнин полезет буром. Начнет перекупать на себя институтские договоры, лишь бы вас на банкротство затащить. Не спеши, дай как следует потратиться. А уж когда по уши завязнет, выкатишь в суде эту папку, и всю процедуру возьмете под свой контроль. Институт спасёте. А заодно и Балахнина на «бабки» выставите. То-то взвоет!
Глаз Ивана мечтательно закосил.
– Почему ты так уверен, что Балахнин не отступится? – поразился Антон.
– Почему? Во-первых, у него принцип, – если в расход вошел, идти до конца. А он крепко вошел! А во-вторых, – физиономия Ивана растеклась в глумливой усмешке, – я ему сам посоветовал. Будет помнить!
– Как это сам? – Антон поперхнулся, – в горле пересохло.
– Всё, цейтнот! – Листопад, вновь зыркнув на часы, рывком поднял приятеля со стула на ноги. Встряхнул. – Дядьку и Тайку на тебя оставляю!
– Всего-то на день-другой! – Антон попробовал сплюнуть через плечо. Слюны не было и в помине, – от волнения пересохло в горле.
– Всего-то, – согласился Иван.
Когда Антон вернулся к Петру Ивановичу, тот закостеневшими пальцами нервно, не попадая на кнопки, перелистывал файлы в электронном блокноте, перебирая фамилии тех, к кому мог бы обратиться. Беспомощно отбросил. – Господи! – слезящийся его взгляд остановился на Антоне. – Что ж мы за страну-то сотворили, что академику от бандитов спасения искать не у кого?
Еще пару раз в течение вечера Петр Иванович, не в силах удержаться, набирал номер племянника, давая всё новые и новые советы. К двенадцати ночи телефон оказался вне зоны действия сети.
Наутро Листопад-старший и Антон, не сговариваясь, собрались в кабинете гендиректора. Здесь их и застал звонок из ГАИ МВД Украины. На рассвете, в пятидесяти километрах от Киева и в полутора километрах от трассы, на проселочной дороге, автомобиль «Форд Таурес», принадлежащий ВНИИ РЭС, под управлением Листопада Ивана Андреевича врезался в стоящий на обочине бензовоз. Во вспыхнувшем пожаре автомашина и водитель сгорели.
Петр Иванович бессильно выронил на рычаг телефонную трубку:
– Это из ГАИ. Они говорят, что Иван…
– Я слышал, – тусклым голосом подтвердил Антон.
В кабинете воцарилось тягостное молчание.
– Как же я Тайке-то скажу? – Петр Иванович, запрокинув голову, застонал. Острый кадык запульсировал. Шея обнажилась, и дряблая кожица, обычно скрываемая под аккуратным воротничком, мелко задрожала в такт неслышным рыданиям.
– Валидолу? – всполошился Антон.
– Лучше коньяку.
Антон наполнил рюмки. Неловко приподнял свою:
– Так что?..Не чокаясь, что ли? Как там Ванюха говорил? Ломанем, пока при памяти.
Чувствуя, что изнутри подступает рыдание, он залпом опрокинул в себя коньяк.
Давясь, мелкими глоточками, выпил Петр Иванович. Прикрыв глаза, откинулся в кресле.
– Надо бы…оповестить, – Антон поднялся.
– Успеется, – не открывая слезящихся глаз, Петр Иванович сделал вялый осаживающий жест. – Теперь уж успеется.
Слезы сами собой поползли по синюшным, в прожилках щекам.
– Скажи, чтоб никто не заходил. И – давай еще…за Ванюшку. Так и не узнал о ребенке. Говорил ей, скажи, скажи. Так нет, сюрприз готовила.
– Сюрприз?
– Таечка же беременная. Третий месяц пошёл. Как теперь перенесёт? Но как же я, старый дурак, отпустил?! Затмение какое-то!
Так и сидели они, опустошенные, потерянные, над пустеющей бутылкой коньяка.
Время шло. Петр Иванович неохотно поднял голову:
– Они просили кого-нибудь прислать на опознание. Так ты, голубчик, слетай. Сделай, что положено. А я уж здесь как-нибудь. Да и Таечку подготовить надо. О, Господи!
Он тяжко застонал.
В кабинет без стука заглянула секретарша.
– Петр Иванович, извините, но там… – она шаркнула изумленным взглядом по бутылке. – С вахты позвонили: будто Балахнин приехал. Тот самый.
Заметила поспешный, запрещающий жест директора. Развела бессильно руки: – Охрана говорит, не смогли удержать. Уже поднимаются.
Дверь в приемную распахнулась.
– Перекрыть. Никого не впускать, – донеслось оттуда.
В кабинет быстрым шагом вошел Юрий Павлович Балахнин в сопровождении трех внушительных охранников и высоченного, субтильного паренька с папкой подмышкой.
Кивком выставил секретаршу.
Прошел к столу, понимающе покрутил опустевшую на две трети бутылку.
– Мои соболезнования, – скупо посочувствовал он.
– Что? Успели донести? – съязвил клокочущий от ненависти Антон.
– Скверные новости быстро разносятся. На кой черт его на Украину понесло? Какая-нибудь очередная авантюра.
Балахнин нашел пустую рюмку, без приглашения наполнил. Приподнял:
– Помянем. Хоть и почудил при жизни покойничек, но пусть уж земля будет пухом.
Скулы на лице Петра Ивановича злобно обострились. Глаза сузились:
– Вот что, гражданин хороший… Постыдился бы в такую минуту неуважительно об умершем. Ворвался тут на чужую территорию…
– Потому и ворвался, что умер. Как узнал, всё бросил и выехал, – Балахнин демонстративно зыркнул на часы. – Торопился, так сказать, застолбить права. Извините, конечно, что не ко времени и все такое, но территория эта отныне моя.
– Что-с? – надменно процедил Петр Иванович. – Не получилось по закону, силой отобрать надумал? Так вот, если вы немедленно не уберетесь, я до премьера, до президента дойду… Не допущу!
Балахнин сочувственно улыбнулся хорохорящемуся старику.
– Не гневись, Петр Иванович. Но – что нам президент? Что мы президенту? Должники вы теперь мои. Три миллиона, которыми вы выиграли аукцион, Ивану дал я.
– Как это? Зачем? – пролепетал Петр Иванович.
– Чтоб подешевле взять институт.
Балахнин с удовольствием заметил вспыхнувшие догадкой глаза Антона:
– Вот он, кажется, понял.
– Боюсь, что да, – подтвердил Антон. – Банкротить собрались.
Петр Иванович перевел на него страдающий взгляд.
– Смышленый мальчик, – снисходительно одобрил Балахнин. – Всё так. Покупать пакет через аукцион, как сначала хотел, могло выйти накладно. Вдруг уважаемый Петр Иванович займет-таки у японцев да выложит семь-восемь миллионов? Но даже не это главное. Вы ж, Петр Иванович, теперь по уставу царь и бог. Без Вас ни одного решения. А чтоб снять с должности, необходимо семьдесят пять процентов голосов. И докупить их обошлось бы в огромные деньги. Так что игра не стоила свеч.
– А через процедуру банкротства получаете то же самое едва ли не задаром, – закончил за торжествующего олигарха Антон. – Нечего сказать, хитро.
– Не моя заслуга, – с сожалением отказался от комплимента Балахнин. – Знаете, кто всё придумал, Петр Иванович? Племянничек ваш окаянный, которого вы оплакиваете. Сам с этим на меня и вышел.
– Иван? Сам? – выдохнул Петр Иванович. Мысли его совсем спутались. Лицо жалко скукожилось. – Но – почему?
– Это бы вам у него спросить. Да жаль, теперь не с кого…Полагаю, просто жить хотел. Я ведь оплатил его долг чеченцам.
– Вот это врешь! – прохрипел Петр Иванович. – Антон, он всё врет! Оговаривает, благо покойный. Я сам его долг погасил! Сам!
– Знаю, знаю, последнее продал, – Балахнин, выказывая уважение, потянулся потрепать старика по плечу. Петр Иванович брезгливо отдернулся. – Только там ведь счетчик включён был. И на сумму долга набежало ещё столько же. Да и заказ снять – недёшево обошлось. Пришлось-таки повозиться. Но институт того стоит.
– Я вас не понимаю, – недоброжелательно протянул Петр Иванович. – Говорите что-то бессвязное. Какие-то миллионы. Почему я вам должен верить?
– Потому как раз, что не через силу, а по закону. Неужто вы полагаете, что я бы отпустил этому прохвосту три миллиона(!) без долгового обеспечения? Цента бы не дал, не убедившись, – Балахнин протянул руку по направлению к субтильному юноше. – Мой юрист.
Тот открыл приготовленную папку.
– Вам предъявляется для акцептования переводной вексель на сумму три миллиона долларов США, выданный ВНИИ РЭС компании…, – заученно затараторил он.
Антон глянул на Петра Ивановича. Тот, сделавшийся совершенно лиловым, машинально размешивал пальцем пепел – остатки сожженного вчера прилюдно векселя.