– Военный склад.
До двери несколько метров. Здесь. Во всяком случае, Аннели так думала. Она стояла на том месте, где не так давно была дыра. Могла почти дотронуться до серых стен, за которыми теперь пустота; “скорлупа”, так сказал Лео, пустая бетонная скорлупа.
– Военный склад?
Правой ногой она посильнее нажала на гравий.
– На случай войны. Если понадобится оснастить подразделение.
Грунт не рыхлый, не мягкий. Подкоп, который они прорыли и снова засыпали, не виден и не чувствуется.
Аннели пошла дальше. Они наблюдали за ней. Колючие, острые глаза за спиной.
Задание выполнено. Несмотря на слюнявые собачьи пасти, несмотря на боль в груди и пот, градом текущий по спине под плащом.
– Постойте!
Она была так близко. И теперь этот голос догнал ее, громче прежнего.
– Постойте!
Она помедлила. Остановилась. Закрыла глаза.
Да?
– Вы сказали, что собираете грибы, да?
– Да. Вернее, ищу.
Повернуть голову. Взглянуть в его серьезное лицо.
Он знает.
– Вы… вы уверены, что они не ядовитые?
Они знают.
– Ядовитые?
Они все время знали.
– Тот, желто-коричневый, кожистый, посередине. Может, лучше его выбросить?
– Э-э… вы имеете в виду…
– С желтой ножкой. Вдруг это поганка. Многие путают их с лисичками. – Он улыбнулся. – Будьте осторожны.
Он улыбнулся, по-настоящему. Не приказал ей вернуться. Не спросил ни о дыре, ни об ограбленном складе.
Чуть помедлив, она кивнула, помахала рукой и все время, пока шла через площадку, хотела обернуться и увидеть, как они отдаляются, но не обернулась.
По лесу она бежала со всех ног, перепрыгивая через корни и камни, села в машину и помчалась в сторону Тумбы куда быстрее, чем от себя ожидала.
25
Аннели громко рассмеялась. Как здорово! Ее так долго мучил страх неизвестности, ведь она не знала, что будет с любимым мужчиной, а унять такой страх можно, только непосредственно участвуя во всем. И она теперь участвовала. Ей было дано поручение, которое никто другой выполнить не мог, и она справилась как нельзя лучше.
У входа в их новое жилище стоял фургон, задняя дверь открыта, внутри пусто. Все коробки уже занесли в дом. Она надеялась, что Феликс, Винсент и Яспер, как всегда, еще здесь и услышат все, что она расскажет Лео.
Нажимая ручку незапертой входной двери, она увидела, как он выходит из огромного гаража, и чуть не бегом устремилась навстречу.
– Лео, я вернулась!
Хорошо бы, они услышали. Феликс, Винсент, Яспер. Услышали ее.
– Отныне я ваша королева-разбойница! – Она обняла его, поцеловала в щеку и в губы. И шепотом добавила: – Там были люди.
– Люди?
– Военная полиция. Восемь человек. С собаками. Учения проводили. А я действовала в точности, как ты велел.
Он изменился в лице.
– Что ты… сделала?
– Подошла и проверила гравий у двери. Попробовала ногой. Они ничего не заподозрили!
Лео не просто изменился в лице, с ним произошла внутренняя перемена, так бывало, когда он уходил в себя, погружался в размышления, к которым она доступа не имела.
– Ты что же, стояла в метре от арсенала и топала ногой, прямо на глазах у восьмерых военных полицейских с дрессированными собаками?
– Да, и они…
Лео посмотрел на соседний дом, на шоссе, где на одной из полос застрял автомобиль и за ним уже скопилась пробка.
– Идем в дом.
Он ухватил ее за локоть, не грубо, но крепче обычного, достаточно крепко, чтобы она пошла с ним, и закрыл дверь. В коридоре было темновато. С потолка свисала на проводе единственная голая лампочка, раскачивалась из стороны в сторону, потому что Лео задел ее.
– Военная полиция. Обученная замечать то, чего другие не замечают. А ты стоишь перед ними и… скребешь ногой, как кошка, закапывающая дерьмо!
Неприятный, яркий свет.
– Лео, я же только…
– Они знают твое имя? Ты назвала им свое имя?
– Нет, я…
– Они видели машину?
– Я…
– Если видели, то сумеют отыскать!
Обыкновенно он старался обуздывать злость,
не терять самообладания, держать себя под контролем. Таким она видела его только в столкновении с другими мужчинами, когда ему бросали вызов. Ей даже нравилось, она чувствовала себя защищенной. Но до сих пор его злость никогда не оборачивалась ни против нее, ни против братьев, ни вообще против близких.
– Говорю же, они ничего не заподозрили.
– Ничего?
– Клянусь, Лео.
– Если они обнаружат, что арсенал совершенно пуст, и выследят тебя, то будут допрашивать. Это ты понимаешь, а? Какая-нибудь жирная полицейская сволочь, сидя перед тобой, будет поворачивать каждое твое слово против тебя же, будет сыпать вопросами, пока не вытянет то, что ему нужно. С этим ты справишься? Справишься… моя королева-разбойница?
– Какая муха тебя укусила? Прекрати!
– Если сейчас не справишься со мной, то с допросом и подавно.
– Я никогда тебя не выдам, – сказала она, взяв его за руку. – Лео, посмотри на меня… ты же знаешь, верно? Я никогда тебя не предам.
– Ты вообще не попадешь на допрос, если правильно будешь себя вести.
Лео передвинул два ящика и кофеварку, освободил узкий проход на кухню, к морозилке. Открыл верхний ящик, достал контейнер со льдом.
– Теперь у тебя двойная жизнь, Аннели. Внешняя и внутренняя. Полтора месяца назад я владел строительной фирмой. Феликс, Винсент и Яспер работали на меня. А ты, женщина, которую я люблю, была моей невестой, подругой.
Из одной коробки на плите он достал ведерко для льда, а из соседней – полотенце.
– Потом мы украли оружие.
Он стукнул по контейнеру, высыпал ледяные кубики в ведерко.
– Потом ограбили инкассаторский автомобиль.
Он открыл холодильник, вытащил с верхней полки единственное, что там было, – бутылку.
– Мы в розыске, Аннели. Все изменилось, понимаешь? Полиция ищет нас.
Он обернул красивую бутылку белым махровым полотенцем, опустил в ведерко.
– Никогда не оставляй следов. Исключи всякий риск быть замеченной. Они ничего не знают, и ничего на нас у них нет. Я сам выбираю и буду выбирать, какие именно следы нужно оставить. Нас пятеро преступников, не имеющих судимостей и работающих сообща, – такого они еще не встречали. Закоренелые преступники, совершающие серьезные преступления, но отсутствующие в полицейских базах данных. Мы для них самый страшный кошмар – нас не существует!
Он опять схватил ее за локоть, но куда мягче, привлек к себе.
– Две жизни, Аннели. Одна напоказ, для наших соседей, и вторая, настоящая, – грабители банков, о которых будут писать газеты.
В одном из пустых кухонных шкафов стояли два бокала для шампанского, совершенно новые. Лео поставил их рядом на мойку, откупорил бутылку. Хлопок, как в кино, и пена через край, когда он наполнил хрупкие бокалы.
– За наш новый дом, Аннели.
Он отослал братьев домой, потому что знает, я не хочу, чтобы они были здесь.
И припас в морозилке дорогущую бутылку “Дом Периньон“ потому что думает, я нахожу это романтичным.
– Твое здоровье! – сказал Лео.
Аннели подняла бокал, посмотрела на него, отпила. Теперь она понимала, что ее мучило все время, – страх быть в стороне. Участие – вот что она вынесла из леса, а он только что у нее отобрал. И оно не вернется, сколько бы она ни улыбалась.
26
Санна любила ходить нагишом, по гладкому деревянному полу. И его приучила спать нагишом, чистить зубы нагишом, не стесняться своего бледного костлявого тела. За этим кухонным столом они сидели друг против друга в то первое утро, когда застенчивость обернулась молчанием. Молчали, чтобы не смотреть друг на друга, как вдруг ее нога коснулась его. И этого оказалось достаточно, чтобы вернулись близость и доверие минувшей ночи. А ведь он так долго пребывал в уверенности, что ни перед кем не сможет появиться нагишом.
Ты знаешь, что я не хочу говорить об этом. Для меня это в прошлом… Джон? Ты ведь знаешь.
Бронкс оделся и вышел из своей двухкомнатной квартиры в западной части стокгольмского Сёдермальма. Стоял ноябрь, но утро выдалось теплое, казалось, осень и зима уснули и на время вернулось лето. Он пересек двор, зашагал на Хёгалидсгатан, к старинному дому и огромной церкви с двумя колокольнями в вечном карауле у входа. Четыре раза в час церковный колокол отбивал глухой удар, первые годы этот звук действовал ему на нервы, а теперь он даже не был уверен, звонит ли колокол по-прежнему. Дальше, мимо постоянно открытого окна, откуда долетала трескотня Стокгольмского радио – местные новости да сообщения о ситуации на дорогах, – ив кафе, вернее в булочную, с двумя столиками, ароматом хлеба и хозяином, который подавал итальянский хлеб, напевая итальянские оперные арии, и знал, какой хлеб Джону по вкусу: зерновой, без помидоров.
Однажды, через год после ее переезда к нему, он вынул из шкафа ее вещи, забрал из ванной неароматизированный гель для душа и зубную пасту, взял “Второй пол” и “Пурпурный дождь”, в общем, собрал все, что люди приносят с собой, мало-помалу тесня другого. Выставил большую желтую икейскую сумку на ковер в коридоре и попросил Санну уйти, а она изо всех сил старалась понять. Когда она уходила, он сидел здесь, в кафе через квартал, убивал время за фруктовым чаем, пока не был на сто процентов уверен, что она ушла.
Бронкс взял стакан апельсинового соку и одно из маленьких печеньиц, на вид немного суховатых, лежавших на противне.
Я думаю о тебе каждый день.
Он попросил ее уйти. Решил, что она подобралась к нему чересчур близко, и в тот миг сила была целиком на его стороне. Но он не догадывался, что десять лет спустя, в алюминиевой лодке, лишится этой силы, Санна унесет ее с собой, а в нем останется только пустота.
Я о тебе не думаю никогда.
Три чертежа лежали кучкой поверх очередного штабеля картонных коробок. Лео взял верхний, пробежал глазами.