– А потом, братишка, ночью, когда стояли в карауле, мы приносили с собой черные мусорные мешки. Три часа в снегу, чтобы снять пломбы, забрать патроны, или запальный шнур, или ручные гранаты и поставить пломбы на место. Черные мешки мы закапывали, а потом возвращались в расположение части.
Теперь существовал один только Ясперов рот, который все болтал и болтал о Лео, будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео.
– Мы знали, что после учений будет полный шмон, весь полк вверх дном перевернут.
Будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео.
– Буквально вверх дном, как при домашнем обыске, все прошерстят. Только ничего они не нашли. Ничего, братишка.
Ты мне не брат.
– Понимаешь? Мы целых шесть лет все это планировали, братишка, я и Лео… Странное дело… хотя ты ему младший брат, я знаю его лучше, чем ты. Когда мы входим в банк, между мной и Лео существует связь, которая тебе и не снилась. Мы точно знаем, как каждый из нас будет действовать.
Винсент внезапно встал, посреди раскачивающегося железнодорожного купе. Ему хотелось врезать по этим шевелящимся губам, выплеснуть энергию, которая еще оставалась в его измученном теле.
– Я и Лео. Мы всё можем. Мы все полицейские силы парализовали одной паршивенькой бомбочкой. Представь, что мы сделаем в следующий раз!
– Бомбочкой, из которой ты выдернул предохранительное кольцо, Яспер!
Он чувствовал, как пальцы впились в ладонь.
– Я знаю, это твоя работа! И Феликс знает! И я все время знал!
Яспер по обыкновению тряхнул головой. Но потом вроде как передумал. И усмехнулся.
– Я знал, полиция пошлет робота-сапера.
– Значит, все-таки ты?
– Я знаю, что делаю, братишка, ничего серьезного случиться не могло.
– Ты выдернул предохранительное кольцо! И отпирался!
– Никто не умер. Верно?
– Ты врал! Врал в глаза Лео! Он тебе доверял! Но ты не понимаешь, потому что ты… один, нет у тебя никаких братьев!
Винсент сел, выпрямил пальцы, побелевшие на кончиках, и в купе наконец-то воцарилась тишина. И на душе полегчало.
– Значит, я… один?
– Да.
Яспер, все еще тупо глядя на него, открыл сумку, чтобы достать еще одну банку пива. Но достал не пиво. А автомат.
– И у меня нет… братьев?
– Нет.
Яспер развернул приклад автомата, провел рукой по стволу.
– Братишка? Знаешь, что бы я мог сделать прямо сейчас? Причем в одиночку. Без братьев.
Он так быстро вскочил, что Винсент даже не успел понять, что происходит, пока Яспер не опустился на колено, приставив дуло к его голове. К виску. И Винсент отпрянул назад, пока не уперся затылком в подголовник.
– Тогда я тебе объясню, братишка. Слушай. Вот с этой штуковиной я могу делать все, что мне, черт побери, заблагорассудится.
Никогда Винсент не был так близок к смерти.
Он осознал, что стал инкассатором в той машине или операционисткой за прилавком, поменялся с ними ролями.
– Яспер, ты должен…
Яспер надавил сильнее, и там, где дуло врезалось в кожу, потекла кровь.
– Я не врал Лео, понял?
Он не опустил оружия, когда кто-то прошел мимо их двери. А еще кто-то смеялся и громко говорил за тонкой перегородкой.
– Понял? Братишка!
Винсент не был уверен, что голова слушается, тело не откликалось, но он вправду постарался кивнуть.
Яспер опустил автомат так же спокойно, как вскинул, сложил, убрал в сумку и застегнул молнию.
Опять шаги в коридоре. Опять голоса.
Винсент сидел не шевелясь.
Девять грабежей. И он не понимал, что все так просто: можно взять что угодно, если у тебя в руках оружие.
59
Группа заключенных сидела на лавочке на щебенчатой площадке двора, покуривая сигареты на холодном апрельском ветру, короткий перерыв в работе на конвейере в тюремных мастерских, где они за одиннадцать крон в час выпиливали и собирали квадратные деревянные коробочки. Все как один в неуклюжих мешковатых ватниках, напомнивших Джону Бронксу старые фильмы про узников ГУЛАГа.
Вот где вы будете сидеть, когда я вас поймаю.
Он огляделся по сторонам. Хоть и жил один, он нигде не чувствовал себя одиноким, только здесь. И не было на свете ничего более бессмысленного, чем ожидание в комнате для свиданий. В изоляции. Свидания в тюрьме не радость, здесь главное – контроль и безопасность.
Он услышал звонок, назойливый, металлический, как на входной двери той квартиры, где они делили одну комнату, пока Джону не сравнялось четырнадцать, кровати стояли впритирку, и это не казалось странным, хотя никому из его друзей не приходилось жить в одной комнате с братом. Потом лязг ключей, два механических щелчка и крючья, выскальзывающие из укрепленной рамы.
Шлепанцы и синие шорты. Белая футболка с тюремным логотипом на груди. И тюремщик на полшага позади него.
Сэм раздался вширь. Еще больше ярости превращено в мускулы. Лицо без всякого выражения, без жизни. Труднее всего жить в настоящем, не имея возможности его прочувствовать.
Вот здесь вы будете сидеть. Вот такими станете.
А вот это ждет тебя, Старший Брат.
– Ты заранее подал заявку, – сказал Сэм.
– Да, я…
– Но я и на сей раз не пек пирогов. Ты пришел не повидаться.
Каждый прислонился к стене. Дальше отодвинуться невозможно.
– Я перекусил по дороге. – Джон выдвинул стул, сел. – Прошлый раз, когда я был здесь, они ограбили только инкассаторскую машину и банк. Теперь на их счету инкассаторская машина и восемь банков, а еще они взорвали бомбу на Центральном вокзале и держат в тайнике более двух сотен единиц автоматического оружия.
Сэм слегка усмехнулся.
– Черт, лихо работают ребята… как ты их назвал?.. Военная Банда?
Джон облокотился на стол. Такой же шаткий, как и стул.
– Здесь четыреста шестьдесят три заключенных на длительные сроки. И после восемнадцати лет, Сэм, ты всех их знаешь. И они всех знают.
– Слушай… мы уже говорили об этом. Верно? Если б я что-то и знал, черта с два сказал бы полицейской ищейке.
– Но сейчас обстоятельства в корне изменились. Сэм, забудь про банки. Прежде чем эта банда принялась палить почем зря, в уголовном мире было ровно тринадцать единиц краденого автоматического оружия. Теперь его хватит, чтобы вооружить все шведские преступные группировки, с которыми ты тут каждый день обедаешь. Любой метящий в гангстеры скоро может получить в руки боевое оружие. И тогда речь пойдет уже не о расстрелянных видеокамерах – под пули может угодить множество невинных людей, и даже тот, кто не желает говорить с полицейской ищейкой, вряд ли сочтет это хорошей перспективой.
Ироническая улыбка погасла, выражение лица Сэма как будто немного смягчилось.
– Я с этим не примирюсь, Сэм. С тем, что пострадают невинные.
Всего лишь на мгновение.
– Не пойму, какого черта ты на них зациклился.
– Я тебе сказал почему. Я никогда не примирюсь с тем, что кое-кто решает свои проблемы с помощью насилия. Когда инкассатор показывает им фотографии своих детей, а они суют ему в рот ствол, лишь бы получить то, что хотят.
– Но ведь он инкассатор. Если человек решил стать инкассатором, он должен принять и риск. Инкассаторские машины грабят.
– А как насчет банковской операционистки, которую они уложили на пол? Лежать лицом вниз с рваной раной на щеке! Ей никогда уже не заснуть без снотворного. Ее глаза, видел бы ты ее глаза… как у нашей мамы, тогда.
Сэм наконец отлепился от стены, подошел к столу, где сидел Джон. Вены на его предплечьях походили на дорожную карту, он вцепился в спинку стула, будто хотел ее раздавить.
– Она работала в банке. Сама выбрала эту работу. И знала, что банки грабят.
Сэм не был уголовником, когда получил пожизненный срок. Он стал им в этих стенах.
– Значит… по-твоему, они правильно делают?
– Я провел здесь восемнадцать лет… ты-то как думаешь?
Сэм чуть разжал пальцы на спинке стула, руки приобрели обычный цвет.
– Ты вот сидишь тут на этом паршивом посетительском стуле. А я сижу здесь. Ты предпочел держать его за руку. Я предпочел ударить в ответ.
Сэм посмотрел на Джона, давним знакомым взглядом, без иронии, без презрения, без ненависти, без вины.
– Раз в неделю меня посылали к психологу. Чтобы какой-то идиот объяснял мне, что я зарезал отца из-за несчастливого детства. Что это… не моя вина.
Он сел напротив Бронкса, положил на стол руки с набухшими венами.
– Пропади все пропадом. Я свой выбор сделал. И сижу здесь. Говорить о том, что тогда произошло, все равно что гонять одну и ту же кассету… Он по-прежнему здесь, каков бы ни был наш выбор. Что бы мы ни делали. Никакой психолог этого не изменит. Прими это.
Джону вдруг захотелось прикоснуться к этим рукам, положить на них свою ладонь, но физический контакт между ними прекратился много лет назад.
– Я пришел поговорить, но не о нем.
– Конечно, ты пришел, потому что хочешь сделать меня своим стукачом.
Он вспомнил последний раз, когда легонько тронул Сэма за плечо, а тот сбросил его руку, будто получил удар.
– Я слыхал, ты сидел при нем.
– А ты сидишь здесь, Сэм.
– Ты держал его за руку.
– Тебе наверняка известно, кто все это творит.
– Мама мне рассказала. Ты сидел возле больничной каталки и держал его за руку. За ту самую руку, которая… тебя избивала.
– Сэм, ты же наверняка что-нибудь слыхал. Имя. Тайник с оружием. Кто-нибудь всегда проболтается. Ты мой брат, все останется между нами, понятно?
– Ты держал его за руку. Но приходишь сюда, братишка, и воображаешь, что ради тебя я побегу всех расспрашивать?
Сэм нажал на кнопку в стене, вызвал охрану.
– Свидание окончено.
– Уже?
– Уже.
В точности как прошлый раз. Шестьдесят минут, после нескольких месяцев, слишком много времени. Какая тишина. Они избегали смотреть друг на друга, и в конце концов Джон не выдержал:
– Они братья. По крайней мере, двое из них.