Рюден провел его внутрь, они прошли мимо допросной, где какая-то женщина с безучастными глазами – лет тридцати, блондинка, на плечи наброшено одеяло, в руках чашка с чем-то горячим – слушала вопросы полицейской. Слушала, но отвечала не сразу, притом туманно, растерянно, словно в шоке.
– Как они выглядели?
– Не знаю.
– Не знаете?
– Они были… в масках.
– Кто она? – спросил Бронкс у Рюдена.
– Мы подобрали ее на проселке в районе летних домиков, по направлению к Сале, – ответил тот, повернувшись спиной к допросной и понизив голос. – Грабители угнали ее машину. Она металась в полном замешательстве среди снежной бури, мы чуть не задавили ее.
Угнали ее машину? Эта группа всегда использовала для отхода заранее приготовленные машины. Тщательно их выбирали и оставляли там, где преследователи даже не подумают искать. Надо бы зайти в допросную и лично потолковать с ней. Скоро он так и сделает.
Почти всю стену занимала карта Хебю и окрестностей. Рюден, не снимая перчатки, провел рукой на север вдоль дороги, которая вела от серых квадратов, изображающих центр и банк, через несколько километров повернул на перекрестке, а затем кончиками пальцев указал небольшую дорогу на запад.
– Вот здесь, на опушке леса, она и бродила. Они заставили ее остановить машину, впустить их и ехать дальше. Она испугалась, дорога скользкая. Машину мы нашли в канаве, вместе с кучей рождественских подарков. И отчетливые следы на снегу уходили оттуда в лес. Три пары. Прямиком в лес. Легко отследить.
– А первая машина, на которой они уходили?
– Ищем.
Бронксу по-прежнему хотелось пойти и прервать допрос.
– Они заставили ее вести машину?
– Да.
– Прокатную машину? Полную рождественских подарков?
– Она ехала повидать свою семью.
– На чье имя арендована машина? И что было внутри подарочных коробок?
Рюден открыл дверь соседнего кабинета. Его коллега разговаривал с пожилой четой, которая везла через площадь тележку с продуктами, когда машина грабителей подъехала к банку. Он вошел, прервал допрос и вернулся к Бронксу.
– Через десять минут мы все узнаем.
Джон Бронкс вернулся в допросную, где сидела та женщина.
– Не возражаете, если я послушаю?
Ружейным прикладом выбить хлипкое окошко на двери. Просунуть руку между острыми обломками стекла, повернуть замок. Ветер грохнул дверью об стену, когда Лео отпер ее.
Холодный коридор. Но без ветра. И без снега.
На стене под вешалкой выключатель. Но лампа под потолком не зажглась.
– Отец? Общий рубильник.
Простенькая кухня. Диван, обеденный стол, два стула. Тесно, хотя на четверых места хватает. Чугунная дровяная плита, рядом берестяной короб со старыми газетами, поленьями и коробками спичек.
– Яспер, я видел снаружи телефонные провода. Найди розетку и аппарат.
Две комнатушки возле кухни – гостиная, спальня. Яспер обшаривал шкафы, комод и корзинки на полу, а Лео открыл черную дверцу плиты, побросал в топку обрывки газет и тонкие лучинки, а поверх сунул два полена.
Из прихожей донесся глухой щелчок. Отец отыскал распределительный щит и рубильник. Ток потек по старым проводам, зажегся верхний свет.
Газеты вспыхнули, лучинки затрещали.
Отец подал Лео пару рабочих штанов и теплый спортивный комбинезон, которые нашел в передней, сел к старому сосновому столу, подвинул тарелку с засохшими осенними грушами и положил на ее место пачку папиросной бумаги и остатки табаку. На две самокрутки, не больше. Обычно он выкуривал за день два десятка. И теперь нуждался в них, как никогда, если не откупорит то, что стоит на кафельной полке между плитой и мойкой. Четыре бутылки. Шведская водка и канадский виски, южноафриканское вино и какое-то греческое, темное, сладкое, он его пробовал.
– Лео, сними ботинки. Пусть подсохнут пока.
– У нас было полтора часа. В совокупности. Здесь мы можем задержаться только на сорок пять минут.
– Вот пусть и подсохнут. Иначе ты обморозишься! Гангрена. Ампутации не миновать. Я видел, когда жил… там. Сперва пальцы, потом вся стопа чернеет, начинает гнить, а потом… смерть распространится вверх, если не отрезать, Лео.
Он послушался, расшнуровал ботинки, поставил на черный чугун, который уже начал накаляться, потом переоделся в принесенные отцом штаны, слишком короткие и тесные.
Иван поставил свои ботинки по обе стороны ботинок Лео, закурил самокрутку, глубоко затянулся, выпустил клубящуюся тучу дыма и схватил одну из неоткупоренных бутылок…
– Отец, черт тебя возьми! По-твоему, это хорошая идея?
… и протянул ее Лео.
– Водка. Глотни, тебе нужно, разогреет кровь.
Лео хлебнул прямо из горлышка, чувствуя на себе неотрывный взгляд отца. Иван наблюдал за ним так весь вечер, странное ощущение, он словно оценивал, словно Лео все еще был ребенком и взрослый оценивал его, одобрял.
– Ты что задумал? – спросил Лео.
– Ничего.
– Какого черта ты на меня так уставился?
– Как?
– А вот так.
Иван отвел взгляд в сторону, словно не желая мешать сыну.
– Лео, нам… тебе… может, стоит пересмотреть план.
– Пересмотреть?
– Иногда надо примириться.
Лео как раз закручивал крышку на бутылке. Но теперь снова открутил ее и поставил бутылку на стол между табаком и дрожащими руками отца.
– Ты это о чем? Я никогда не сдамся! Не в пример тебе, отец! Что именно ты задумал? Потому и настаивал зайти в этот хренов дом? Тогда пей, черт подери! Пей!
В дверях появился Яспер с телефоном под мышкой.
– Нашел, – перебил он. – На полке в ванной. А розетка в углу возле радио.
Ботинки на плите не высохли, но уже подсохли. Бутылка стояла перед отцом, открытая, пока неуклюжие дрожащие руки не завинтили крышку.
Лео прошел в гостиную, к телефонной розетке.
Бронкс сидел в допросной, слушая, как женщина с одеялом на плечах старается отвечать на вопросы. Уже через несколько минут стало ясно, что она вовсе не растеряна, но притворяется. Причем не слишком удачно.
– У меня есть несколько вопросов, – сказал он. – Не возражаете, если я вмешаюсь?
Молодая коллега пожала плечами, и Бронкс решил, что это означает: делайте, что хотите, я хочу домой, отведать рождественского жаркого. Он сел на единственный свободный стул и представился:
– Бронкс, городская полиция Стокгольма.
Рука у нее холодная, тонкая.
– Аннели.
– Я тут немного послушал. Вы говорите, что ехали к родственникам и что всегда ездите этой дорогой. Потом вдруг появились они. Грабители в масках, прямо посреди дороги. Потребовали у вас машину. Верно?
– Верно.
– И они вам угрожали?
Они не используют для отхода незнакомые машины.
– Да.
– Оружием?
Они тщательно их выбирают и размещают там, где надо.
– Да.
– И потребовали, чтобы вы остались за рулем?
И они бы никогда не допустили, чтобы такое хрупкое, перепуганное и измученное существо стало ключевой фигурой в плане отхода. Разве только… если я добился успеха. В конце концов довел Старшего Брата до отчаяния, до рискованных поступков, до ошибок.
– Да.
Джон Бронкс еще раз пожал ее холодную безжизненную руку, повернулся, вышел из допросной и отправился на поиски свободного закутка. Однако полицейский участок, и снаружи-то маленький, внутри оказался еще меньше. Обе допросные были заняты свидетелями, а в немногих кабинетах сидел мобилизованный персонал, так что свободной осталась лишь кухонька. Бронкс закрыл дверь, чтобы разговор остался конфиденциальным; набрав номер, он взял с тарелки на праздничном столе парочку крекеров.
Прежде чем босс поднес телефон к губам, он опять услыхал веселые песенки.
– Джон?
– Да.
– Завтра все еще сочельник.
– Я в Хебю.
– Ты знаешь, как приготовить настоящую рождественскую мумму, Джон? Классическую рождественскую мумму. Знаешь?
– Три минуты. Перед закрытием. Армейское оружие. Стреляли.
– Берешь немного холодного корневого пива и…
– Вот все, что я знал, когда ехал сюда.
– … две бутылки обычного пива…
– Здесь я обнаружил две расстрелянные камеры наблюдения, осмотрел гильзы от армейского оружия, поговорил со свидетелями.
– …и бутылку портера. Затем все это перемешиваешь.
– И… я их видел. На пленке. Двоих в банке. Старшего Брата. И Солдата.
– Думаю, тебе надо поехать домой, Джон, и попробовать сделать эту штуку. Если тебе некуда пойти и нужен повод, чтобы почувствовать себя частью чего-то, то я ничего поделать не могу. Могу только приказать не использовать для этой цели полицейскую службу.
Бронкс не припоминал, чтобы они с Карлстрёмом хоть раз повышали голос друг на друга, не было у них такой привычки. И когда в тесноте закрытой кухоньки сорвался на крик, оба одинаково изумились.
– Мы с тобой сидели рядом, просматривая пленки камер наблюдения с девяти других ограблений! Я, что называется, жил ими больше года! Я знаю, это они! И теперь, Карлстрём, они впервые стреляли в нас, в полицию, они под стрессом, мы совсем близко… и эти люди, повторяю, они используют оружие как инструмент своего поганого ремесла… если мы подойдем еще ближе… без прикрытия… это нам обойдется чертовски дорого!
Он кричал до боли в горле. Последние слова хрипом оцарапали голосовые связки, он и забыл, что так бывает.
– Подожди секундочку.
Бронкс слышал, как Карлстрём отложил телефон, прошел по ковру, музыка стала громче, а потом совсем умолкла, затем он прошел по лестнице в кабинет, откуда открывался вид на Стокгольмскую гавань.
– Ты уверен?
– Уверен. Это они. Вооруженные автоматическим оружием, которое будут использовать, уже использовали. Я не хочу, чтобы полицейские из Хебю и Салы нарвались на него. Не хочу, чтобы коллеги погибли. Мне нужен спецназ.
Тишина. Чертова музыка молчит. Слышно только дыхание Карлстрёма.