Писал, не мог остановиться. Испытывая себя на щедрость: мол, смогу ли для живого человека потратить, не жлобясь, часть волшебного пространства, которое все убывает и убывает…
Впрочем, не страшно, "Россия – щедрая душа", для других Гагарину ничего не жалко. К тому же, знаете ли, копится усталость. Вдруг оказывается, что осуществленные желания имеют вес, тяжесть. Мечты гнетут, искривляют течение жизни, порождая ощущение медленно надвигающегося несчастья, однако сбывшееся и пройденное тоже никуда не уходит, копится на спидометре подкорки, отсчитывая, сколько же там, впереди, еще осталось.
Имея возможность исполнить любое желание, просуществовав в мареве осуществления достаточный срок для того, чтобы себя побаловать и чтобы подустать от баловства (каково это с непривычки-то, если всю молодость и зрелость зажимался, откладывая грошики, отказывая почти во всем), чтобы задуматься о том, что дальше. А дальше нужно пытаться вернуться в состояние "нормального человека". Так как если ты ненормален, то и судьба у тебя соответствующая. Даже Гарри
Поттер, в конечном итоге, устает от колдовства и начинает влюбляться в девочек из соседнего колледжа.
Олег проспал весь день. Проснулся, когда короткий зимний день выдохся и затянулся непроницаемой мглой. Кривые строчки спасали
Денисенко жизнь. Олег рассмеялся: вчерашняя запись начиналась вполне привычным почерком, обычным медицинским, похожим на немного расшатанную готику. Но буковки еще вместе и держатся друг за друга.
Углубляясь в опьянение, менялся и стиль. Слова начали рассыпаться на отдельные сегменты. Закончившуюся бутылку виски ознаменовывал переход на печатные буквы. Так дети пишут в детском садике, высовывая язык от усердия. Пьяное сознание сгущается, становится концентрированным, загустевает в обрывках фраз. Воздух вокруг превращается в пахучее желе, его можно нарезать ломтями. И оно трепещет от сквозняка (как и положено желе), от холодного воздуха.
Вот ты и просыпаешься, съежившись креветкой, то ли от холода, или от того, что все еще жив.
Хотел избавиться, да не смог. Сверхчеловека не получилось. Якорь снова тянет вниз. Зуд практической деятельности.
Общественно-полезное животное. Я все могу, все! Это пьянит. Это меняет. Мир вокруг. Тебя в мире. Точно ты можешь вырваться из предначертанных границ. Преодолеть пороги тела. Опередить… Что опередить? Мысль скачет. Невозможно сосредоточиться. Додумать мысль до конца. Простую мысль до простого конца. Все же, на самом деле, просто. Вот ты живешь, делаешь то, что считаешь нужным…
Раньше Гагарин был убежден, что жить нужно, служа другим людям. О себе думать – последнее дело. В последнюю очередь. Столкнувшись с большим бизнесом, где каждый – на себя, под себя, удивился (сначала удивлялся, потом привык), что, оказывается, жить можно, обстряпывая свои делишки, не думая ни о какой общественной пользе. Осуществляя себя и свое кровное. Чтобы тебе одному хорошо… Ты не людей спасаешь, лечишь, ставишь на ноги, но прикидываешь схемы ухода от налогов или способ, как в федеральный бюджет влезть. И нет укоров совести из-за обмана (общее – значит ничье), и нет уколов совести, что другим от этого ни холодно, ни жалко.
Оказывается, можно иначе. По-другому. Кто бы мог подумать. Или это зрелость так подкрадывается, так наступает? Осознаешь, что невечен, что границы очерчены (Гагарин был уверен, что блокнотик может сделать все, что угодно, кроме бессмертия, так как бессмертие точно недоступно, неподвластно любому волшебству, даже пробовать не стоит), меняются лишь детали. Но не суть.
Однажды от нечего делать (вот ведь напасть состоятельного человека – прорва времени, которой добивался, пока крохи считал, мол, дай мне деньги и… И что?!) очередной раз спустился в метро, напоминая себе падишаха, инкогнито по ночам обходящего владения, да вляпался.
Захотел заступиться за пьяного мальчишку, из которого менты с непрорисованными бугристыми лицами вымогали деньги, так и самого
Олега скрутили, потащили в обезьянник. Потому как ни документов, ни блокнота заветного при нем не оказалось. До выяснения личности.
Обмельчал русский человек, просел, сдулся. Широта души его только в книжках осталась, да по телевизору. Ничего, кроме прямолинейной тупой жажды мгновенной наживы. Обшмонали по карманам, а пусто. Что ж, полезай тогда в кузовок и не рыпайся.
Гагарин и сам был навеселе, возвращался от тщедушной кореянки с искривленным позвоночником, перекормленный недорогой экзотикой, добродушный, опустошенный…
А тут паренек этот, крепенький, со смышленой физиономией, молодой, молодцеватый, но уже начавший седеть. Совсем как Олег когда-то.
Ранняя седина эта и пробила брешь, вызвала сочувствие, желание помочь.
За решеткой полумрак и собственные запахи, кучерявая жизнь по углам.
Хотел как лучше, а вышло как всегда – мордой об стол. Отвык Олег
Евгеньевич от такого обращения, хотел часы "Ролекс" прямоугольной формы за 30 тысяч долларов в залог оставить, да никто связываться не захотел. Побоялись или еще что, да только пришлось просидеть за решеткой пару часиков. Стало противно и одиноко, мысли в голову полезли всякие, резинка от трусов натирать поясницу стала, прыщ какой-то между лопаток, опять же таки, хочется почесать, а не дотянешься. Оторвался Олег от народа, окончательно оторвался: даже прыщ публично почесать руки не поднимаются!
Что ж, замышлял остановку в пути и тайм-аут для обдумывания – вот тебе нары, сиди и кумекай, как до жизни такой дошел. Одно хорошо – все временно и все проходит. Значит, и это пройдет. Гагарин вздыхает, ощущая медленное протрезвление, холодную дрожь…
Хорошо, рядом паренька этого засадили. До выяснения. Разговорились.
Ничего такой паренек, толковый. Он и помог Гагарину время скоротать, пока ментовская смена не закончилась, пока жалость не взяла выродков рода человеческого и не отпустили они обитателей обезьянника подобру-поздорову. И тут Олега осенила одна идея.
– Как тебя зовут? Ночь вместе провели, а не знакомы.
– Да Гоша я Антонов.
– Скажи, Гоша Антонов, чем промышляешь и что тебе для счастья нужно?
Седовласый паренек пожал плечами.
– Садовник я. В огороде копаюсь… Цветы выращиваю.
От умиления Олег расплылся в улыбке. Он тоже время от времени подумывал уйти на покой и заняться разведением цветов. Говорят, работа с землей и на природе успокаивает или, ну, там, гармонизирует. И столько во всем этом благородности первородной, что даже дух захватывает.
– А есть ли, Гоша, у тебя заветное желание? – с улыбкой змея-искусителя.
– Вроде нет, не знаю.
– А я знаю,- сказал Гагарин и на руке записал его телефон.
Случай с ментами заставил его окончательно решиться порвать с этим постылым миром и переселиться в одну, отдельно взятую утопию, до окончания построения которой на выкупленном с помощью Аки острове, осталось не так уж много времени.
Случайность, как всегда, подсказала правильное решение: фамилия Гоши оказалась на "А". Ею Гагарин решил открыть список "отбывающих на остров Цереру", как он его про себя называл. Отныне, составление списка оказалось для него самым занимательным занятием.
А на следующий день нарисовался и сам Гоша. Откуда-то узнал адрес, шельмец. И составление списка пришлось на время отложить, так как
Антонов пришел по неотложному делу.
Он просил за приятеля, дружка, приторговывавшего травой и схваченного с поличным. Разобраться в сути дела оказалось достаточно сложно, ибо Гоша нес околесицу, из которой только со временем стали проступать очертания реальной истории. Ценой серьезных интеллектуальных усилий (ночь в обезьяннике провести – не поле перейти), Гагарин понял, что от него хочет Гоша Антонов, и даже не удивился просьбе, означавшей слепую веру в гагаринское всемогущество. Ибо к всесилию Олег давно привык, воспринимал как данность, следовательно, и другие тоже вполне… могли…
Речь Антонова была путана и темна, казалось, он не может говорить всех обстоятельств "своего дела" до конца, прятал в складках подробностей единственно важное "словечко". Впрочем, судите сами.
– Понимаете, Олег Евгеньевич, – с самого начала Гоша взял тон, подчеркивая, что он не ровня Гагарину – парень, Женька то есть, сидит в сизо. Суд в октябре, там мутят что-то… но никаких гарантий и все такое… Вероятно, было бы неплохо выпустить его из сизо, не посадив в тюрьму. Не знаю, насколько это возможно в вашем контексте…
– А в чем суть проблемы? – Гагарин знаком с пенитенциарной системой лишь по публикациям в перестроечных газетах, знает, что там, за решеткой, страшные дела творятся.
– Ну, проблема в том, что он уже собирался отойти от этого дела вообще, совсем (дилер он), и был один чувак, который ну просто регулярно его подговаривал толкнуть ему. Это было натурально как в рассказе Зощенко "На живца", не читали?
Гагарин, гордившийся тем, что книг не читает, а всю информацию черпает из реальности, неопределенно хмыкнул.
– Я улетал в Милан…
Гагарин удивленно поднял правую бровь: садовник – и в Милан?
Гоша смутился:
– Ну, за рассадой.
Гагарин хотел удивиться еще больше, но сдержался: последнее время убедило его, что люди живут очень по-разному, ходят по миру самыми невообразимыми тропами. Это когда он работал в первой реанимации, ему казалось, что все прогрессивное человечество, ровно как он, работает от звонка до звонка по простой и очевидной схеме – "дом – работа – дом". Богатство позволило расширить не только социальные, но и умственные горизонты.
– Короче говоря, если коротко, мне пришлось отсутствовать, и Женька остался совсем без денег. – Тут Гагарин поднял уже левую бровь, а садовник продолжал исповедоваться: – И ему пришлось сдаться на уговоры, а человек оказался из ГНК (что на самом деле у него написано на морде и о чем я Женьке сразу же сказал), ну и привет. Я прилетаю с рассадой, его нигде нет. Квартира тиха, как бумага.