«Скучаю?»…
«Жаль, что ты не со мной?»…
«Как долго еще это продлится?»…
«Не хочешь подумать обо мне и пожелать удачи?»…
Все не то. По-детски глупо. Я не обижен на нее, но что-то крутится внутри между ребер, как шарик. Жить, дышать можно, но без него было бы куда проще и легче.
В боксы иду натянутый тонкой, упругой леской.
Балаклава, шлем, защита. Креплю руль и надеваю гоночные перчатки.
— Уау! Далековато, — говорю по радио инженеру.
— Попробуем держаться плана.
Какой именно, мы, конечно же, не обсуждаем. Все решено в стенах гаража. Но я знаю — выше третьего места сегодня не поднимусь. И это самый оптимистичный исход.
Семьдесят один круг заканчивается провалом. Первым на моей практике с первого дня карьеры.
Стратегия «сломалась», выезд машины безопасности спутал все планы еще сильнее. Ничего не сработало.
Я пришел восьмым и заработал какие-то четыре дохлых очка.
Это был мой домашний Гран-при! За меня болели все трибуны, и это… Унизительно для меня — не привезти победу.
Я не чувствую от усталости и напряжения ни рук, ни ног. В груди давление в тысячу тонн. Удар об стену легче бы перенесся, нежели гребаное восьмое место в лучшей команде грида (Прим. автора: это стартовая решетка, расположение автомобилей на стартовой линии в начале гонки).
Отец встречает на выходе. Расстроенный, рассерженный. Папа не подает вида, никогда не подаст, но его взгляд сковывает меня холодом.
Ведь я должен быть лучшим, и если это «лучшее» не получается, значит, не старался, не работал во всю свою мощь.
Виновен! Виновен! Виновен! Молоток стучит по вискам, как приговор сурового судьи.
— Извини, — говорю сквозь зубы, — весь уик-энд — говно, — сминаю тонкий пластик пустой бутылки одной рукой и трехочковым выбрасываю мусор в урну.
— Не сваливай все на других. Умей признавать свои ошибки, Алекс.
— Их не было, пап! — прикрикиваю. На нас оборачиваются, а мне хочется укрыться от пристального, скрупулезного внимания. Будто в микроскоп разглядывают, а ты не в силах сказать «нет!»
— Были, Алекс. Когда нет ошибок, ты получаешь первое место. Все остальное — ошибка.
Идем до его машины и даже не разговариваем. Все органы наполнены горечью поражения.
— Вечером приезжайте, — емко говорит. — Пообщаемся еще.
Вопреки всему, отец никогда от меня не отворачивался. Толкал всегда вперед, ругал, наставлял. Делал.
— Эскортницу свою возьми. У вас же там планы.
Сжав ладонь в кулак, стучу по крыше отцовской машины.
Марта!.. Подиума не было, как и награждения, и совсем вылетело из головы, что я не один.
Киваю и бегом поднимаюсь по лестнице отеля. Вызываю лифт и нервно отстукиваю кроссовком по глянцевой плитке холла.
Обиделась, наверное. Я не искал ее, не подходил. Игнорировал все выходные. Последний нормальный, человеческий разговор у нас был на том поле, где я ее фотографировал.
Вавилова призналась, что это лучшие выходные в жизни, убегая от огромного, с ее слов, шмеля. Дурная, беспечная девчонка! Но чертовски красивая…
В номере Марты нет, и я достаю телефон, чтобы позвонить. Проблемная модель, еще вляпается куда-нибудь…
Не отвечает. Гудки идут, время идет, а Марта не объявляется.
Открываю сообщения и глазами натыкаюсь в неотвеченное от Серены.
Рычу от ощущения тупика. Кручусь мысленно вокруг своей оси и вижу стены, стены, стены… Ни одного даже крошечного выхода.
Марты нет полчаса, час… Через два часа и неотвеченных вызовов срывает чеку.
Мечусь по большому номеру, как загнанный в клетку зверь. Если с ней что-то случилось? В беду попала? Не узнать, не вытащить. Чувство вины травит до потемнения в глазах.
Обещал же! Легкомысленная девка! Ветер в голове! Неудивительно, что с ней постоянно что-то случается.
Вавилова заявляется еще спустя час и миллион неотвеченных звонков. Я даже написал ей два сообщения с просьбами перезвонить и немедленно возвращаться в отель.
Девчонка заходит с тремя картонными пакетами известных местных фирм.
Радостная, счастливая. Ее волосы спутал ветер, а щеки подгорели на солнце. Кончик носа вздернут. Когда Марта улыбается, она становится чуть курносой. Это забавно.
— Привет, Алекс, — улыбается. У нее все хорошо… Все хорошо, блядь.
— И где ты была?
Упираю руки в бока. Свернуть бы ей сейчас тонкую и длинную шею.
И нет, она не выглядит обиженной или брошенной. По крайней мере внешне, потому что Вавилова иногда умеет очень хорошо скрывать то, что творится у нее в душе.
— Я, — снимает маленькую сумку, складывает пакеты на диван. У меня сердце заходится в тахикардии ровно так же, как в высокоскоростных поворотах. — Я общалась с Таней. Потом мы решили съездить в город и пройтись по магазинам. Показать, что купила? Но тебе вряд ли понравится…
Посмеиваюсь нервно.
— С Таней общалась? — подхожу. Или правильней будет сказать, наступаю.
— Ну да. Я подумала, что ты захочешь побыть один. Ну, сам понимаешь, после чего.
Злюсь. Кровь вскипает по щелчку пальцев. Вот он удар о бетонное ограждение на сумасшедшей скорости без малейшей защиты. Башка, шея, грудная клетка — в хламину, на осколки и мелкие раздробленные косточки.
«Ты захочешь побыть один…»
Прищурившись, въедаюсь в кукольное личико Марты. Спускаюсь к ключице и груди. Соски торчат, она до сих пор без лифчика ходит. Всей Вене показывала сиськи?
Серена бы такого себе не позволила…
О чем эта русская только думает⁈
— Тебе я тоже купила. Футболку. Будешь носить, — самонадеянно заявляет.
Фиолетовая, да? Руку даю на отсечение.
— А ты что, меня искал?
— Типа того, — шиплю и сам не понимаю, почему до сих пор злюсь. Вот же она: живая, невредимая. Шмотки свои достает из пакетов. Щебечет, не прерываясь даже на короткий вдох.
— Мог бы посмотреть мои сторис.
Fu-u-uck!
Подхожу еще ближе. Крадусь. Отругать хочу. Снова голый пупок, поясница. Ноги…
«Боюсь, еще влюбишься в мои ноги. Целовать их будешь, а я такое не очень люблю».
Марта продолжает трещать без умолку. Раздражает своей болтовней ни о чем.
Я и правда хотел побыть один. Да в принципе забыл о существовании своей «девушки». Но как только она «пропала», полученное восьмое место будто потеряло значимость. Я не вспоминал о своем позоре все это время.
Но заявилась пропажа…
Еще шаг. Встаю вплотную.
Запах сливочных круассанов и цветочного рынка, куда мы с мамой ездили в детстве. Приятно до зуда под кожей. Руки тянутся коснуться плеч Марты. Они довольно острые, узкие.
Губы без следов помады. Конечно, столько болтать. И она упорно продолжает это делать. Каждый ее звук, и пухлые губы соприкасаются, бьются.
Взмахи длинных ресниц разгоняют кровь, но это приносит мне лишь мучение.
Я хочу ее
Глава 27Марта
Алекс горячо смотрит. Щеки пылают от его взгляда, и мне совсем не спрятаться, как от солнца.
— Алекс?.. — на выдохе обращаюсь.
— Могу?
Может что?
С замиранием сердца, с полной остановкой пульса вглядываюсь в черные зрачки, заполняющие всю радужку.
— Возможно.
Опять же, возможно что?
Эдер цепляет мой подбородок. Теперь не отвернуться, а хочется, потому что не по себе. Отругает? Нахамит? Скажет что-то едкое?
Но его губы, сухие и безумно обжигающие, касаются моих. Движения мягкие, захватывающие.
Колени подкашиваются. Таю быстрее льда.
Не верю в происходящее.
Надо бы руки на плечи Алекса положить, но я будто бы под действием гипноза или в трансе.
Он целует меня! Первым!
— Сними с себя одежду, — говорит. Читаю по губам.
— Ты перегрелся?
Да рехнулся просто!
И вновь целует. Захватывает мои губы своими. Ведет себя агрессивно. Атакует, как на трассе. Но вот я не машина, не крутой поворот. Обижает. Не двигаюсь.
— Тогда я сам.
Алекс тянется к веревочкам на моей шее, чтобы развязать их. Получается с первого раза.
Верх топика падает, оголяя грудную клетку. С коротким, резким вдохом втягиваю живот. По ребрам тянется густота его взгляда. Алекс смотрит на мою грудь, и мне становится трудно дышать.
Чувствую себя несколько беззащитной, если тонкий муслин можно считать защитой.
Алекс проводит ладонями по моим плечам, касается шеи и чуть надавливает. Так я запрокидываю голову и врезаюсь в его глаза.
Надо бы оттолкнуть наглого гонщика. Что он себе позволяет? Но я лишь прикусываю уголок губ и думаю о том, нравится ли ему.
Совсем дурой стала.
— Своя такая… — взглядом ласкает мою грудь. Без прикосновений, однако она уже стала такой чувствительной.
— А чья ж еще?…
Алекс силится не улыбнуться. Я сказала что-то не то? Еще никогда не стояла полуголой рядом с парнем мечты.
Взяв мою руку, толкает меня на себя. Я этой самой своей грудью прижимаюсь к его. Кожей липну. Обнимаю Алекса за шею, и губы сами тянутся к его губам.
Появляется желание вцепиться в гонщика ногтями. «Мой, мой, мой!» Не отдам.
Целуемся, поглощаем. Мне нравится, как его язык ласкается с моим, как переплетаются наши вкусы.
Футболка на его теле стала влажной. Помогаю стянуть ее через голову. И этот секундный разрыв поцелуя — удар молота по сердцу. Обдает смертельным одиночеством и болью. Не хотела бы когда-либо повторить.
Обреченно хочу отдаться тому, кто не оценит. Какие же женщины глупые существа. Ищут тепла там, где негасимый огонь бессмысленно горит для другой.
— Ты… Понимаешь, что происходит? — трезвость Эдера иногда поражает.
— А ты? — ответно спрашиваю.
Алекс уверенно кивает.
— Могу попросить только об одном? — мой голос чертовски дрожит.
Просьба в голове звучит странная, но если он откажет… Я оторву себя от него с кровью.
— Никогда, ни-ког-да, — повторяю, — даже случайно не называй меня ее именем. Я Марта.