Тогда почему мысль о том, что наше общение с Ханной закончится, вызывает столь сильное сожаление? Почему от нее щемит в груди?
Ханна делает шаг в сторону двери, но я притягиваю ее к себе и снова целую, именно целую, а не чмокаю. В ней тут же вспыхивает ответный огонь, и я погружаюсь в этот жар, наслаждаясь ее вкусом, ее ароматом. Я не ждал появления Ханны в своей жизни. Иногда бывает, что ты случайно встречаешь человека, а потом пытаешься понять, как ты все это время жил без него. Как ты проводил дни, тусовался с друзьями и трахался с телками, если в твоей жизни не было такого важного человека.
Ханна с тихим смехом отстраняется от меня.
– Едем в гостиницу, – шутит она.
И я решаю, что, возможно, настало время пересмотреть свои взгляды на постоянные отношения.
– Бва-ха-ха-ха-ха! С праздником!
Я оборачиваюсь – стоя в гардеробной, я пытаюсь найти какую-нибудь экипировку для Хэллоуина, именно экипировку, а не костюм, потому что ненавижу наряжаться, – и охаю при виде странного создания в дверях. Не понятно, что надето на Элли, мне удается разглядеть только голубое боди, кучу перьев и… неужто кошачьи уши?
Я краду у Элли ее коронную фразу:
– Кто, во имя этой божьей зеленой планеты, ты такая?
– Я птицекошка. – Она смотрит на меня как на несмышленыша.
– Ага, птицекошка. Ну, ладно… а почему?
– Потому что я не смогла решить, кем мне хочется быть, кошкой или птичкой, а Шон предложил, чтобы я была и тем и другим, вот я и нарядилась, понимаешь? Потрясная идея, правда? – Она радостно улыбается. – Я уверена, что он решил так пошутить, а я приняла его предложение как руководство к действию.
Я хохочу.
– Шон пожалеет, что не предложил что-нибудь не такое нелепое, например, сексапильная медсестра, или эротичная ведьмочка, или…
– Сексапильный призрак, сексапильное дерево, сексапильная коробка «Клинекса», – вздыхает Элли. – Ха, достаточно поставить слово «сексапильный» перед любым существительным, и костюм готов! Ведь суть в чем: если хочешь нарядиться потаскушкой, почему бы просто не вести себя как потаскушка? Знаешь что? Я ненавижу Хэллоуин.
Я хмыкаю.
– Тогда зачем ты идешь туда? Поехала бы лучше к Гаррету. Он сегодня хандрит дома.
– Серьезно?
– Он ярый противник Хэллоуина, – объясняю я, хотя нутром чувствую, что дело обстоит не совсем так.
Как ни странно, но я почти уверена, что у него есть серьезный повод ненавидеть Хэллоуин. Возможно, много лет назад в этот день с ним произошло что-то ужасное, например, в детстве на него напали хулиганы. Или, может, после праздника его неделями мучили кошмары, как случилось со мной, когда я в двенадцать лет посмотрела своей первый и единственный фильм о Майкле Майерсе.
– Как бы то ни было, но Шон ждет меня внизу, так что я пошла. – Элли подскакивает ко мне и громко чмокает меня в щеку. – Желаю тебе хорошо повеселиться, когда вместе с Трейси будешь стоять на раздаче.
Ага, как же. Я уже сожалею о том, что согласилась помогать Трейси. Я не в том настроении, чтобы всю ночь обслуживать пьяных сокурсников, забредающих в Бристоль-Хаус, и выдавать им напитки и стаканчики «Джелло». Если честно, чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне хочется отказаться, особенно когда я представляю, как Гаррет скучает один дома, хмурится, глядя на свое отражение в зеркале, и, как в тюрьме, бросает теннисный мячик об стену.
Вместо того чтобы продолжить поиски своего костюма-некостюма, я выхожу в коридор и стучусь в дверь Трейси.
– Я сейчас! – Она появляется почти через минуту и одной рукой продолжает расчесывать рыжие вьющиеся волосы, а другой – накладывать на лицо белую пудру.
– Привет, – говорит Трейси. – С праздником!
– С праздником. – Я замолкаю. – Послушай… ты не будешь меня очень сильно ненавидеть, если я на этот раз сачкану? И если я воткну булавку поглубже и попрошу у тебя взаймы машину?
В ее глазах тут же отражается неподдельное разочарование.
– Ты не пойдешь? А почемуууу?
Черт, я очень надеюсь, что она не расплачется. Трейси из тех девчонок, которые рыдают по каждому поводу, хотя, если честно, я считаю, что ее слезы – крокодиловы, потому что уж больно быстро они высыхают.
– У моего друга сегодня нелегкая ночь, – смущаясь, говорю я. – Ему нужна поддержка.
Она с подозрением оглядывает меня с ног до головы.
– А этого друга, случайно, зовут не Гарретом Грэхемом?
Я подавляю вздох.
– С чего ты решила?
– Элли сказала, что вы встречаетесь.
Куда ж без Элли.
– Мы не встречаемся, но, да, он тот друг, о котором я говорю, – признаюсь я.
К моему удивлению, на лице Трейси появляется широченная улыбка.
– Так почему ты с этого и не начала, дуреха? Естественно, я не буду тебя удерживать, если ты собираешься трахаться с Гарретом Грэхемом! Имей в виду: я заочно буду с тобой, потому что… если бы этот красавчик хотя бы улыбнулся мне, я бы тут же сбросила трусики.
Я не желаю касаться ни одного аспекта этого заявления, поэтому просто пропускаю его мимо ушей.
– Ты точно справишься?
– Да, все будет в порядке. – Она машет рукой. – Ко мне из Брауна приехала двоюродная сестра, так что я ее и подряжу.
– Я все слышу! – раздается из комнаты женский голос.
– Спасибо, что не обижаешься, – с благодарностью говорю я.
– Всегда пожалуйста. Секунду. – Трейси исчезает, потом возвращается с болтающимися на указательном пальце ключами от машины. – Не знаю, как ты относишься к секс-видео, но если будет возможность, постарайся заснять все, что вы с ним будете делать.
– Вот этого я точно не буду делать. – Забираю ключи и улыбаюсь. – Желаю повеселиться, детка.
Вернувшись в свою комнату, я беру свой телефон с дивана в гостиной и пишу сообщение Гаррету.
Я: Ты дома?
Он: Угу.
Я: Отбилась от раздачи. Можно приехать?
Он: Рад, что ты образумилась, детка. Бегом ко мне.
Глава 29
Когда входная дверь хлопает, меня охватывает тревога: а вдруг Ханна решила нарядиться в какой-нибудь нелепый костюм, чтобы привнести праздничное настроение и заманить меня на эту вечеринку в общежитие.
К счастью, она выглядит как обычная Ханна, когда заходит в гостиную. В том смысле, что выглядит она чертовски здорово, и мой член немедленно салютует ей. Ее волосы собраны в низкий «хвост», челка зачесана на одну сторону, свободный красный свитер отлично сочетается с черными трикотажными брючками в обтяжку. Носки, естественно, неоново-розовые.
– Привет. – Она плюхается на диван рядом со мной.
– Привет. – Я обнимаю ее за плечи и целую в щеку, и мне это кажется самым естественным на свете.
Не знаю, только ли у меня такое чувство, но Ханна не отстраняется и не ехидничает по поводу «излишне дружеского поцелуя». Я воспринимаю это как многообещающий признак.
– Так почему ты слиняла с тусовки?
– Настроения не было. Я все представляла, как ты сидишь тут один и рыдаешь в три ручья, и мне так стало тебя жалко.
– Никто не рыдает, дурында. – Я киваю в сторону телевизора, где показывают скучнейший документальный фильм о молоке. – Просто изучаю процесс пастеризации.
Она изумленно таращится на меня.
– Вы, ребята, платите деньги за подписку на тысячи каналов, а ты предпочитаешь смотреть вот это?
– Ну, я переключился на него и увидел коровье вымя, ну, ты понимаешь, это возбудило меня, так что…
– Фу!
Я от души хохочу.
– Шучу, детка. Скажу честно: в пульте сдохли батарейки, а мне было лень вставать и переключать канал. До того как появились коровы, я смотрел удивительно злой мини-сериал о гражданской войне.
– Ты ведь любишь историю, да?
– Это интересно.
– Не все. Что-то интересно, а что-то нет. – Ханна кладет голову мне на плечо, и я принимаюсь рассеянно поигрывать прядью, выбившейся из ее «хвоста». – Сегодня утром мама огорошила меня, – признается она.
– Да? И каким же образом?
– Она позвонила и сказала, что, вероятно, родители не смогут уехать из Рэнсома на Рождество.
– Из Рэнсома? – не понимаю я.
– Это мой родной город. Рэнсом, штат Индиана. – В ее голосе слышится горечь. – А еще он известен тем, что стал моим личным адом.
Мое настроение мгновенно меняется.
– Из-за?..
– Изнасилования? – Ханна сдержанно улыбается. – Не бойся произносить это слово. Оно не заразно.
– Знаю. – Я сглатываю. – Просто мне не нравится произносить его, тогда то, что случилось, становится более… реальным, что ли. И я до сих пор не могу переварить мысль, что все это случилось с тобой.
– Но случилось, – тихо говорит она. – Ты же не можешь делать вид, будто не случилось.
Между нами ненадолго повисает молчание.
– Так почему родители не могут увидеться с тобой? – спрашиваю я.
– Деньги. – Она вздыхает. – К твоему сведению: если ты подкатывал ко мне в надежде, что я богатая наследница, имей в виду, что я учусь в Брайаре на полной стипендии и получаю финансовую помощь на расходы. Моя семья разорена.
– Убирайся. – Я указываю на дверь. – Серьезно. Убирайся прочь.
Ханна показывает мне язык.
– Смешно.
– Уэллси, мне плевать, сколько денег у твоей семьи.
– И это говорит миллионер.
Я тут же напрягаюсь.
– Миллионер не я, а мой отец. Это большая разница.
– Наверное. – Она пожимает плечами. – В общем, мои родители завалены целой горой из долгов. И в этом… – Девушка замолкает, и я вижу боль в ее зеленых глазах.
– Что в этом?
– И в этом виновата я, – признается она.
– Очень сильно сомневаюсь.
– Нет, на самом деле, – грустно настаивает она. – Им пришлось еще раз заложить дом, чтобы расплатиться с адвокатами. По делу в отношении Аарона, того парня, который…
– Должен сидеть в тюрьме, – заканчиваю я, потому что, если честно, не хочу, чтобы она еще раз произнесла слово «изнасилование». Каждый раз, когда я представляю, что этот мерзавец сделал с ней, я буквально белею от гнева, кулаки непроизвольно сжимаются, и меня так и подмывает врезать по чему-нибудь.