Логан вздыхает.
– Джи, почему твоя девушка строит из себя нашего диетолога?
Я сдаюсь, беря свой стакан с водой и делая глоток.
– Хочешь с ней поспорить?
Логан смотрит на Ханну, которая всем своим видом ясно дает понять: будет тебе содовая только через мой труп. Затем переводит взгляд на меня.
– Нет, – угрюмо отвечает он.
Глава 34
Мой телефон мяучит вскоре после полуночи, но я не сплю. Я даже еще не переоделась в пижаму. Едва я пришла после работы, как тут же схватила гитару и принялась за новую работу. После того как Кэсс из эгоизма и мстительности испортил мне жизнь, такие вещи, как сон, отдых и душевное равновесие, перестали для меня существовать. Следующий месяц я буду ходячим психом, если только не найду волшебный способ совместить учебу, работу, Гаррета и пение, не получив при этом нервный срыв.
Я откладываю гитару и смотрю на экран. Это от Гаррета.
Он: Не могу заснуть. Ты спишь?
Я: Это зов тела?
Он: Нет. А ты хочешь, что бы был зов?
Я: Нет. Я репетирую. Я в полном стрессе.
Он: Тем более зов тела был бы на пользу.
Я: Держи свой зов в штанах. Почему не спишь?
Он: Все тело болит.
Мне сразу становится жалко его. Гаррет позвонил вечером и сообщил, что матч они проиграли и что он получил несколько ощутимых ударов. Чтобы облегчить боль, парень почти весь обложился льдом.
Мне лень набирать текст, поэтому я звоню, и он отвечает после первого гудка.
– Привет, – слышу я его хриплый голос.
– Привет. – Я откидываюсь на подушку. – Извини, что не могу приехать и расцеловать твои бо-бо, но я работаю над песней.
– Все в порядке. У меня только одна бо-бо, которую нужно поцеловать, а у тебя для этого не то настроение, да и твои мысли заняты другим. – Он делает паузу. – Между прочим, я имею в виду свой член.
Я сдерживаю смешок.
– Ага. Я поняла. Можно было не уточнять.
– Ты решила, какую песню возьмешь?
– Кажется, да. Ту, что я пела тебе в прошлом месяце, когда мы занимались. Помнишь?
– Помню. Очень грустная.
– Это хорошо, что грустная. Несет в себе сильный эмоциональный надрыв. – Я колеблюсь. – Забыла спросить – отец был на игре?
Пауза.
– Он ни одной не пропускает.
– Опять говорил о Дне благодарения?
– Нет, слава яйцам. Он даже не смотрит на меня, когда мы проигрываем, так что я не рассчитывал, что он будет разговорчив. – Голос Гаррета полон горечи, я слышу, как он откашливается. – Включи громкую связь. Я хочу послушать, как ты поешь.
От радости мое сердце бьется учащенно, но я скрываю свое ликование за обыденным тоном:
– Хочешь, чтобы я спела тебе колыбельную? Ну, ты хватил.
Парень хмыкает.
– У меня все болит так, как будто меня переехал грузовик. Мне нужно отвлечься.
– Замечательно. – Я включаю громкую связь и беру гитару. – Не бойся отключиться, если станет скучно.
– Детка, я могу наблюдать за тобой, когда ты скучаешь, и мне не будет скучно.
Гаррет Грэхем, мой личный льстец.
Я устраиваю гитару на колене и пою в полный голос. Моя дверь закрыта, и хотя стены здесь картонные, я не опасаюсь, что придет Элли. Первым делом после того, как Фиона сообщила мне печальную весть о распаде нашего дуэта, я выдала Элли беруши и предупредила ее о том, что до конкурса буду петь по ночам.
Как ни странно, я больше не злюсь, а испытываю облегчение. Кэсс превратил наше исполнение в какое-то вульгарное, джаз-хэндовое представление, которое я презираю, поэтому, несмотря на бешеное возмущение подставой, прекрасно понимаю, что без него мне будет гораздо лучше.
Я трижды исполняю песню, пока не начинаю хрипеть, потом останавливаюсь и хватаю с тумбочки бутылку с водой.
– Между прочим, я все еще здесь.
Вздрогнув от звука его голоса, я смеюсь – совсем забыла, что он еще на линии.
– Ну что, так и не убаюкала тебя, да? Даже не знаю, воспринимать мне это как похвалу или как оскорбление.
– Как похвалу. У меня от твоего голоса мурашки бегут по коже. Под него невозможно заснуть.
Я улыбаюсь, но знаю, что он меня не видит.
– Я никак не могу решить, что делать с последним куплетом. Заканчивать на высокой или на низкой но те? Ох, может, стоит где-то посерединке? Знаешь что, у меня идея.
Я отключаюсь и решаю этот вопрос, а ты ложишься спать. Спокойной ночи, дурашка.
– Уэллси, подожди, – говорит он, прежде чем я успеваю нажать на кнопку.
Я выключаю громкую связь и снова подношу телефон к уху.
– Что?
На том конце пауза, длиннее которой я не слышала.
– Гаррет, ты здесь?
– Гм, да. Извини. Я здесь. – Он тяжело вздыхает. – Ты могла бы поехать со мной домой на День благодарения?
Я холодею.
– Ты серьезно?
Еще одна пауза, более длинная, чем предыдущая. Я почти уверена, что парень сейчас возьмет обратно свое приглашение. И вряд ли это сильно меня расстроит. Я уже имею некоторое представление об отце Гаррета и сомневаюсь, что смогу высидеть весь праздничный ужин и не придушить его.
Что это за человек, который может бить своего сына? Своего двенадцатилетнего сына?
– Ханна, я не могу ехать туда один. Ты поедешь со мной?
При этих словах его голос срывается, а у меня раскалывается сердце. Я судорожно вздыхаю и говорю:
– Конечно, поеду.
Глава 35
Вопреки моим ожиданиям, дом отца Гаррета – совсем не хоромы, а обычный особняк, расположенный в престижном районе Бостона в Бикон-Хилле. Я была в Бостоне несколько раз, правда, не в этой его шикарной части, и не могу не восхищаться красивейшими домами девятнадцатого века, вымощенными брусчаткой тротуарами и изящными газовыми фонарями, освещающими узкие улочки.
За два часа дороги Гаррет не сказал и пары слов. От него исходят ощутимые волны напряжения, и от этого я нервничаю еще сильнее. Кстати, Гаррет одет в дорогой костюм – черные брюки, хрустящую белую сорочку и пиджак с галстуком, – который красиво облегает его мускулистое тело. Он похож на мужчину-мечту, и даже хмурое выражение на лице не умаляет его сексуальности.
Очевидно, это отец потребовал, чтобы он надел костюм. Когда Фил Грэхем узнал, что сын приезжает с девушкой, он попросил, чтобы и я оделась официально, так что сейчас на мне элегантное голубое шелковое платье до колена, в котором я выступала на прошлогоднем конкурсе. К платью я надела серебристые туфли на десятисантиметровых «шпильках». Когда Гаррет заехал за мной и увидел на мне эти туфли, он улыбнулся и сказал, что теперь сможет целовать меня без риска получить растяжение мышц на шее.
Нас встречает не отец Гаррета, а милая блондинка в красном коктейльном платье до щиколоток. Платье дополняет черный кружевной жакет с длинными рукавами, что меня сильно удивляет, так как в доме дико жарко, и я спешу снять с себя верхнюю одежду.
– Гаррет, – тепло говорит женщина, – я очень рада наконец-то познакомиться с тобой.
На вид ей лет тридцать пять, но мне трудно судить, потому что у нее глубокий, мудрый взгляд, как у человека, прожившего несколько жизней. Я называю это «старые глаза». Не знаю, почему у меня возникло такое ощущение. Ведь ничто в ней – ни элегантный наряд, ни дружелюбная улыбка – не говорит о том, что она знавала трудные времена, но я, как человек, переживший травму, мгновенно чувствую странное родство наших душ.
Гаррет отвечает коротко, но вежливо:
– Я тоже рад познакомиться с вами…
Его фраза повисает в воздухе, и в ее бледно-голубых глазах мелькает страдание, как будто она только что поняла, что Фил Грэхем не сообщил сыну имя женщины, с которой живет.
Уголки ее губ на долю секунды опускаются, но в следующее мгновение улыбка снова озаряет ее лицо.
– Синди, – договаривает она. – А вы, должно быть, девушка Гаррета.
– Ханна, – представляюсь я и протягиваю руку.
– Рада познакомиться. Отец в малой гостиной, – говорит она Гаррету. – Твой приезд сильно взволновал его.
Ни от Синди, ни от меня не укрывается сардоническое хмыканье Гаррета. Я сжимаю его руку, намекая, что нужно оставаться любезным, и одновременно спрашиваю себя, а что здесь подразумевают под «малой гостиной». Я всегда думала, что малая гостиная – это та комната, где богатые люди сидят в креслах и пьют шерри или бренди, прежде чем перебраться в столовую на тридцать посадочных мест.
Внутри дом значительно больше, чем кажется снаружи. Мы проходим через две большие гостиные, прежде чем доходим до малой. Которая выглядит, как… еще одна большая. Я вспоминаю уютную разноуровневую общую комнату в крохотном, всего на три спальни, родительском доме, который практически обанкротил их, и меня охватывает печаль. Несправедливо, что у человека вроде Фила Грэхема есть все эти комнаты и деньги на то, чтобы их обставить, а хорошим людям вроде моих родителей приходится из кожи вон лезть, чтобы заработать себе на крышу над головой.
Отец Гаррета сидит в коричневом «вольтеровском» кресле, и у него на колене балансирует стакан с янтарной жидкостью. Как и Гаррет, Фил Грэхем одет в костюм, и сходство между отцом и сыном сразу бросается в глаза. У них одинаковые серые глаза, одинаковый упрямый подбородок, одинаковые точеные лица, но у Фила черты резче, и у него морщины вокруг рта, как будто он так часто сердился, что это выражение застыло на его лице.
– Фил, это Ханна, – весело говорит Синди, усаживаясь на плюшевый пуфик рядом с креслом.
– Рада познакомиться, мистер Грэхем, – вежливо говорю я.
Он кивает мне.
И все. Один кивок.
Я не представляю, что говорить дальше, и моя ладонь, зажатая в руке Гаррета, становится липкой от пота.
– Присаживайтесь, – жестом приглашает нас Синди, указывая на кожаный диван у электрического камина.
Я сажусь.
Гаррет продолжает стоять. Он не произносит ни слова. Ни отцу. Ни Синди. Ни мне.
Черт. Если он собирается молчать весь вечер, тогда это будет самый длинный и трудный День благодарения.