— Но Эллен выступит во всей красе. — Ромэйн улыбнулась Эллен и Камерону, выражение лица которого свидетельствовало о том, что сейчас он предпочел бы оказаться где-нибудь в другом месте. — Пока для Эллен готовят наряды, я займусь ее манерами.
Глядя на мясо, которое Блам положил ему в тарелку, герцог усмехнулся и сказал:
— Тебе осталось только научить ее дрыгать ногами.
— Дедушка, я научу Эллен танцевать. Это будет не трудно. Ты и сам должен признать, что она резва, как весенний ветерок. — Эллен поблагодарила ее улыбкой, и Ромэйн добавила: — Надеюсь, мы все похорошеем в твоих глазах после ночного отдыха.
— Ты имеешь в виду сон? Ты этим собираешься заниматься сегодня ночью? — Герцог уставился на кусок оленины и, обращаясь к Джеймсу, добавил: — Маккиннон, вы довольно своеобразный муж, если сразу после свадьбы вам предпочитают сон.
Чувствуя, что волна смущения поднимается из глубины сердца и заливает щеки, Ромэйн собралась было ответить, но ее опередил Джеймс:
— Я был бы неотесанным мужланом, каким меня обозвали вы, если бы в первую очередь не думал о том положении, в котором находится Ромэйн.
— Ромэйн! — всплеснула руками Эллен. — Почему ты мне ничего не сказала?
— Успокойся, — рассмеялся Джеймс. — Я не имею в виду только то, что все мы валимся с ног от усталости после долгого переезда. Тем не менее, Ромэйн, кое-что вы утаили и от меня…
Не зная, сердиться на Джеймса или радоваться тому, что он разрядил обстановку, Ромэйн вновь вернулась к разговору о предстоящем сезоне в Лондоне. Эллен на лету ловила каждое слово невестки, но Ромэйн видела, что дедушка задремал. Он потерял интерес к суматохе светской жизни после смерти своей жены, хотя изредка — скорее по привычке, чем из любопытства — выезжал в свет.
Во время перемены блюд Ромэйн молчала, а Эллен забрасывала ее вопросами. Девушке показалось странным, что герцог не пресекал Эллен, хотя терпеть не мог пустой болтовни.
— Эллен, ты все увидишь сама, — сказала Ромэйн, осознав, что кузина Джеймса никогда не удовлетворит своего любопытства. — Может быть, будет лучше, если мы тронемся в Лондон, как только оправимся после путешествия из Струткоилла.
— Я бы предложил задержаться здесь, — робко вмешался Камерон. — Похоже, что здесь можно неплохо поохотиться, Джеймс.
От неожиданности Ромэйн чуть не поперхнулась, Петляя по лабиринтам недосказанности, она забыла о главном: возможно, Джеймс и желал найти для Эллен подходящую партию, но все это отступало на задний план перед его решимостью поймать и наказать предателя.
— Да-а, — отозвался Джеймс, легонько пожимая ей руку. — Мне бы и вправду хотелось узнать, чем может заняться спортивный мужчина в Йоркшире.
— Вы охотник, мистер Маккиннон? — живо встрепенулся герцог.
— Иногда, — Джеймс заговорщицки подмигнул Ромэйн.
Как ему это нравилось! Он наслаждался, дурача дедушку! Ромэйн сердито отодвинулась, давая понять, что не желает участвовать в его играх и делать что-либо сверх ранее обещанного. Она вовсе не хотела ставить дедушку в двусмысленное положение.
— Думаю, вы никогда не участвовали в псовой охоте, — продолжал интересоваться герцог.
— Вы правы. Обычно я охочусь не только без собак, но и пешим, хотя во время той охоты, когда я встретил Ромэйн, я был на лошади.
— Вы охотились во время бури? Я думал, даже у дураков шотландцев больше здравого смысла.
— Дедушка, я бы просила тебя не употреблять таких выражений.
Герцог рассмеялся и поднял бокал, ожидая, когда его наполнят.
— Ромэйн, пусть твой муж обороняется сам. Если ты будешь с таким остервенением бросаться на его защиту, все подумают, что ты испытываешь к нему глубокую сердечную привязанность.
— Но Эллен и Камерон тоже из Шотландии.
Герцог слегка кивнул в сторону Эллен:
— Приношу свои извинения, мисс Данбар. Я не хотел обидеть вас.
Ромэйн вздохнула. Дедушка был неисправим, но, заметив, что Джеймс улыбается, она решила, что эти мужчины — два сапога пара.
В столовую вошел Клэйсон и легким покашливанием привлек внимание герцога:
— Ваша светлость, посетитель.
— Клэйсон, мы не хотим, чтобы нам мешали, — ответил старик, не отрывая взгляда от Джеймса. — Итак, Маккиннон, расскажите мне, на кого вы охотились во время бурана.
Второй раз за день дворецкий пришел в замешательство. Взгляд его остановился на Ромэйн, и он сказал:
— Я знаю, ваша светлость, что время ужина вы проводите со своими близкими, но это исключительный случай.
— Ба! Нет ничего исключительного, что позволило бы вам беспокоить меня во время трапезы. Пусть посетитель идет своей дорогой. Скажи, что я приму его завтра.
— Это посетитель к леди Ромэйн. Я думаю, она сочтет его визит важным.
Герцог не шелохнулся.
— Пусть остудит пятки на морозе и придет, когда леди будет дома, ты понял меня? Я уверен, что с этим можно повременить.
— Дедушка, — прошептала Ромэйн, заметив остекленевшие глаза дворецкого. — Если ты позволишь, я разберусь с этим делом и быстренько вернусь.
— Так вот каких манер набралась ты в доме своего муженька! Выпрыгиваешь из-за стола, как деревенский мальчишка, и бежишь открывать дверь!
Джеймс опустил вилку и сказал:
— Ваша светлость, ваша внучка желает только, чтобы вы отужинали в мире и спокойствии после многих ночей, которые, она не сомневается, вы провели в тревоге о ней.
— Она не нуждается в вашем заступничестве, Маккиннон. — Герцог махнул рукой и распорядился: — Иди, Ромэйн, если хочешь. Постарайся вернуться до следующей перемены блюд, или я прикажу убрать твой прибор.
Ромэйн улыбнулась, заметив, что глаза деда сияют добродушием. Она собиралась предупредить Джеймса, что герцог счастлив тем, что может поддеть и подразнить его. Но Вестхэмптон не был единственным хитрым лисом в лесу. Ромэйн надеялась, что Эллен и Камерон поймут, как рад старик тому, что его внучка вернулась цела и невредима, и простят его за некоторые вольности поведения. Не то чтобы он был доволен ее замужеством, но он простил ее. Ромэйн чмокнула деда в морщинистую щеку и отправилась вслед за Клэйсоном.
Возле двери Ромэйн оглянулась и увидела, что Джеймс улыбается. Возможно, пришло ей в голову, что дедушка наконец встретил человека, который чувствовал себя с ним на равных, после долгих лет, в течение которых окружающие заискивающе заглядывали в глаза властному герцогу.
Пока Ромэйн шествовала за дворецким в комнату для посетителей, она распорядилась, чтобы в комнату миссис Данбар подали горячий ужин.
Они спустились вниз, и Клэйсон указал на небольшую комнату, где ее дожидался незнакомец. Девушка поблагодарила Клэйсона и отдала распоряжение накормить просителя.
— Сударыня, — пробормотал Клэйсон, и гримаса боли исказила его лицо, — если вы хотите, я останусь здесь.
— Это еще зачем?
Дворецкий раскрыл рот, но не смог издать ни звука. Озадаченная необычным поведением Клэйсона, Ромэйн открыла дверь в комнатку. Это изящно убранное помещение было одним из любимых Ромэйн. В детстве она часто забегала сюда полюбоваться выложенным из камня фамильным гербом, красовавшемся над камином. Вокруг очага стояла добрая дюжина диванчиков и стульев, но это, казалось, не делало ее тесной.
Напротив двери, там, где лунный свет лился сквозь окно и падал на каменный пол, стоял мужчина. Тень скрывала его лицо, и Ромэйн могла с достоверностью сказать только то, что он одного роста с Джеймсом.
— Добрый вечер, сэр, — поприветствовала посетителя Ромэйн. — Мне передали, что вы желаете говорить со мной.
Мужчина вышел в полосу света и воскликнул:
— Ромэйн! Это действительно ты! Я не могу поверить, что ты жива!
— Брэдли… — прошептала девушка, устремив взор на то, что, должно быть, было призраком.
Глава 11
Человек шагнул навстречу Ромэйн, и лампа, стоящая на столе, осветила его лицо. Она не ошиблась! Это был Брэдли Монткриф!
Он улыбался, и глаза его мерцали нежным теплом. Брэдли протянул к ней руки в кружевных манжетах:
— Я пришел, чтобы вымолить у тебя прощение.
Брэдли замолчал, ожидая, что скажет девушка. Но Ромэйн потеряла дар речи. Она лишь молча взирала на него. У призрака был голос Брэдли, на нем был модный сюртук, цвета красного бургундского вина, поверх ярко зеленой жилетки. От темечка, едва прикрытого редеющими волосиками, до кончиков сияющих глянцем ботинок, выглядывающих из-под брюк, перед ней был именно тот Брэдли Монткриф, которого она оплакивала.
Но этого не могло быть! Джеймс сказал ей, что Брэдли и кучер были убиты и похоронены на кладбище при церкви, у которой и названия-то не было. Вряд ли Джеймс стал бы лгать ей о кончине Брэдли. Кроме того, она уже согласилась участвовать в плане Джеймса.
Ромэйн пришла в замешательство.
— Ромэйн, моя дорогая Ромэйн, — прошептал Брэдли, взяв ее за руку. — Неужели ты не простишь меня? Клянусь, я разыскивал тебя в ту страшную буранную ночь, но негодяи словно растворились вместе с тобой в шотландской ночи. — Он прижал руку к гофрированному жабо. — Подумай, что я пережил, Представляя, как они обижают тебя. А сейчас я вижу тебя, и сердце мое переполняется радостью.
— Ты жив, — смогла, наконец, вымолвить Ромэйн.
— Несмотря на то, что они бросили меня, несколько парней вызвались помочь мне. Мы вернулись к карете в надежде разузнать что-нибудь о тебе, но нашли только труп Скрибнера и останки одного из бандитов. Прости мне грубое обхождение с тобой, дорогая.
— Да, конечно, — прошептала Ромэйн, не вполне понимая смысл происходящего.
Брэдли жив! Тогда почему она не испытывает ничего, кроме пустоты, которую она ощутила при известии о его смерти? Она должна быть счастлива.
— Мы разыскивали тебя несколько дней, но, увы, не нашли ничего, что навело бы на твой след. Затем я вернулся сюда, чтобы поведать твоему дедушке о том, что ты пропала. — Голос его дрогнул. — Об этой ночи я боюсь даже вспоминать.
— Я думала, тебя убили: я слышала выстрелы, я видела… — голос Ромэйн упал до шепота.