– Именно так, дорогой Ватсон. И я предчувствую что он и рта не раскроет.
– Так ты согласен с Друри, что убийство – дело рук мафии, или нет?
– Значит, Друри сообщил тебе свою точку зрения?
Элиот кивнул. Я сказал:
– Может быть, и так. Но это совершенно определенно не в стиле Нитти.
Он вновь кивнул.
– Я склонен с тобой согласиться. С другой стороны, миллион долларов – большая сумма.
– Значит, ты знаешь об этом? О налоговом фонде профсоюза.
– Да. Но это по старой прикидке. Я слышал о двух миллионах, но чаще говорят о пяти.
– А ты как думаешь?
Он приподнял и опустил брови.
– Убийство и пытки – это не в стиле Нитти. Эстелл Карей была достаточно известной персоной в этом городе, чтобы об ее убийстве затрубили все газеты. Зная это, Нитти скорее устроил бы ей аварию или уничтожил бы ее где-нибудь за городом. Эстелл встречалась с Эдди Мак-Графом, к слову сказать.
– Я не знал этого. А кто, черт побери, такой Эдди Мак-Граф?
– Малый из Нью-Йорка. Вращался в высших кругах – на уровне Джо Адониса и Фрэнка Кастелло. Она подцепила его в Майами-Бич.
– Иными словами, если бы Нитти захотел прикончить ее, он мог бы пригласить какой-нибудь иногородний талант и обвинить в убийстве человека из Нью-Йорка.
– Правильно. Он так уже поступал.
– О'Хара, – сказал я. – Томми Мэлой.
– Конечно. И другие. Итак, я согласен, что дело сделано руками местного специалиста по пыткам, и это непохоже на Нитти. Но ходят слухи, Нат, что Нитти все хуже.
– Хуже? В каком смысле? Он пожал плечами.
– Он деградирует морально. Физически. Поговаривают, что сейчас Рикка стал уже сильнее Нитти. Или скоро станет. Ты сам упомянул Аккардо и Гианчана, значит, ты это замечал еще до своего отъезда из города в прошлом году.
Я отрицательно покачал головой. – Я не верю этому. Нитти хуже? Нет. Никогда.
– Он не божество, Нат. И не Сатана. Это хитрое, умное, аморальное человеческое существо. Но он – человек. Его жена Анна умерла полтора года назад.
– Я читал об этом в газетах...
Элиот развел руками.
– Нитти был предан ей. Говорят, семья для него – это все.
Я вспомнил, как он показывал мне фотографию маленького мальчика.
– У него были финансовые затруднения, – продолжал Элиот. – Он чувствует, что Большое жюри наступает ему на пятки, и что за ним вновь следят сборщики налогов. Он лежал в больнице по поводу язвы и болей в спине. Для него все кончается.
– И ты считаешь, что поэтому он не забыл об Эстелл Карей?
– Возможно. Эти деньги, которые она, вероятно, спрятала для Дина... Наверное, Нитти приказал убийцам найти их во что бы то ни стало и использовать для этого любые средства. Миллион баксов, Нат! А может, и два. Конечно, все могло произойти.
– Я так не думаю.
– Ты не хочешь так думать.
– Не будь глупцом.
– Я не глупец. Но я считаю, что ты... Нат, ты в некотором роде заступаешься за этого парня. Он тебе нравится.
– Вздор!
– Ты просто не помнишь того времени, когда это был не его город. Ты просто не можешь принять перемен.
– Я не знал, что у меня был выбор. Я хотел сегодня купить пару туфель, и мне сказали, что мне нужна продовольственная карточка. Я сказал им, что сражался на Гуадалканале, чтобы они могли жить по-прежнему, а они предложили мне уйти оттуда и попросить продовольственную книжку.
Элиот рассмеялся.
– Бьюсь об заклад, ты нормально это воспринял.
– Как это ни смешно, да. Сначала я разозлился, стал кричать, они орали мне в ответ, а потом я почувствовал, что больше не могу. Я вышел на улицу.
– Наверное, ты еще не пришел в себя от ужасного зрелища в квартире Карей.
– Отчасти. Но я не могу ничего делать здесь.
Элиот прищурил глаза.
– Где здесь?
– Здесь. В этом мире. Знаешь, возвращаясь сюда, я не думал, что все будет по-прежнему.
– И поэтому ты решил, что тебя обманули.
– Не совсем, но существенно. В этом вся беда. Я вернулся и столкнулся с теми же самыми обыденными проблемами, что и раньше: с моей работой, кредитными чеками, страховками, слежкой за неверными супругами для развода. Дьявол, неужели именно ради этого мы там сражались?
– Может быть. Может, именно ради этого.
– А эти убийства! Компания или кто там еще по-прежнему совершают их. Я хочу сказать, что мы тут боремся за демократию, а другие люди поливают кого-то виски, поджигают человека, убивают его и...
Элиот взял мою руку и сжал ее. Она тряслась – моя рука.
– Нат.
– Я... Извини.
– Вот, возьми, – сказал он и дал мне носовой платок.
Все ясно – я плакал. Я вытер лицо платком.
– Черт, извини, Элиот.
А потом возле меня оказался старший официант, и я решил, что меня выгоняют из ресторана. Я ошибся.
– Мисс Рэнд хотела бы увидеть вас за кулисами, – произнес он. Вежливо. Хоть и с некоторым отвращением.
Я спросил его, как попасть туда, и он указал мне на дверь справа от оркестра.
– Элиот, пойдем со мной, – попросил я.
– Нет. Это будет частная встреча.
– Я не готов. Пойдем со мной.
Он неохотно поднялся, и мы прошли с ним по краю площадки для танцев. Пары танцующих – в основном были молодые женщины и пожилые мужчины – прижимались друг к другу под звуки мелодии «Осторожно. Это мое сердце». Мы поднялись на несколько ступенек и в коридоре увидели дверь с золотой звездой – не такой, как на военном флаге. Я постучал.
Салли открыла дверь и улыбнулась мне. Она постарела, но не слишком. Ее голубые глаза, самые голубые, какие только можно себе представить, казались удивленными – отчасти из-за длинных наклеенных ресниц, а отчасти благодаря Богу. На ней был шелковый голубой халат, который слегка приоткрывал напудренную грудь. Не было сомнения, что под халатом ничего не было, как и у Эстелл, хотя Салли и была в лучшем состоянии, чем Эстелл, когда я ее увидел в последний раз.
Но потом она заметила Элиота, и ее глаза не смогли скрыть ее разочарования тем, что я был не один. Но Салли продолжала улыбаться – довольно искренне – и пожала Элиоту руку даже до того, как я представил ее. Она проговорила:
– Элиот Несс, очень рада. Я знала, что вы с Натом были друзьями, но у меня до сегодняшнего дня не было возможности увидеть вас.
Она потуже затянула поясок халата и жестом пригласила нас войти. Это была маленькая аккуратная гримерная с большим освещенным зеркалом, несколькими стульями и складной ширмой.
– А где же вы храните ваши перья? – спросил Элиот с приветливой короткой улыбкой. Между прочим, он всегда умел обходиться с женщинами. Только не с женой.
– Но это мужская гримерная, поэтому я не держу их здесь, – сказала она, в свою очередь очаровательно улыбаясь. – Таковы правила профсоюза.
– Нат знает все о профсоюзе работников сцены.
Салли не оценила шутки.
– В самом деле? – спросила она меня несколько смущенно.
– Кроме шуток, – заметил я. – Ты была чудес, ной сегодня.
– Спасибо, – ответила Салли. Ее улыбка все еще была вежливой, но я почувствовал, как между нами возникает отчуждение.
– Тебе следовало это сказать своей девушке. Я пожал плечами.
– Секундочку. Это Элиот пригласил меня сюда поужинать.
– Я заметил, – вмешался Элиот, спасая меня, что вы выступаете в городе. А я знал, что вы – старые друзья, поэтому и затащил его сюда. Он, м-м-м... вернулся лишь этим утром.
Салли подошла ко мне и внимательно взглянула на меня. Дотронулась до моего лица.
– Я вижу. Дорогой. Бедный, бедный ты мой.
Она говорила это без сарказма. Я сглотнул.
– Пожалуйста, Салли. Я... пожалуйста.
Она повернулась к Элиоту и сказала:
– Можно мы на минутку останемся вдвоем. Я не хочу казаться грубой, мистер Несс.
– Элиот, – поправил ее мой приятель. – И не будьте глупышкой, – договорил он и вышел.
– Ты все еще сходишь по мне с ума, – заявила она.
– Что-то я не помню, чтобы я сходил с ума.
– А ты помнишь, что не отвечал на мои телефонные звонки те два раза, что я была в городе?
– Это же было несколько лет назад.
– Я не видела тебя с... когда это было?
– В сороковом.
– В ноябре тридцать девятого, – сказала она. – В тот вечерня проникла в твой номер. Этот гангстер... Литл Нью-Йорк... он явился, и ты встретил его с пистолетом. Ты помнишь это?
– Конечно, – ответил я.
– А ты помнишь, какая потом была чудная ночь? Я не мог на нее смотреть. Ее голубые глаза были слишком голубыми, чтобы смотреть в них.
– Это была замечательная ночь, Салли.
– Я бы хотела, чтобы ты называл меня Элен.
– Назад возврата нет.
– Что ты хочешь этим сказать? – Это было слишком давно. Назад возврата нет. – Нат, я знаю, что мне не следовало просто оставлять тебе записку. Мне надо было дождаться тебя или позвонить на следующий день, но это было неудачное для меня время: я обанкротилась, работала, как мул, чтобы вновь чего-то добиться, и моя личная жизнь...
– Это все не то. – А что же тогда?
– Возврата нет, – сказал я. – Извини меня.
Я открыл дверь. Элиот стоял в коридоре, прислонившись к стене.
– Нам лучше уйти, – произнес я.
– Как хочешь, – ответил Элиот.
– Салли, ты отлично выглядишь, – сказал я, стоя к ней спиной. – Было замечательно снова тебя увидеть.
Я вернулся к нашему столику. Элиот пришел следом за мной – через несколько минут.
Где ты был? – спросил я, и это прозвучало довольно грубо. Я не хотел этого, но уж так получилось.
– Я говорил с чудесной женщиной, – ответил он, злясь на меня, но стараясь сдерживаться. – Она много думает о тебе, и тебе следовало бы обойтись с ней получше.
– Так о чем вы говорили?
Элиот сухо ответил:
– Она беспокоится о тебе. Не знаю, почему. Но она задала мне несколько вопросов, и я на них ответил. Послушай, твое нынешнее гражданское состояние – это что, военная тайна?
– Черт! – воскликнул я. – Моя жизнь – открытая книга.
Я встал и вышел. Стоя на углу, я слушал грохот железной дороги. Чувствовался запах озера.