Цирцелла невинно моргнула длинными ресницами, ее глаза были большими, карими и прекрасными.
– Конечно, я была в Нью-Йорке. Я остановилась в отеле «Аламак». Чтобы быть ближе к моему мужу в годину испытаний. Вы знаете, мы с Ники вместе узнали о ее смерти.
– Нет, я этого не знал.
Она нервно вертела в руках кружевной платок.
– Мы сидели возле зала заседаний Большого жюри в здании суда Соединенных Штатов в Нью-Йорке, когда кто-то принес нам копию чикагской газеты. Кажется, это была «Геральд-Американ». На первой странице был снимок Эстелл, но сначала я не узнала ее. Но я узнала ее имя. Повернувшись к Ники, я спросила: «Эта девушка работала у тебя?». Он посмотрел на фотографию ответил: «Да». А потом сказал: «Дай мне почитать эту газету».
– А что он должен был сказать?
Она опустила глаза.
– Он сказал: «Бедная девушка».
– Ясно. Давайте начнем с начала. Вы знали об Эстелл Карей?
Цирцелла отрицательно покачала головой.
– Нет, я не была с ней знакома. Я знала, кем она была, но мы никогда не разговаривали. Я бы даже не узнала ее голоса, услышь его сейчас. Конечно, время от времени я ее видела за игорными столами в клубе «Сто один» и в «Колони клаб», которые принадлежали Ники.
Друри улыбнулся, но нахмурил брови. Эта женщина была или очень наивной, или очень хитрой. В любом случае, это его раздражало.
– Миссис Цирцелла, я не спрашиваю у вас, были ли вы знакомы с Эстелл. Я спросил, знали ли вы о ней. Под этим я подразумеваю...
Она облизнула пухлые губы.
– До меня доходили слухи о том, что у них с Ники были какие-то отношения. Но я никогда не верила этим сплетням.
– А вы пытались что-то выяснить? Надменная улыбка мелькнула на ее лице.
– Нет. Никогда не пыталась. Я католичка, капитан Друри. Выходя замуж, я заключила контракт с Богом. Мы все не без греха. И я не судья моему мужу. А Ники был мне хорошим мужем в течение девятнадцати лет.
– Вас не беспокоила мысль о том, как он зарабатывает деньги на жизнь все это время?
– Да. Эти ночные клубы... Но они стали частью и моей жизни. Я проводила время дома с нашими детьми. Не буду притворяться, что мне нравилось это дело. Эти клубы были единственной темой наших споров. Но когда я просила его оставить это занятие, у него всегда был один ответ: ему надо что-то делать чтобы зарабатывать на жизнь.
Друри постучал пальцами по столу.
– А вас беспокоило, что Ники был связан с профсоюзом работников сцены?
– Да, – согласно кивнула она. – Я знаю мистера Брауна и Вилли. Но Ники ушел из профсоюза еще до всех неприятностей.
– Так, значит, вы ничего не знаете о фонде для подкупа влиятельных лиц в миллион долларов?
Она вновь улыбнулась.
– ФБР и налоговую инспекцию интересует то же самое. Я уверена, что если бы у нас был миллион долларов, я бы об этом знала.
– А вы не знаете?
– Конечно, нет. Друри вздохнул.
– Вы же сами раньше, кажется, участвовали в шоу-бизнесе, миссис Цирцелла?
Она выпрямилась, и мне показалось, что она не такая уж хрупкая.
– Я встретила Ники, когда выступала в шоу в театре «Корт». Он каждый вечер приходил, чтобы послушать мое пение. Потом он посылал розы. В конце концов мы встретились с помощью нашего общего друга. Это было в двадцать третьем году; в том же году мы поженились. – Ее воодушевление, вызванное воспоминаниями о былой славе, прошло. Она откинулась на спинку стула и вновь стала хрупкой. – А теперь, после дифтерии, я даже не могу спеть ребенку колыбельную. У меня пострадали голосовые связки, но это неважно. Выйдя замуж за Ники, я порвала с шоу-бизнесом. Ники говорит, что жена должна быть дома и заниматься детьми.
– Возвращаясь к Эстелл Карей...
– Это была моя ошибка.
Друри наклонился к ней.
– Не понял?
Цирцелла махнула кружевным платком.
– Я была слишком болезненной – долгое время. И Ники нельзя обвинить в том, что он искал себе в партнеры какое-то яркое существо, а Эстелл была именно ярким существом.
Цирцелла говорила о ней в прошедшем времени.
Она гордо продолжала:
– Никто из нас не знает, что нам готовит жизнь. Мы все в руках Господа.
Особенно Эстелл.
Цирцелла вызывающе улыбнулась.
– Я испытываю лишь жалость по поводу Эстелл Карей. У нее не было ничего, что красит нашу жизнь: ни дома, ни семьи, ни почета и уважения окружающих, на которые каждая женщина имеет право.
– Словом, вы не испытываете горечи?
Она отрицательно покачала головой.
– Мне от всего сердца жаль ее. Когда это случилось, я пошла в церковь и поставила свечу в память о ней. Ее убийство – это ужасная вещь, ужасная вещь.
Друри вежливо улыбнулся, встал и протянул ей руку.
– Спасибо вам, миссис Цирцелла. Вы можете идти. Спасибо, что зашли.
Она поднялась и вежливо улыбнулась ему в ответ. Ее ресницы задрожали. Красивые у нее глаза.
– Конечно, капитан Друри, – проговорила она.
– Сержант Донахью ожидает в коридоре. Он проводит вас.
Она прошла мимо меня, натягивая синие перчатки, оставляя за собой аромат хороших духов. Я закрыл за ней дверь.
Друри снова сел.
– Что скажешь?
Я продолжал стоять.
– Классная штучка.
– Я имею в виду, говорила ли она правду?
– Да. По-своему.
– Как это, по-своему? Я пожал плечами.
– Она лжет себе, а не тебе. Она женщина, и ненавидела Эстелл, как ненавидела бы ее любая хорошая жена. Но она предпочитает представляться хорошей женой, доброй католичкой, сжав зубы и делая вид, что смотрит на это свысока. Она всегда так себя ведет.
– Иными словами, ее замужество – это своеобразный договор?
– Я бы сказал.
– Если бы она была в городе во вторник, у нас бы появилась подозреваемая.
– Нет. Не думаю. Я не могу представить себе эту крошку с ножом для колки льда в руке.
– Иногда женщины удивляют нас, Нат.
– Черт, да они всегда удивляют меня. Лично я не отказался бы от такой жены – красивой, преданной ожидающей тебя, пока ты гуляешь на стороне. Я не думаю, что убийцы бывают такими.
– Ты хочешь такую же девушку, которая вышла замуж за старину Ники.
– Может быть. Во всяком случае, я не думаю, что она – убийца. Я даже не думаю, что она наняла убийцу.
– Она понравится газетчикам, – цинично заметил Друри. – Они бы были в восторге от этой речи о «праве каждой женщины».
– Ты прав. Ты еще чем-то хочешь поделиться со мной? Или мне отпустить тебя к парочке из сотни подозреваемых?
Его лицо скривилось от гнева, или, может, мне показалось. Он погрозил мне пальцем.
– Их именно столько. Почему ты мне сразу не сказал имя д'Анджело?
– Ах. Так значит, дядюшка Сэм привел тебя к нему?
– Да, и этим утром мы отправились к нему. И выяснили, что ты был у него в среду вечером. Зачем? Я протянул ему руки ладонями вверх.
– Мы вместе с ним были на Гуадалканале, Билл. Он был в одном окопе со мной и Барни. Нас чуть не убили вместе. Я просто предупредил его о том, что его ждет – копы, репортеры. Он столько всего пережил.
– Вы вместе были на войне, но это не оправдывает того, что ты разгласил информацию.
– Совершенно верно.
Друри покачал головой.
– Продолжай, заставь меня чувствовать себя подонком. Ты был на войне, а я – нет. Заставь чувствовать себя трусом. – Он ткнул в меня пальцем. – Но если ты собираешься вынюхивать что-то вокруг да около, даже не пытайся, черт побери, скрыть от меня информацию или свидетелей. Никакая наша дружба тебе не поможет, Нат.
– Ясно.
– А теперь сделай мне одолжение и убирайся отсюда к черту.
Я убрался.
Уходя, я остановился у стола сержанта Донахью.
– Ты достал это?
Он кивнул, огляделся украдкой, выдвинул ящик стола и вытащил сверток.
– За пару тысяч, – подтвердил я шепотом. – Я пришлю тебе деньги. Получишь их завтра.
– Так даже лучше, – произнес он со своим обычным собачьим выражением и вручил мне сверток.
Я взял его, спустился по ступенькам, вышел из Таун-Холл-стейшн, перед которым очаровательная, маленькая миссис Цирцелла беседовала с Хэлом Дэвисом и другими репортерами, нерешительно прикрывая лицо рукой в перчатке, когда мелькали вспышки фотографов.
Я сунул дневник Эстелл Карей под руку и прошел мимо них.
8
Той ночью я встретил Салли за кулисами «Браун Дерби» в половине второго. Она вышла из своей гримерной в белом свитере, черных просторных брюках, черной шубе и белой чалме. Салли выглядела на миллион. Конечно, не на тот миллион, что спрятал Ники Дин, а просто она сама была как сокровище.
– Как ты ухитряешься быть такой свежей? – спросил я ее. – У тебя же было четыре выступления.
Салли слегка погладила мою щеку; ее ногти были длинными, красными и блестящими.
– Я немного поспала ночью, – ответила она. – И тебе бы тоже следовало попробовать.
– Да, я слыхал об этом повальном увлечении сном, – сказал я.
Она взяла меня под руку, и мы пошли к дверям.
– Тебе станет лучше. Подожди немного, и ты поймешь.
Во вторник мы вместе провели ночь на моей раскладушке, поэтому она знала о моих проблемах с засыпанием. Она видела, как я вертелся и крутился всю ночь, а потом засыпал на мгновение, чтобы проснуться в холодном поту.
– Если я засыпаю, то сразу же переношусь во сне туда, – сказал я.
Мы вышли на улицу Монро. Было прохладно, но не морозно.
– Куда переносишься?
– На Остров.
Снег скрипел под нашими ногами, пока мы шли.
– Ты говорил об этом докторам?
– Нет. Я скрыл это. Я хотел вернуться домой. Мне казалось, что если я вернусь, все пройдет.
Она сжала мою руку.
– Подожди, пусть пройдет некоторое время. Ведь прошло всего четыре дня с тех пор, как ты вернулся. Послушай-ка. Тебе не кажется, что смена обстановки поможет тебе с твоими проблемами? Ты же знаешь, у меня есть комната в «Дрейке».
Я улыбнулся ей.
– Уж, конечно, это не тот шикарный белый мезонин, который один твой хороший приятель сдал тебе в субаренду до тех пор, пока он вернется.