Через пару тактов я присоединилась к рыцарю, а человек-фонарь смотрел на нас и вздыхал. Ему было скучно и одиноко. Он заблудился в собственном разуме, и никто не понимал его стремлений. Воистину говорят, что когда боги хотят сильно наказать человека, то лишают его разума. Я смотрела на него, мне было его жалко, но я ничем не могла ему помочь. Никто не мог, ни в моем мире, ни в этом.
— Шёл бы ты в ближайшее селение — там всегда есть, кому путь освещать, — вдруг обернулся Артур к фонарю.
— Но… а как же маг?
— А маг не приедет, — я опередила рыцаря и ответила фонарю сама, действительно, хватит ему здесь по кустам прятаться, а в селение его хотя бы накормят. К юродивым во все времена, во всех реальностях было особое отношение. — Он решил удалиться подальше от этого несправедливого мира и провести остаток дней, отрёкшись от выпивки и плотских утех.
— Святой человек, — с чувством произнес фонарь и побрёл в противоположном от нашего движения направлении.
— Это сейчас что, была угроза? — с лёгким смешком спросил меня рыцарь. Да какой он к свиньям собачьим рыцарь? Рыцарь никогда бы не ударил женщину, даже из лучших побуждений. Поэтому я проигнорировала этого нерыцаря, и пустила кобылку рысью. — Подожди, Гвен, да подожди же ты! — Артур быстро догнал меня и, недолго думая, просто перетянул из седла на свою лошадь, а я так опешила, что даже почти не сопротивлялась.
Когда я перетянул Гвен к себе в седло, она практически не сопротивлялась. Я сам не мог понять, почему я её ударил. Мне нужно было быстро привести женщину в форму, и я не придумал ничего лучше пощечины. Хотя, кого я обманываю, я и не обдумывал других вариантов. Теперь я раскаивался в этом необдуманном поступке, но изменить что-то было уже невозможно.
Мне не нравится, что, находясь рядом с Гвен, я практически не контролирую свои поступки, тогда как я привык всегда знать, какое действие я совершу в следующий момент. Это касалось всего, даже отношений с дамами. Особенно это касалось отношений с дамами. У меня были женщины, видит бог, я не монах. И всегда все в этих отношениях было строго регламентировано и подчинялось строгому плану, даже страсть входила в этот план. С Гвен же я почти никогда не думаю о том, что я делаю или говорю. Между нами нет страсти, нет даже намека на влюбленность, но… Как только мы оказываемся наедине, между нами только что искры не летят, а в воздухе отчетливо пахнет свежестью грозы. И, все демоны бездны, это упоительные ощущения. И это опасно. К такому положению дел можно очень легко привыкнуть. Слегка тряхнув головой, я постарался выбросить эти опасные мысли из головы и заняться существующими проблемами.
— Что мне сделать, чтобы ты меня простила? — спросил я Гвен, которая смотрела на меня с раздражением.
— Преподнести норковую шубу и бриллиантовое колье, — буркнула женщина и принялась вертеться, вероятно, чтобы изловчиться и спрыгнуть на землю, а так как мы сидели в одном седле, то её телодвижения стали вызывать некоторый дискомфорт в моём теле. Да что же это такое? Что я только что про отсутствие страсти думал? Решено, в следующей таверне я воспользуюсь первым же предложением от какой-нибудь служанки, и неважно уже как именно мы будем представлены хозяину. Так, нужно собраться, что она там про какую-то шубу говорила?
— Не вертись, а то уроню, — настолько спокойно, насколько смог, проинформировал я Гвен. — Сомневаюсь, что смогу достать шубу из шкуры неизвестного мне зверя, а вот колье пообещать могу, как только в Фарли приедем, только, что-то мне говорит, что ты так шутишь.
— Ты мог обойтись без рукоприкладства! — она к моему невероятному облегчению прекратила вертеться и уставилась на меня.
— Нет, не мог. У тебя начиналась истерика, а успокаивать тебя перед этим странным «фонарём» было опасно, всё-таки это очень странный тип, и его нельзя было выпускать из поля зрения.
— Он обычный шизофреник, и у таких людей проявления агрессии обусловлены их галлюцинациями и навязчивыми образами, и делятся они на три типа: одни причиняют вред только себе, у вторых агрессия направлена на окружающих, а третьи — это вот такие вот фонари, которые почти не агрессивны, пока навязчивая слуховая галлюцинация не велит им сделаться таковыми. И вот тогда, они переходят или в первую, или во вторую группу, и больше эта группа не меняется, потому что модель поведения закрепляется в их сознании, — я мог только хлопать глазами и даже не скрывал своего удивления, вызванного словами Гвен. Она несколько тактов любовалась на мою растерянную физиономию и, усмехнувшись, решила перевести свою речь на более понятный мне язык. — Как тебе объяснить? В общем, если бы он сказал, например, что является не «фонарём», а «факелом», призванным очистить мир от скверны, вот тогда да, тогда его нужно было бы как минимум опасаться. А так…
— Хорошо, пусть так. А теперь ответь мне, откуда я мог это знать?!
— Не знаю. И вообще, отпусти уже меня, в этом седле вдвоём тесно, и вся твоя сотня ножей, которую ты навесил на себя, тычется мне во все части тела, — продолжала ворчать Гвен. Но сейчас в её голосе уже не было того равнодушного холода, что так неприятно поразил меня и заставил проделать столь странные маневры с перетаскиванием её с лошади на лошадь. — Почему ты лук или арбалет не носишь? Кваетус же предлагал тебе прекрасный лук.
— Потому что я неважно стреляю. Я леворукий, и многие боевые луки и арбалеты просто неудобны для меня. Я практичный человек и не собираюсь таскать на себе оружие, которым не пользуюсь.
— Ты меня отпустишь, практичный человек? — Гвен вдруг резко развернулась и, перекинув ногу, уселась в седле, откинувшись спиной мне на грудь. При этом она прижалась ко мне ещё сильнее, что заставило меня просто зубами заскрежетать. — Хотя, можешь и не отпускать, поехали так.
— Ну, уж нет, — я решительно соскочил с лошади и вытащил активно сопротивляющуюся Гвен из седла. — Садись на кобылу, и поехали уже, нам долго ехать — село, в котором я рассчитываю переночевать перед переходом границы, находится довольно далеко.
— Всё-таки ты не рыцарь, — пробурчала моя спутница, подходя к лошади. — Настоящий рыцарь помог бы даме взобраться на это орудие пыток, лишь по недоразумению названное седлом.
— Даму я бы подсадил, — в сердцах бросил я и тут же понял, что только что совершил самую большую ошибку в своей жизни.
Гвен посмотрела на меня сузившимися глазами и, молча вскарабкавшись на лошадь, сразу же с места послала ее рысью.
И что мне делать? Снова просить прощения? Нет, ни за что, тем более в данных обстоятельствах эти извинения не будут иметь никакого значения. Но что-то мне подсказывает, что это оскорбление мне не простят, и я даже думать боюсь, куда может на этот раз завести Гвен ее воображение. Решив не предаваться фатализму, я пустил коня рысью, решив понадеяться на случай и будь что будет.
В село мы въехали уже вечером. Сняв комнату и расположив там свои вещи, мы спустились в общий зал, чтобы, наконец, поесть что-то отличающееся от сушеного мяса и сухарей. Заодно я решил присмотреться к какой-нибудь служаночке, потому что ежедневные пробуждения в последнее время доставляло мне некоторые неудобства.
Гвен со мной не разговаривала всю дорогу, и я, наверное, по наивности подумал, что у нас все утрясётся, как это бывало уже не раз. Но на этот раз Гвен, похоже, всё же вознамерилась мне отомстить и выбрала для своей мести чисто женский способ.
Прежде всего, она села за стол не напротив меня, а рядом, и когда нам принесла заказ хорошенькая девушка, Гвен придвинулась ещё больше и положила голову мне на плечо. Перехватив быстрый взгляд служанки в мою сторону, она начала ворковать.
— Представляете, у нас сегодня первая брачная ночь, мы только-только поженились, и сразу же отправились в путешествие. Мой муж, он такой замечательный, правда? Он обещал мне показать государство эльфов, представляете? Смотрите, какое кольцо он мне подарил, — и она ткнула руку прямо под нос опешившей девушке. На безымянном пальце ее правой руки я почему-то только сейчас увидел очень тонкий золотой ободок кольца. Кольцо, лишённое каких-либо украшений, было настолько тонким, что неудивительно, что я его до этого не замечал. Если Гвен решила продемонстрировать насколько у неё скупой муж, то лучшего способа это сделать, ей просто было не придумать.
Я сжал в руке столовый нож.
А Гвен тем временем развернулась, и принялась нести этот бред влюбленной дурочки, обращаясь уже к сидящим за соседним столом мужчинам, одетым примерно как я, и вероятно, являющимся наемниками.
Скоро о нашей сегодняшней «свадьбе» знали все находящиеся в таверне люди.
Когда к нашему столику стали подходить с поздравлениями под радостные оханья Гвиневры, я с застывшей на губах улыбкой притянул её к себе на колени под одобрительный рев наемников и начавшиеся пошловатые шуточки, и прошипел ей на ухо.
— Я же извинился, зачем ты это делаешь?
— О, я провожу один эксперимент, и просто осуществляю свою маленькую месть, — прошептала Гвен.
— Я могу поинтересоваться, что за эксперимент?
— Я хочу измерить границы твоего терпения, — промурлыкала эта… эта…
— У тебя получилось, Гвиневра, — я резко встал из-за стола, и, перекинув слабо сопротивляющуюся женщину через плечо, направился к лестнице под одобрительный свист посетителей таверны. Перед тем как подняться наверх, я повернулся к трактирщику и прокричал. — Налей всем за наше счастье, хозяин.
Гвен начала вырываться гораздо более активно, но я перехватил её поудобней и направился к нашей комнате.
Там я просто швырнул женщину на кровать и, встав рядом, начал очень демонстративно расстегивать перевязь. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а когда я сбросил ремень со всем оружием на пол и взялся за пояс штанов, Гвен не выдержала.
— Я могу поинтересоваться, что ты делаешь?
— Как это что? У нас же первая брачная ночь — я собираюсь выполнить свой долг, — я криво усмехнулся и стянул кожаный нагрудник, заменяющий мне полноценный доспех. — А что, ты что-то имеешь против? Внизу мне так не показалось. К тому же, я намеревался приятно провести сегодняшнюю ночь, но раз ты сделала всё, чтобы я остался без компании какой-нибудь трактирной девки, то думаю, ты не будешь сильно возражать, если я воспользуюсь твоим предложением?