— А-ну, рот закрыла и пошла отсюда, — тихий, леденящий кровь голос Арского, как и его жесткая фраза, мгновенно затыкает мою бывшую подругу.
Я и сама сдуваюсь, ощущая, как по спине бегут мурашки.
Вот это мужик.
Голоса не повысил, а половина зала уже обоср… тьфу, не к столу будет сказано.
— Прошу прощения, Виктор Алексеевич, я Вас не признала, — пищит Синюхина. Бедненькая, она то белеет, то покрывается ярко-красными пятнами.
Ну да, слона-то мы и не заметили, настолько жажда расправы с самопровозглашенной соперницей затмила взор.
Фыркаю мысленно.
— Вера Владимировна, будьте любезны, после обеда зайдите в приемную Ивана Сергеевича, — обращается блондинистая стерва уже ко мне, стараясь не шипеть и говорить ровно.
— Конечно, Валентина Игоревна, — отвечаю ей с улыбкой, хлопая ресничками, — непременно зайду после того, как пообщаюсь с генеральным директором.
Синюхина кивает и на негнущихся ногах разворачивается, чтобы уйти. А меня словно черт за язык дергает. Ну не могу не ляпнуть, когда так разбирает.
— Ва-а-альк, а, Ва-а-альк, — тяну, снова наслаждаясь тем, как ее перекашивает. — Ты времени-то зря не теряй. Пока есть возможность, поройся в бельишке… любимого. Можешь даже на память кое-что прихватить. Другого-то тебе все равно не светит.
— Ссука, — выплевывает Синюхина, прибавляя скорости.
А я смотрю в глаза сначала одному мужчине, потом другому и, все так же продолжая улыбаться, пожимаю плечиком:
— А кому сейчас легко?
Глава 16
— Вер, а что за документы?
Михайлов задает вопрос, когда я успеваю расправиться с двумя блинами и с предвкушением поглядываю на третий. Обожаю печево, особенно, если еще и не сама им занимаюсь.
Как говорит мамочка: «Просто у кого-то руки не из того места растут».
Не, я конечно, без претензий… но, если подумать, так они с папой меня сами такой родили. Чего ж теперь возмущаться?
Салаты, супы и мясо готовить умею, а выпечка — просто обнять и плакать, точнее, сгрести с противня или сковороды и выкинуть. Или выкинуть сразу вместе с ними, если не отдирается.
Пару раз случалось и то, и другое. Больше не экспериментирую. Дорого обходится.
— Ты про те, что Валюшка требовала отдать? — переключаю внимание на Димку, прежде чем отрезать и запихнуть в рот очередной кусок кружевного лакомства с творожной начинкой.
— Угу, — а это уже Виктор Алексеевич вилку и нож откладывает и на меня внимательно поглядывает.
— Хм, интересно, — окидываю взором одного мужчину, а следом другого, тянусь и беру стакан с соком, делаю неторопливый глоток и возвращаю его на место. — Очень интересно.
Ухмыляюсь, по-новому оценивая своих собеседников.
Арский и Михайлов молчат. Но то, что выжидают, и ослу понятно.
— А вам зачем? — бью вопросом в лоб. — Хотите за мой счет с «Слайтон-строй» поквитаться из-за похеренной сделки с ЖК «Жемчужина Невы»? — смотрю в серые глаза сидящего рядом мужчины. — А ты, Дим, здесь каким боком? Мы ж с тобой вроде как оба радоваться победе нашей конторы должны? — перевожу внимание на того, кто напротив. — Или нет?
— Вроде как должны, Вер, — с усмешкой кивает последний, — именно, что — вроде как.
— Не поняла…
Буравлю взглядом Михайлова, но в разговор вновь вступает Арский.
— А в тех бумагах, что у тебя дома, — вдруг прищуривается он, мгновенно превращаясь из милого улыбахи, каким был при встрече, в прожжённого дельца, взявшего след, — что? Расчеты и сметы именно по объекту Маркова? Почему ты связала одно с другим? А сканы и копии, снятые с расчерченных от руки листов, тоже есть? Карандашные наброски школы и детского сада с общей игровой площадкой видела?
— Эй-эй-эй, стоп, — приподнимаю руки, прося немного притормозить. — Вообще-то настолько глубоко я в чужие документы не зарывалась. Не имею привычки, — хмурюсь, вновь смотря на каждого из мужчин по очереди и отмечая, что они, не таясь, переглядываются. — Но то, что бумаги по объекту Маркова, не сомневаюсь. Иван только этим вопросом последние месяцы занимался.
— И теперь просит срочно их вернуть?
— Верно.
— Черт! И как мы сразу не доперли, что он запросто у тебя мог всё прятать? — сжимает лежащую на столе руку в кулак Арский, хотя, судя, по лицу, с удовольствием бы им кому-нибудь врезал.
А у меня брови на лоб лезут.
И как-то сразу вспоминается, что Ванюшка в первые пару недель, когда папочка ему разработку «Жемчужины» доверил, не особо радовался. Ходил хмурый и нервный. Всё цифры у него не бились. Или были слишком заоблачными. А вот спустя месяц или около того стал каким-то слишком довольным. Даже пару бутылок шампанского приволок, чтоб отметить событие. Сказал, что разработчики внесли глобальные правки и обыграли кое-какие детали иначе. Да, точно. Тогда-то он и папки приволок. А после три или четыре ночи подряд безвылазно за столом просиживал, что-то пересчитывая и смеясь. Ну да, верно, он еще на офис забил. Валюша ему документы прямо ко мне в квартиру возила.
— Вер, а ты не могла бы…
Вклинивается в воспоминания Михайлов, но я его обрываю, потому что о продолжении фразы и сама догадываюсь.
— Пока все толком не объясните, ничего обещать не буду, — заявляю четко, а затем киваю на огромные часы, украшающие зал, — до конца обеда, между прочим, пятнадцать минут осталось. Вы как хотите, а я желаю доесть. Может, мне через полчаса так нервы накрутят, что потом и ужинать будет противно. Так что, мальчики, приятного аппетита… мне.
Протараторив все без запинки, вновь берусь за вилку и ем.
И никто не мешает. Мужчины заказывают официанту три чашки кофе, а после переключаются на обсуждение какого-то общего знакомого, влезшего в реставрационные работы здания бывшей прокуратуры и попавшего под внимание миграционной службы из-за того, что девяносто процентов его рабочих — граждане ближнего зарубежья без документов.
Слушаю их краем уха и нет-нет, да проваливаюсь в анализ сказанного Арским. Что-то не нравятся мне выводы, которые напрашиваются сами собой. Да и действия Игнатова-младшего выглядят теперь иначе. Очень подозрительно.
На работу возвращаюсь в раздумьях. С Михайловым прощаюсь на автомате. Даже в кабинет Игнатова-старшего вхожу, забывая чувствовать мандраж и пиетет перед «царь-батюшкой».
— Сергей Сергеевич, — произношу ровно и обеими руками прижимаю к животу прихваченный по случаю ежедневник. — Вы просили зайти.
Да, напоминаю.
Ну а вдруг старческий маразм?
Сына-то он с женой поздно родил. Ему, если не ошибаюсь, где-то под шестидесятник сейчас. А у меня и в двадцать восемь иногда кое-что из головы вылетает. Вот, к примеру, просьбы всяких бывших женихов.
Иван-Царевичей, мать их так.
— Проходите, Вера Владимировна, — кивает высший начальник и сверху до низу полосует цепким взглядом из-под очков. — Присядьте пока, — указывает на стул напротив своего кресла. — Я через пару минут освобожусь.
И углубляется в бумаги, которые просматривал перед моим приходом.
Выполняю.
Прикрываю за собой дверь. До этого ее не трогала. А ну как прямо с порога выставят писать заявление в приемной. И прохожу к обозначенному месту. Спокойно сажусь, скрещиваю ноги в лодыжках, складываю ладошки на кожаной обложке записной книги и, чтобы не скучать, приступаю к визуальному осмотру кабинета.
Ну не на генерального же пялиться?
Мне мужчины в возрасте как-то не интересны.
— Нравится? — вопрос Игнатова застает врасплох.
Признаюсь, фотокартина, на изучении которой меня ловят, впечатляет. Не потому, что она прекрасна, и я хотела бы там побывать. Скорее, тем, что кажется здесь неуместной.
В кабинете гендиректора солидной строительной фирмы я ожидаю увидеть один из тех объектов, что уже были спроектированы и воплощены в реальность «Слайтон-строем», но никак не хибарку, сколоченную из бамбука.
Ах да, на картине представлен пейзаж с лазурно-голубым морем, белым песчаным пляжем и небольшое бунгало под высоченной пальмой.
— Симпатично, — даю обтекаемую оценку, уверенная, что мое мнение хозяина кабинета вообще никак не волнует, и встречаюсь с зелеными чуть прищуренными глазами.
Судя по позе, Игнатов уже какое-то время не читает свои бумаги, а наблюдает за мной.
Хм, проморгала. Сама виновата. Надо быть внимательней, впрочем…
— Вера Владимировна, Вы умная женщина?
Такого вопроса от директора не ожидаю. Наверное, на то он и рассчитывает, потому что, спросив, чуть склоняет голову вбок и пристально изучает мое лицо, шею, грудь, руки.
Неприятно. Но терпимо.
— Хотела бы ответить — да, — обозначаю намек на улыбку, делая паузу, и продолжаю, — но, нет.
— Нет?
— Нет. Мой папа говорит, что люди, считающие себя умными, самые большие глупцы на свете. Потому что не умеют думать и анализировать.
— Вот как? — Игнатов отклоняется на спинку кресла, упирается локтями в подлокотники и складывает пальцы домиком. — Интересный у Вас… папа. Мудрый.
— Самый лучший, — а вот теперь улыбаюсь по-настоящему.
Обожаю своих родителей.
— Тогда, как дочь мудрого отца, скажите мне, Вера…, если я оставлю Вас в своей фирме работать дальше, Вы не наделаете глупостей? Да, я оценил Вашу выдержку в пятницу, хотя по лицу сразу понял, что про отношения Ивана и Ольги в курсе Вы не были, — Сергей Сергеевич говорит неторопливо, проникновенно, и пристально следит за моей реакцией. — Но что теперь, когда из подружки коммерческого директора Вы превратились в его бывшую?
— Ничего, — отвечаю, мотнув головой, — буду работать дальше… если Вы оставите меня в своей фирме.
Специально повторяю его первую фразу слово в слово. Даю понять, что все намеки услышала и оценила.
— А Иван?
— А что Иван?
— Как вы будете общаться с ним дальше?
Ах, Вы об этом недоразумении?! Восклицаю молча, сдерживая порыв хлопнуть себя по лбу.
Но отвечаю ровно:
— Иван Сергеевич не является моим непосредственным начальником. Не думаю, что нам придется с ним часто видеться, — пожимаю плечом. — Влезать в отношения Вашего сына и Марковой я также не намерена.