Аристид пожал плечами.
— Быть может, Хайлигланду больше не нужны короли. Энния и Ваг Ран все это время справлялись и без них. Причем Энния — довольно успешно.
— Значит, все это, — Фастред обвел рукой воздух вокруг себя, — было нужно вам только ради войны с Великим наставником? Неужели вы с самого начала заботились лишь об этом? Вы отправили на смерть столько людей ради… Ради чего?
— Ради блага всех, кто выживет! Мир изменился, и я здесь затем, чтобы направить изменения в верное русло.
— Но именно вы приложили руку к этим переменам, брат Аристид. Вы убедили короля отправиться в Священный поход. Вы убедили его заключить союз с рундами. Вы обратили многих из них в нашу веру — и как же вовремя тогда извергся Фатир! Так вы направляете мир на верный путь? Кровью и интригами? Чем вы тогда лучше того же Великого наставника Ладария?
Фастред понял по лицу Аристида, что слова задели его всерьез. Однако еретик справился с чувствами и сохранил спокойствие.
— Теперь это почти не имеет значения, — ответил монах. — Теперь я почти бессилен, брат Фастред. Все, что я могу — привести оставшуюся армию под стены Миссолена. И если мы повернем обратно сейчас, друг мой, то обесценим все смерти и жертвы людей, что сражались с нами бок о бок все эти годы. Они верили в то, что мы делаем. И даже если не верили, они отдали за нас жизни.
— Они боялись! Гнева Волдхарда и вас!
— А вы, брат Фастред? Вы боялись меня?
Брат-протектор не ответил.
— Интересно, когда мечта уступила страху? — печально усмехнулся еретик. — Если мои методы и замыслы больше вам не по нраву, идите — снимайте с себя обеты, отказывайтесь от клятв. Никто вас не осудит. — Аристид шагнул к Фастреду так резко, что он по привычке схватился за меч. — Уходите прямо сейчас — я не стану вас удерживать. Скажу остальным, что отправил вас по важному делу — а вы не вернетесь. Нынче же такие опасные времена. Что скажете?
Фастред молчал.
— Перемены почти никогда не бывают мягкими, особенно столь радикальные, что несем мы, — добавил Аристид. — Вы были моим верным спутником все эти годы, Фастред. Что изменилось? И неужели смерть короля остановит вас? Священный поход на то и священен, что не терпит сомнений. Время решать. Но если сейчас вы останетесь, друг мой, я больше не потреплю сомнений. Только не от вас. Я слишком многое вам доверил. Думайте.
Они вошли в деревню и брели по единственной улице, проваливаясь в грязь.
Брат-протектор медлил с ответом. Видел, что Аристид жаждал его решения, беспокоился — то и дело косился на него, следил за каждым движением спутника. Но Фастред не находил в себе сил на ответ, слишком много свалилось на его простую душу в последнее время. Он не привык решать. Даже тогда, в разбойничьей шайке всегда делал то, что ему говорили. Так было проще, спокойнее. И все же уйти сейчас, затеряться среди этих холмов и полей было слишком заманчиво. Бог его не принял — это стало ясно уже давно. Но к чему он вернется? Разбою и новым грабежам? Ко всему тому, что предшествовало его уходу в обитель? Став монахом, он жаждал искупить грехи прошлого — единственный шаг, каким можно было гордиться. Но, присоединившись к Аристиду, выходило, нагрешил еще больше.
Часть его желала бежать немедленно, но ноги налились свинцом. Хорошо, он спасет себя, но что станется с остальными? Куда их заведет слепое стремление одного могущественного человека свести личные счеты даже не с другим человеком — с целой церковью? Фастред не был высокого мнения о себе и трезво оценивал свои возможности. Но что, если находясь рядом с Аристидом, он еще сможет что-то изменить и кого-то спасти?
— Вы решили? — давил Аристид, и он понял, что еретик спрашивал в последний раз.
Вместо ответа Фастред шагнул за забор обширного двора и обратился к молодой крестьянке:
— Доброго дня! Нас прислала Флоретт. Где можно найти Полин?
Аристид кивнул и слабо улыбнулся. Понял, что спутник решил остаться. Как и всегда, Фастред предпочитал показывать намерения не словом, а делом.
Девица тряхнула выбившимися из-под косынки кудрями.
— Я и есть Полин, — робко улыбнулась она. — Староста Флоретт — моя матушка. Вы монахи?
— Да, милая. Флоретт сказала, ты ухаживаешь за спасенными. Можно их увидеть?
Полин не без настороженности осмотрела гостей.
— Монахи… И вы тоже из моря?
Фастред указал на их потрепанные одеяния.
— Как видишь, да.
— Хорошо, заходите. Только тихо: некоторые спят.
Девица повела их в дом, остановив на пороге, чтобы смести лишнюю грязь с обуви. Жилье построили из крепкого сруба и хорошенько утеплили щели от ветров. В сенях Полин приложила палец к губам, еще раз велев не шуметь.
Дом состоял из двух ярусов: один просторный зал снизу с печью и очагом в центре — каменная труба проходила через оба этажа, наверх вела лестница со стесанными от времени деревянными ступенями. Добротный дом, на большую семью.
Больных разместили вокруг очага, поближе к теплу.
— Как раз рыбный суп подошел, — шепнула Полин, метнувшись к массивному чану. — Будете?
— Мы обещали твоей матушке не злоупотреблять гостеприимством…
— Пфф! В море рыбы мало что ли? — тихо хихикнула Полин. — Ищите своих, я пока достану миски. Вижу ведь, что вам нужно поесть горячего.
Монахи не стали спорить: море в этих краях было не таким уж и ласковым, а в мокрых одеждах ветер и вовсе пробирал до костей.
Пол был выстлан деревом, и половицы тихо поскрипывали от тяжелых шагов Фастреда. Он увидел Анду — тощего лопоухого родича Стора. Мальчишка мирно посапывал, слюнявя лежак. Фастред улыбнулся и тронул паренька за костлявое плечо.
— Эй, вояка. Просыпайся.
Анду вздрогнул, распахнул глаза и с трудом сфокусировал взгляд на нависшем над ним братом-протектором.
— Святоша! — всхлипнув, он бросился обнимать застывшего в замешательстве Фастреда. К столь бурному воссоединению он был не готов. — Папка цел?
— Жив. На берегу. Вас выбросило на берег чуть дальше, и вас нашли деревенские.
— О, очнулся! — Полин широко улыбнулась, потрясая в воздухе плошкой с ароматным варевом. — Не вставай, юнец. Сама принесу.
Она поставила суп на пол возле лежака, потрепала Анду по голове и обратилась к Фастреду.
— На каком языке он говорит?
— Он с севера. На их наречии.
Глаза девушки испуганно округлились. Фастреду пришлось быстро придумывать ложь.
— Мы прибыли из Вольного города Горфа, что граничит с Хайлигландом. Парень северянин, но из цивилизованного места.
Не так уж и солгал: они действительно сели на корабль в Горфе. Полин кивнула, но Фастред не понял, смог ли успокоить ее бдительность. Как бы то ни было, эта ложь долго не продержится: общей легенды нет, каждый может сболтнуть лишнего.
— Много выжило? — спросил Анду монаха.
Фастред неопределенно качнул головой.
— Пока не знаем. Ищем. Разослали отряды рыскать по берегу.
— Хорошо, что папка живой. Правда, не знаю, что нам теперь делать.
— Не забивай этим голову. Ты парень молодой, быстро придешь в себя. Так что уплетай суп и молчи. Нужно уходить отсюда как можно скорее.
— В том и беда, святой брат, — промямлил Анду, набив рот куском хлеба. — Не все могут идти.
Фастред оставил парня заниматься едой и огляделся, ища Аристида. Еретик склонился над лежаком в самом дальнем углу помещения.
— Этот не приходит в себя, — пояснила Полин, поймав его взгляд. — Мы нашли его одним из первых. Его так побило о скалы, что и живого места нет. Не знаем, что с ним и делать. Знахарей в наших местах нет — всех травников пожгли еще при старом лорде.
— Я кое-что умею, — тихо отозвался Аристид. — Брат Фастред, прошу, подойдите сюда. Сейчас же.
Обычно спокойный и даже умиротворяющий голос еретика сорвался. Чуя неладное, Фастред оказался возле него спустя мгновение.
— Смотрите.
Он стащил часть одеяла с раненого и охнул. На соломе, едва дыша, лежал рослый мужчина. Синяков на нем было столько, сколько не получал и начинающий кулачный боец. Там, где не было кровоподтеков, кожа была просто содрана. Раны воспалились, от некоторых пахло гноем. Человека явно мучил жар, и он бредил. Разбитые губы на обезображенном синяками лице едва шевелились.
Фастред с трудом узнал в больном Грегора Волдхарда.
3.3 Криасмор
Повозку трясло так, что у Хоры клацали зубы. Глазеть по сторонам особого смысла не было: пейзаж оставался скучным, лишь накануне леса сменились полями с редкими деревьями.
Раны ей перевязали, если это можно было назвать перевязкой: отрезали от ее же рубахи несколько лент на бинты, прополоскали и туго перетянули царапины. Вот и вся забота. Но жаловаться было грешно.
— Пить хочешь? — Рыжебородый здоровяк в шлеме чуть набекрень свесился с лошади и предложил мех.
Хора кивнула и подползла ближе, подставив открытый рот под струю воды. Руки ей оставили связанными, но хотя бы не запихнули в клетку. Напившись, она кивнула в знак благодарности.
— Минхельд говорил, ты умеешь толковать по-нашему. Чего тогда молчишь?
Хора пожала плечами.
— Чего толку болтать?
— Интересно мне, откуда вагранийка, которая знает рундское наречие, оказалась в Канедане, — простодушно признался воин. — Меня Торвом звать.
— Хора.
— Вагранийское имя?
— Местные дали.
— А настоящее?
— Не помню.
— Да ладно! Врешь.
— Нет.
— Ну хоть разговаривать начала, уже что-то. Вообще красивые здесь места, — Торв указал рукой на заросшие душистыми травами пологие холмы. — Леса богатые, озеро огромное… Почти как дома, только здесь теплее. И пшеница растет.
Хора не ответила, исподтишка разглядывая вооружение Торва. Кольчуга хорошая, на ее рост будет самое то. Меч тяжеловат, хотя и с ним наверняка можно управиться. Но для начала следовало разрезать путы и придумать план побега. Торопиться не следовало: попробуй она сбежать среди бела дня, мигом поднимут тревогу и закуют в кандалы. А из оков ей без помощи кузнеца уже не выбраться.