Сначала я хотела дождаться результатов проверки от Арбатова, удостовериться в правдивости заявлений Киры, но сейчас наступает такой момент, когда слова сами льются рекой, и я жалю ими, не жалея собеседника.
Тишина в трубке кажется оглушающей. Она звенит и потрескивает.
— Ты... - голос Зотова ломается. Будто наяву вижу, как его корежит, когда приходит осознание, что ранее уложенные в голове факты меняют окраску и тональность. —Ты не... не избавлялась от моего ребенка?
— Думаешь, могла бы?
Снова тишина, еще более тяжелая:
- Я... черт. Моя мать, Арина, не хотела меня рожать. Моего старшего брата ей было вполне достаточно, — шелест вместо привычного сипа, и мороз по коже, —дважды глотала пилюли, а я живучим оказался. Появился на свет. Но, даже родив, она меня не приняла. Спокойно сгрузила отцу и усвистала жить в Америку, забрав только первенца, которому и отдала всю свою любовь.
Я не знала. Таким Зотов никогда не делился. Держал в себе, оказывается, зря.
— Мне жаль, Рома, но это не меняет произошедшего.
— Измайловы... они... они убили нашего ребенка?
Вчера через этот кошмар семимильными шагами проходила я. Сегодня правда нокаутирует Романа.
Слышу его шумное дыхание, дикий рык, глухой удар, еще удар и грохот.
Да, Зотов, я тоже хотела разнести всё вокруг. Вот только мне было хуже, показывать боль твоей шлюхе я не могла, глотала ее молча. Позже, при Арбатове, не позволяла совесть. Тебе, как ни странно, в этом плане даже легче. Громи что угодно... вот только все равно потом накроет осознанием, что это не помогло.
Боль все равно жрет и жрет изнутри.
— Подожди, как ты узнала? — сипит Рома, прекратив буйство.
Хмыкаю. Хороший вопрос. Своевременный.
— У твоей беременной любовницы в конец отказали мозги, вот она и поделилась наболевшим.
Не скрывая, вываливаю на могучие плечи пока еще мужа все «подвиги», которые совершили его «друзья». Прохожусь и по Кире, и по Владу, не оставляющему меня в покое.
Зотов слушает. Не перебивает. И как будто не дышит.
— Я разберусь, — ловлю его уверенное, когда замолкаю. — Но нам нужно увидеться и поговорить.
— Нет, Рома, это лишнее... я не готова. И не уверена, что это нужно. Случившееся все равно исправить нельзя. А ты…
— ... полное твоё разочарование?
— Да, - тихо соглашаюсь с горькими словами и, когда очередной спазм перехватывает горло, просто отключаю телефон.
29.
Вместо обеда Руслан Германович приглашает меня посетить его офис. Ну как приглашает?
— В четыре жду тебя у себя. Машину выслать?
— Не надо. Сама доеду.
— Хорошо. Не опаздывай.
Вот и всё, что произносит Сатана, прежде чем разорвать связь.
От того, что обедать буду дома и одна, выдыхаю с облегчением. Выходить в люди и разыгрывать счастливую любовницу нет ни сил, ни желания. Тяжелый разговор с Романом не прошел бесследно, всколыхнул прошлое.
А ведь я тогда чувствовала, что вокруг творится что-то нехорошее. Слишком плохо мне было. Ломало, давление скакало, я часто спала, иногда сутками, и кровотечение никак не заканчивалось. Врачи к тому же мельтешили и напрягали. Из клиники семь дней не выпускали, все капельницами пичкали. А потом еще кучу анализов заставили сдавать, чтобы удостовериться, что по-женски у меня всё нормально. Хотя, чем бы мог повредить организму обычный сбой цикла, как они заверяли?
Около трех начинаю собираться в дорогу. Ничего особенного: легкий макияж, чтобы скрыть бледность и сделать акцент на глазах, брючный костюм из шифона цвета мяты, босоножки под цвет клатча.
Оцениваю себя в зеркале и остаюсь довольна. Всё-таки каблуки — великая вещь.
Вытягивают силуэт и придают образу дополнительную хрупкость и женственность.
— Сергей, я через пять минут спущусь, — предупреждаю охранника и получаю короткое: «Принято, встретим».
Проверяю наличие в сумке документов и телефона, заправляю за ухо выбившийся из «хвоста» локон, цепляю на палец ключи от машины и покидаю квартиру. Дорога занимает не больше получаса. За это время лишь однажды бросаю взгляд в зеркало заднего вида, чтобы отметить: арбатовский черный джип не отстает.
«Вот так незаметно и меняется жизнь, когда охрана из конвоя превращается в защиту», — отмечаю между делом и полностью сосредотачиваюсь на езде.
Стоит припарковаться у знакомого бизнес-центра, как меня вновь встречают.
Мужчина в строгом костюме сопровождает в приемную Арбатова. А вот там ждет сюрприз.
— Добрый день, Арина Алексеевна. Меня зовут Эльза, я — личный помощник
Руслана Германовича, — рапортует дама лет пятидесяти с хвостиком.
Худосочная, подтянутая брюнетка с идеально уложенной прической — каре. Строгое офисное платье-сарафан и белая блузка под горло с отложным воротничком.
внимательный взгляд из-под стильных квадратных очков — ни дать, ни взять —солдафон в юбке. Эдакий цербер, который до последнего защищает свою вотчину и начальника в любой ситуации.
— Руслан Германович предупрежден, что вы подъехали. Он ждет вас у себя.
— Добрый день, Эльза. Спасибо, — стараюсь не выказывать удивления и не таращиться на даму, хотя задача сверхсложная. Воспоминания о ранее обитавшей здесь принцесске еще свежи в памяти. Различия женщин настолько масштабны, что вызывают резкий дисбаланс в мыслительной системе.
— Привет, Арина. Кого-то потеряла?
Появлению в приемной Арбатова почти не удивляюсь, но от его слов краснею. Он зараза, бесшумно выходит из кабинета именно в тот момент, когда я пытаюсь незаметно осмотреться и понять: куда подевали силиконовую Анфиску.
— Нет, всё в порядке, — натягиваю на лицо беззаботную улыбку и выше поднимаю подбородок. — Вам показалось.
— Ну-ну.
Ехидное хмыканье намеренно цепляет за натянутые нервы, но я стоически его игнорирую. Ни за что не дам повода над собой насмехаться. Но тот, как по заказу, находится сам.
— Подать вам чай? Кофе? - нарушает кратковременную тишину помощница Сатаны.
Понимаю, что она всего лишь выполняет свои рабочие функции, а не подыгрывает Арбатову. Но того уже во всю распирает от довольства, будто главный приз в лотерею выиграл.
— Так как, Арина, — подначивает Руслан Германович, сверкая темными глазами из-под широких бровей, — кофе пить будешь? Или как в прошлый раз.
О каком прошлом разе идет речь — и ежу понятно. Только я не испытываю стыд за свое поведение. У каждого личные нормы и принципы морали, я вот такая —брезгливая до крайности. Особенно с теми, кто мне неприятен.
— Буду, конечно, — адресую Эльзе широкую улыбку, — с удовольствием.
В кабинете, оказывается, меня ожидает Самков. Здороваюсь с мужчиной и занимаю место за столом, как предлагает Арбатов.
Внимание сразу привлекает папка. Обычная пластиковая папка зеленого цвета, которая ничем не отличается от сотен других, виденных раньше. Но тут словно срабатывает предчувствие.
Особенно в тот момент, когда холеные руки кладут ее прямо передо мной.
Мне страшно ее открывать. Вот так... без логичного объяснения. Просто где-то на подкорке ярко вспыхивает искра, что содержимое непременно причинит боль.
— Что это?
— Ответ на твой вопрос.
Арбатов подталкивает скоросшиватель в мою сторону.
— Посмотри.
Прохожусь по шершавой поверхности подушечками пальцев, пытаюсь совладать с внутренним сопротивлением, настроиться.
А разве можно настроится на негатив? Глупость. Никогда. Это самообман.
— Передумала?
Как ни странно, в голосе мужчины не улавливаю ни капли насмешки. В графитовом взгляде тоже ее не нахожу. Там просто темнота, клубящаяся... сожалением?
Всё-таки открываю.
Скольжу глазами по листу формата А4. Цепляюсь за угловой штамп медучреждения, скатываюсь вниз на слово «Заключение», перелистываю, и еще перелистываю. Зависаю, изучая собственную подпись. Выдыхаю с шумом, на секунду опускаю ресницы, а затем заставляю себя читать с начала и до конца всё подряд.
Минута, вторая, третья, пятая.
Чем больше узнаю, тем отчетливее становится тонкий свист в ушах. Закрыв папку, отодвигаю ее подальше, перевожу взгляд с Арбатова на Самкова, обратно.
— Я не могла в здравом уме это подписать, — произношу придушенно и качаю головой. — Не могла. Это ложь.
Руслан Германович молчит, смотрит в Упор, отходит в сторону, но быстро возвращается.
— Я не могла! Понимаете, не могла, — повторяю, поймав его взгляд, когда он приближается:
Странная вещь — человеческая психика, когда мир вокруг начинает рушиться, нам непременно нужно за что-то зацепиться, чтобы не сломаться. Сосредоточиться на ком-то, кто будет верить в тебя и твои силы.
В сложившейся ситуации моим столпом становится Арбатов. По факту совершенно чужой мужик. Я это понимаю, осознаю. Как и то, что его мнение в данном вопросе лично мне архиважно.
Важно, чтобы ОН мне верил.
Почему?
Да черт его знаем.
— Я тебе верю, Арина. Выпей.
Перед глазами появляется стакан с водой, но сладить с руками не выходит. Дрожат.
Не помню, когда меня так трясло.
Эти уроды из клиники, которых подкупили Измайловы, вывернули всё таким образом, будто я сама пришла к ним с поклоном, подписала бумаги, что осознаю риски, но все равно даю согласие на медикаментозный аборт. А потом... сама.
— Т-ш-шнш. Тихо, тихо. Давай помогу.
Руслан Германович присаживается на край стола, забирая на себя все внимание, обхватывает мои трясущиеся ладони, помогает удерживать стакан. Подает салфетку, стирает влажную дорожку.
А мне реально дурно.
Услышав рассказ Измайловой, я в него поверила. Иначе не пересказала бы его Арбатову и Зотову. Но сейчас, увидев собственную подпись под по сути смертельным приговором собственному малышу, меня рвет на части, крошит.
Словно это я — убийца.
— Судя по тем лекарствам, которые в вас вливали, Арина Алексеевна, — Михаил Валентинович забирает злосчастную папку, пробегается глазами по содержимому, хотя, думаю, уже знает там всё наизусть, и кивает самому себе, — в первые дни здравого ума у вас и не могло быть. Всё глушилось сильнейшими седативными.