— Жить я буду с тобой. А вот спать с обеими.
— Издеваешься?
От шока голос проседает. Веко дергается и шею сводит спазмом.
То, что озвучивает муж... Зотов вызывает не отторжение, дикое неприятие и ужас.
— Нет, не издеваюсь, — отвечает совершенно спокойно, — говорю, как есть. Арина, поверь, мне действительно жаль, что ты узнала про Киру так рано. Но, раз уж так вышло, давай я расскажу, как мы будем жить дальше.
— Мы, — выделяю местоимение голосом, — жить вместе не будем. Ни в какую шведскую семью играть я не подписывалась. И вообще, Рома, ты сам себя слышишь? Может, еще ее в этот дом приведешь и пресс-конференцию устроишь. А что? Она сядет с левого бока, я с правого... - хмыкаю на волне истеричного веселья. — Так и вижу заголовки в прессе «Роман Зотов — султан, имеющий двух жен». Миленько, правда? Твои избиратели явно оценят.
— Всё сказала?
Ледяной голос мерзавца-супруга четко призывает убавить эмоции и подчиниться, точнее, заткнуться, но куда там?
Нет, меня несет вперед. Грудью на амбразуру.
— А что тебе не нравится? — язвлю, потирая висок.
В голове уже не просто пульсирует, там дятлы настоящий бунт устраивают. Долбят, и долбят, и долбят по вискам. Мигрень атакует. Если прямо сейчас не принять обезболивающее, чуть позже наступит полный апокалипсис. С тошнотой, рвотой и, не дай бог, нарушением равновесия, координации движений, речи или зрения.
Это не предположения, такие приступы уже случались. Когда умер дедушка, потом дядя. И вот Роман дарит новый повод загибаться от боли. Но уже не сердечной, а головной.
— Что значит: я узнала про Киру рано? А по-твоему, когда должна была? Через месяц? Год? — перепрыгиваю на то, что царапнуло слух.
— По-хорошему — никогда, — откликается Зотов.
Он проходит внутрь комнаты. Останавливается у окна и упирается кулаками в подоконник. Сосредоточенный и натянутый, как струна.
— Хотел с ней всю жизнь зажигать, а меня за дуру держать? — кидаю предположение. — Так зачем всех мучить, Рома? Давай разведемся, ты даже можешь обвинить меня в несостоятельности, как твоей супруги, я переживу. А сам бери и женись на своей любимой девочке, — кидаю ему в лицо его же слова.
А может, себе. Чтобы не забывать, как легко меня предал тот, кто обещал заботиться и беречь.
— Не могу всю жизнь, Арина. Кира смертельно больна. Врачи ей поставили срок —год, полтора. Но то, что она... забеременела.
Эта новость кувалдой бьет по темечку. В глазах темнеет, и на несколько секунд мне становится страшно, что я совсем ослепну. Моргаю, моргаю. Но пелена не спешит растворяться, а предметы обретать нормальные очертания.
Паникую. Упираюсь локтями в колени и начинаю медленно и глубоко дышать, прогоняя паническую атаку.
Всё хорошо.
Я справлюсь.
Вдов — выдох. Вдох — выдох. Вот так.
Теперь многое встает на места. И тот разговор между Измайловой и моим мужем о ком-то третьем видится иначе. Признаюсь, похожая мысль в голове мелькала, но я ее откидывала, как бредовую.
— Беременность свела срок ее жизни до минимума. Родов Кира не выдержит.
Боль в голосе Зотова пробивается сквозь мою агонию и отвлекает. А он действительно любит Измайлову, понимаю я истину. Он за нее переживает:
— И зная это, она все равно не отказалась от ребенка? — спрашиваю тихо. — Не сделала аборт?
Роман не отвечает на риторический вопрос и произносит иное.
— Кире нельзя нервничать, Арина. Поэтому по возможности всё свободное время я буду проводить с ней, но на нашу с тобой семью это никак не повлияет.
Хочется засмеяться в голос и спросить: «Рома, ты идиот, если думаешь так? Оно уже влияет. Я на тебя смотреть нормально не могу. Корежит. Хочется ударить, а потом помыть руки. С мылом. Три раза».
Только спрашиваю иное.
— А что будет с ребенком?
— Мой сын будет жить с нами, — теперь в голосе Зотова звенит непоколебимая уверенность. — Точнее, наш сын. Арина, ты его примешь, как своего. Станешь ему матерью. Ты же всегда мечтала о собственном ребенке. Полгода назад даже хотела усыновить. Я помню наш с тобой разговор в детском доме, который так усердно заставляешь меня спонсировать. Так вот, твоя мечта сбудется. Через четыре месяца у нас появится сын.
Есть такое выражение: волосы на голове дыбом становятся.
Со мной происходит именно это.
Назвать свое состояние шоком — не поворачивается язык. Он у меня немеет от тех фактов, что так спокойно вываливает Роман.
— Я его не приму, — шепчу еле слышно. — Никогда.
Бред!
Всё, что говорит Зотов, — полный бред.
— Примешь. Возьмешь на руки. Прижмешь к груди, вдохнешь сладкий запах молока и присыпки и полюбишь. Я тебя знаю. Ты добрая, чистая, светлая. Ты станешь самой лучшей мамой для нашего ребенка.
Мой муж реально верит в то, что говорит.
— Нет, Рома, нет, — мотаю головой. Какая к черту мигрень, я про нее забываю, — Это полная чушь. Я на такое не подпишусь.
— Когда там у Ивановой операция назначена? — меняет тему Зотов. — Через неделю, если не ошибаюсь? Без вмешательства хирургов двухлетняя девчонка не сможет ходить, так? Нужно для этого несколько миллионов, которые выделяет «Алмаз-Х».
Или есть другие источники? — муж бьет каждым словом. Вот и обещанная угроза. —Много ваш благотворительный фонд собирает?
Краснею. Нет, не много. Избыток просьб о помощи больным детям в сети и на телевидении, кажется, сыграл дурную службу. Когда из всех мест каждый час стало раздаваться одно и то же: «Дорогие благотворители... дорогие благотворители...,люди словно почерствели и сократили помощь.
Хотела бы я ошибаться, но…
— Рома, ну это же полная ерунда. Я не беременна, — пытаюсь достучаться до мужчины по-хорошему, без ора и нервов, — не понимаю, как ты собираешься всё проворачивать.
— Очень просто. Через две недели ты улетишь к морю, на отдых. Там якобы задержишься из-за здоровья. А вернешься уже с ребенком. Я буду тебя навещать.
Всё продумано, Арина. Проблем с документами не будет. Все посчитают Тимура твоим сыном.
Но не я.
Я не посчитаю.
Господи, я люблю детей. Всей душой. Клянусь. И в ситуации с Зотовым и Измайловой головой понимаю, что их ребенок ни в чем не виноват. Он не выбирал, как и у кого родиться, но сердце.
Моё сердце не примет малыша. Уже сейчас понимаю.
Может, зря меня считают доброй? А я сука еще та? Но зато честная.
Я не приму ситуация, когда ломают и вынуждают идти против собственных убеждений.
— Ти-мура? — не могу без запинки выговорить имя.
Что угодно, только бы не молчать. И не обзывать Зотова полоумным тираном.
— Да, Кира хочет назвать его так. Я обещал.
Кира... Кира... Кира... везде Кира.
В голове вновь начинает пульсировать.
Кажется, у меня вырабатывается стойкая аллергия на это имя.
— Мне нужно принять таблетку, что-то голова побаливает, — резко поднимаюсь с дивана и тут же хватаюсь за спинку. Пережидаю, когда темные круги перед глазами разойдутся, и я смогу сделать шаг не опасаясь упасть.
— Конечно, иди, — дает разрешение Зотов, — к вечеру нас ждут у Семеновичей.
Нужно, чтобы ты к тому времени была здорова.
Констатация факта, а не просьба.
И почему раньше я не замечала, что нежность Ромы ко мне всегда дозирована?
6.
— У тебя руки холодные, — Роман касается моих сцепленных в замок ладоней, нагло одну присваивает и укладывает себе на колено, слегка поглаживая.
— Да? Не заметила, — отвлекаюсь от проносящегося за стеклом автомобиля пейзажа и выпрямляюсь.
Смотреть на Зотова нет ни сил, ни желания. А еще очень хочется выдернуть руку, чтобы он меня не трогал, и отключить чувства. Большая их часть сгорела прошлой ночью, но, к сожалению, не все. За два года совместной жизни накопилось слишком много воспоминаний, хороших, когда Рома не был мерзавцем, и вот они еще слегка бередят душу.
Нет я отчетливо понимаю, что возврата к прошлому не будет. Да и не нужно оно мне. Образ прекрасного мужчины разбился вдребезги. Я повзрослела и осознала, что за всё в этой жизни надо платить. За возможность помогать детям. За стремление оставаться самой собой. И даже за свободу.
— Роман Сергеевич, вы у Семеновичей долго будете? Мне бы сгонять до шинки проверить заднее колесо. Кажется, оно немного гуляет, надо бы болты подтянуть, —водитель отвлекает шефа на себя, а получив ответ, еще что-то уточняет.
Я же потихоньку вытягиваю из цепких пальцев свою руку.
Не нужны мне «щедрые» подачки заботы. К чему представление, если оба знаем, чье место я занимаю, и кого бы Рома действительно желал сейчас видеть рядом с собой.
Зотов маневр замечает, стреляет в меня прищуренным взглядом, но я не пасую и задаю вопрос, ответ на который по сути не особо волнует, но переключает его внимание:
— Какой сегодня повод для организации сабантуя?
Я бы с большим удовольствием посидела дома и почитала книги, чем, вырядившись в очередной шедевр портновского искусства, тратила время на ‘общение с людьми, которые мне определенно не интересны.
— Юм, кажется, их старшей дочери пять лет, — хмурит брови Рома, — или сыну?
Хмыкаю. Ну, конечно, мальчик, девочка, какая нафиг разница.
— Ну и зачем нас пригласили, если мы ребенка ни разу не видели? — задаю закономерный вопрос. — Лучше бы ее настоящих друзей позвали, порадовали.
— Ради связей, Арина, и налаживания контактов, — звучит поучительное, но через минуту муж добавляет уже мягче. — Уверен, детям праздник тоже устроят, но отдельно. Просто сегодня гуляют взрослые.
Неплохо гуляют, убеждаюсь спустя двадцать минут, когда прохожу к огромному накрытому деликатесами стопу, где практически все уже собрались. Кроме стульев для нас пустуют еще два наискосок. Но холодок по спине бежит по другому поводу.
Прямо напротив наших мест сидят брат и сестра Измайловы. И если Кира не сводит жадного взгляда с моего пока еще мужа, то Владислав залипает на мне.