. Зачатки которого мы, собственно, уже и наблюдаем.
– И этот Френкель сейчас на той стороне?
– Никто не знает. Есть крохотный шанс, что он выжил.
– В этом наукограде, как его?..
– Эйнштейне. Там, по словам Шадрина и Максимчука, была смонтирована Большая тахионная пушка. – Полковник поймал выразительный взгляд директора и быстро добавил: – Машина времени, по сути. Она представляет собой вертикальную шахту глубиной в три километра, вокруг которой наверчена куча всякого научного и технического оборудования. В том числе так называемый ПЛКОН – Подземный лабораторный комплекс особого назначения. Шадрин и Максимчук предполагают, что теоретически в этом комплексе кто-то мог дожить до сегодняшнего дня. Например, Френкель.
– Значит, если этого гениального еврея найти и привезти сюда… – на лице генерала армии просто-таки светился глубинный мыслительный процесс.
«А ведь он еще не из худших», – грустно подумал Егор.
– Так точно, товарищ генерал армии, – ответил он по-военному и протянул папку. – Здесь краткое изложение рассказа Шадрина и Максимчука, а также мои предложения по организации экспедиции. Можете изучить по дороге к президенту.
– Нет уж, – сказал генерал армии. – Вместе поедем, и сам все президенту доложишь. А я тебя поддержу.
Не ожидая ответа Егора, он снял трубку и коротко приказал:
– Машину к подъезду через две минуты.
После чего поднялся, подошел к окну и поманил к себе Егора. Тот встал, подошел.
– Видишь этот город? – спросил директор.
– А то, – подтвердил Егор. – Отступать некуда и все такое. Понимаю.
– И чего ваше поколение такое циничное? – вздохнул директор, повернулся и направился к выходу. Егор молча последовал за ним.
Когда несколько дней назад Иван Гордеевич сказал жене, что она уезжает, Лида вначале не поняла, что имеет в виду муж. А когда поняла, заняла несокрушимую позицию – или едем вместе, или вместе же остаемся. По-другому никак.
– Ты не понимаешь, – попытался вразумить супругу Иван Гордеевич. – Наступает самый натуральный апокалипсис, и в городе, особенно в таком, как Москва, точно не выжить.
– Тем более, – сказала Лида. – Подумай сам, что ты предлагаешь. Мне уехать и спастись, еще и за дочерью заскочить по дороге, а тебе остаться в Москве и умереть. За кого ты меня принимаешь?
– Я не могу уехать, – сказал Шадрин.
– Почему?
– Мое присутствие здесь может потребоваться.
– Кому?
«Партии и правительству», – чуть было не сорвалось с языка Шадрина. Однако не сорвалось.
– Нам всем. Человечеству.
– Ого! – воскликнула Лида. – А ну-ка дыхни.
Он дыхнул.
– Трезвый, – удивилась жена.
После чего достала из бара бутылку коньяка, два бокала, налила сама и решительно потребовала правды.
Это было нелегко. За годы жизни в измененной реальности Иван Гордеевич настолько свыкся с придуманной им же самим легендой, что язык буквально отказывался поворачиваться.
«Но ты же с Перепелицей смог все рассказать этому полковнику? – спросил он себя. – Так почему же родная и любимая жена должна быть в неведении?» «Потому что жена, – ответил он сам себе. – Жены не должны знать. Нас так учили». «Ну да, учили. И где теперь все эти учителя?»
Покончив с этим коротким внутренним диалогом, Шадрин выпил залпом и выложил жене все. Про Реальность-1, Леню Максимчука, про то, кто они такие на самом деле, про вирус и о том, что происходит теперь.
– Понимаю, звучит мой рассказ так, что хоть санитаров из психиатрической вызывай, но все это правда, – закончил он и снова налил себе и жене. – Можешь теперь со мной развестись.
– Дурак, – сказала она, выпила, встала, обогнула стол и уселась к нему на колени. – Неужели ты думаешь, что за годы жизни с тобой я не научилась различать, когда ты говоришь правду, а когда врешь?
И, не дожидаясь ответа, поцеловала. Так, как не целовала давно.
Потом они лежали в постели и молчали. Шадрин вспоминал, когда последний раз занимался сексом с женой. Выходило, около двух месяцев назад.
– Вместе поедем, – сказала Лида. – Прямо сегодня. В дедов дом. И Ольку по дороге заберем.
– А как же…
– Вы у них были? Были. Все рассказали? Все. Они вам поверили? Нет.
– Еще неизвестно. Мне показалось, что этот полковник, Егор Белов, поверил.
– Но ничего не сделал. А если и попытался, то уперся в начальство. Какая разница, если результата нет?
Шадрин молчал. Он понимал, что жена права, но идиотское чувство долга, которое так долго и упорно вбивала в него советская власть, коммунистическая партия и Контора, до сих пор сидело где-то в глубинах его существа и полностью уходить никак не желало.
И тут жена в очередной раз доказала, что она воистину мудрая женщина.
– Ты ему позвони, – сказала она. – Белову этому. И сообщи адрес, по которому вас с Максимчуком можно будет найти. Мы же, как я понимаю, Леню твоего с собой возьмем?
Он так и сделал. Потом они уехали, и им даже удалось не только закупить все необходимое, но и пробиться сквозь густеющий поток беженцев и целыми и невредимыми добраться до заброшенной деревни, где уже много лет пустовал дом Лиды, доставшийся ей в наследство от деда. Правда, уговорить дочь Ольгу немедленно к ним присоединиться не вышло. Она категорически не верила в надвигающийся конец света. Но, сжалившись над родителями, пообещала приехать, если увидит, что другого выхода нет. И на том спасибо. Что делать с молодежью, если она отказывается повиноваться взрослым даже в случае безусловной правоты последних? Ответ: ничего, если у вас нет силы, способной принудить оную молодежь к повиновению. Такой силы у Ивана с Лидой не оказалось. Правда, Леня Максимчук предлагал девушку усыпить с помощью медицинских препаратов и таки увезти, но Шадрин на этот шаг не согласился, и Лида его поддержала.
– Она потом не простит нас в любом случае, – сказал Иван. – Характер.
– Как знаешь, – пожал плечами Перепелица. – Мое дело предложить.
Вертолет прилетел на четвертый день. Это была какая-то современная модификация старого надежного «Ми-8», хорошо знакомого и Шадрину, и Максимчуку. Распугивая гусей, машина села на лугу – прямо напротив дома. Шадрин сразу узнал полковника Белова, выпрыгнувшего из дверей и, не дожидаясь остановки винта, пригибаясь, направившегося к дому. По выражению лица мужа Лида сразу догадалась, кто это.
– Это он? – спросила она.
– Он. Думаю, надо собираться. Просто так бы не прилетел.
Иван оказался прав. Едва войдя в дом и поздоровавшись, полковник Белов предложил собираться и улетать.
– Кваску хоть попейте с дороги, – предложила Лида, выставляя на стол кружку и домашний квас в трехлитровой банке.
– Спасибо, не откажусь.
Пока Белов пил, Иван Гордеевич успел его рассмотреть. За то короткое время, что они не виделись, Егор словно постарел на несколько лет. Под глазами залегли синеватые тени, от крыльев носа вниз протянулись резкие глубокие складки. Тридцатипятилетний полковник, ранее выглядевший молодым, полным сил и задора человеком едва за тридцать, сейчас казался сорокалетним уставшим мужиком, которого весьма потрепала жизнь.
– Удалось убедить начальство? – усмехнулся Иван, когда полковник допил квас и поставил на стол кружку.
– Приказ президента, – сказал Егор. – То есть это для меня приказ. Для вас просьба.
Вошел Максимчук, прислонился к дверному косяку.
– Здравия желаю, товарищ полковник, – сказал он.
– Здравствуйте, Леонид Святославович. Готовы послужить Родине?
– А есть варианты?
– Варианты есть всегда, – сказал Егор.
– Имеются сдвиги по созданию вакцины? – спросил Иван. – Сколько уже умерших? Как вы понимаете, СМИ мы не доверяем.
Полковник назвал цифру. Шадрин тихо и коротко выматерился.
– Паника нарастает, – добавил полковник. – Лучшие микробиологи не спят ночами, но пока… В общем, могу сказать, что поиски вашего Френкеля – своего рода акт отчаяния. Если в ближайшие несколько месяцев не удастся создать вакцину или лекарства, убивающего этот чертов вирус, нам всем уже будет глубоко наплевать на все остальное.
– Неизвестно, что нас убьет раньше, – резонно заметил Шадрин. – Представьте вариант. Создается вакцина, а затем миллиарды спасенных от вируса людей гибнут в гигантском катаклизме, вызванном столкновениями реальностей.
– Хрен редьки не слаще, – согласился Белов. – Поэтому Френкеля надо бы найти в любом случае. Извините за пессимизм.
– Бог извинит, – сказал Максимчук.
– На него и надеемся, – не стал спорить полковник. – Ну и на вас, конечно.
– Главное, не надейтесь, что я останусь здесь, – сказала Лида, входя. Она уже переоделась в дорогу и выглядела очень решительно. – Погибать, так вместе. И выживать тоже. Дайте мне еще пятнадцать минут на сборы.
– Но только пятнадцать, – сказал Белов, посмотрев на часы.
Лида кивнула и снова исчезла.
– А вы, – спросил полковник, оглядывая Шадрина и Максимчука. – Прямо так полетите?
Шадрин был облачен в тренировочные штаны, старые кроксы и вылезшую драную безрукавку на голое тело мехом внутрь, сшитую из отжившей свой век дубленки. Максимчук, в грязноватых джинсах, клетчатой фланелевой рубашке и коричневом пиджаке, который дед Лиды первый раз надел на собственную свадьбу, выглядел немногим презентабельнее.
– Нет, конечно, – сказал Иван Гордеевич, провел ладонью по щетинистому подбородку и поднялся. – Побреюсь, пожалуй. Негоже на серьезное дело небритым идти. Удачи не будет.
И вышел из горницы. Максимчук последовал за ним. Полковник вздохнул, посмотрел в окно на ожидающий их вертолет и налил себе еще квасу.
15
Проведать свой «Патриот» и арг-кхинов я смог только на тринадцатый день. По одной простой причине – утром, после запоминающейся и выдающейся во всех смыслах ночи, не встал с постели. То есть встать-то я встал, но почти тут же повалился обратно. Даже не позавтракал. Собственно, как раз по дороге на завтрак меня круто и повело.