Набоков, опираясь-отталкиваясь от инструментовки и орнаментальное™ символизма, в котором «музыке» слов придавалось метафизическое качество, применял комплексную стратегию языка, родственную авангарду, с которым мало кто сопоставляет его, хотя именно этот аспект обращения с языком указывает на универсальность литературных процессов в эпоху модернизма – времени, которое до наших дней оплодотворяет искусство и науки об искусстве. Например, то, что понимание языка Набоковым охватывает одинаково и семантическую и «материальную» стороны буквы, графику и звук (звуковую и визуальную оболочки называют в лингвистике означающим), и смысл, и тело букв; это роднит его концепцию с философией Л. Виттгенштейна, в чьем понимании языка мир текста состоит одинаково из графического, фонетического и логического появления и проявления слова. В своих «Философских исследованиях» (главы 1, раздел 5) он разбивает язык на плиты с буквами, строительные элементы языка [Виттгенштейн 1945].
В «Путеводителе по Берлину» мы читаем:
Сегодня на снеговой полосе кто-то пальцем написал «Отто», и я подумал, что такое имя, с двумя белыми «о» по бокам и четой тихих согласных посередке, удивительно хорошо подходит к этому снегу, лежащему тихим слоем, к этой трубе с ее двумя отверстиями и таинственной глубиной [НРП, 1:176].
Зеркальная симметрия слова ОТТО (кстати, одинакового в написании кириллическим и латинским шрифтом) изображает не только отверстия двух труб, но свидетельствует и о том, что Набоков визуализирует и семантизирует вещи в проекциях: две О изображают трубы с боковой точки, а буквы Т выражают продолговатые формы с птичьего полета. Но в тексте говорится и о том, что Отто «удивительно хорошо подходит к этому снегу». Эта сочетаемость обусловлена и звуковым-слуховым совпадением. Тишина снега, его смягчающее шаги и шумы изоляционное качество, может быть и его хруст под ногами, создают ассоциацию с «тихим» (незвонким, глухим) согласным [т], с которого начинается русское слово труба. (О, кроме формы трубы, стоит в середине тоже симметричного фонетически немецкого эквивалента rOhr, позже напомню о семантике потусторонности сочетания 00. Кроме формы и звучания дают о себе знать и синестетические ассоциации, о чем речь пойдет ниже.)
В рассказе происходит дальнейшее развитие зеркальной симметрии букв, в результате которого создается такая среда в тексте, где не язык или слова отображают мир, а когнитивный ряд перевернут, и, наоборот, язык создает мир (реальность, действительность) при посредничестве текста, слов, букв. В русском тексте кроме звукописи с частыми О и типичных языковых элементов как окончание – ого и слов эТОТ, кОТОрый встречаем множество примеров с симметрией двух О в середине с разделяющим согласным, как зООЛОгический, пОЛОсу, пО БОкам, старОМОдный, прОВОда, пОЛОжение, долгОПОЛОй, рОЖОк. (И еще: ОСОбый – 2 раза, ОКОшко, ОКОшечко, прОХОд, ОТОрванный, мОРОз, пОКОрнОГО, прОВОрно, облагОРОжено, пОТОмки, мОЛОт – 2, нетОРОпливый, мОЛОдой, рОЗОвый, гОРОд – 2, гОВОрят, спОСОбный – 2, рОГОвые, острОВОв, земнОВОдных, гОЛОва, ОВОщей, векОВОй, плОХОй, кОРОткий, прОХОд, убОГОй, дОРОго, со вздОХОм, острОВОк, лОКОть, гОЛОсов, гОВОрит, пОВОрачиваясь (все примеры из рассказа)).
Богатый фонетический фон с доминантой О создается еще множеством слов с конструкциями, где наподобие ОТТО два согласных между двумя О, или двойные ОО, как в начальном английском слове zoo или в русском зООлогический (или пООчередно), или целые звукописные блоки: «опыты глуповатых утопий», «not to look too closely» в одном из вставленных позже предложений [Johnson 1979а]. Зеркальная симметрия соблюдается и в английском тексте, где двойное «оо» изобилует благодаря и таким базовым словам, как too, good, look, но и room, door, roof, hood, poor, took, childhood, scoop.
Слова в английском тексте, как billiard, sees, passage, deed, use-less (их ряд можно было бы продолжать, remember, evening, future…), укрепляют впечатление расширяющейся зеркальности. Подготовленный глаз со временем выделяет и такие графические единицы, которые создаются, преодолевая границы между словами, или, как, например, stILL ILLuminated, симметричны в повторах. И только в последней главке рассказа открывается, что зеркало является его ключевым образом, связанным с многослойными значениями границы между пространственными и временными измерениями, с интертекстуальной реминисценцией многих текстов, воплощением медиатора эстетического восприятия и изображения, – и также зеркало символизирует простое расширение семантики рефлексии от физического явления (отражения) до философского размышления [Hetenyi 2011].
Буква О в цветовой радуге Набокова-синестета находится в группе белых оттенков, и в английском, и в русском ряду букв: «В белесой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют, в этом порядке, довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши, миндального молока, сухой булки и шведского хлеба» [НРП, 5: 157–158]; «Oatmeal п, noodle-limp I, and the ivory-backed hand mirror of о take care of the whites. I am puzzled by my French on which I see as the brimming tension-surface of alcohol in a small glass» [Nabokov 1989a: 34].
Ассоциации ведут в нескольких, но взаимосвязанных направлениях. Любопытно, что русские ассоциации исключительно вкусовые и пищевые, а в английском выделяется именно зеркало. Миндальное молоко и цвет слоновой кости является не совсем чистым белым цветом, хотя и молоко, и сухая кость могут быть слепяще белыми. С точки зрения синестетизма примечательно, что в обоих словах есть буква О, в молоко сильно доминирует их форма, а в «ivory <…> mirror» в обществе продолговатая I секвенция I – О повторяется, так же как и соседние Т– О в ОТТО. В данном случае I может служить «ручкой» этого маленького «ручного» зеркала, упомянутого Набоковым в английском тексте. Возможно, что связь О с зеркалом обоснована и грамматическим окончанием – о среднего рода, прочно привязанного к понятию зеркала и в слове зеркалО, и в слове трюмО.
Оказывается, буква О сама по себе вызывает образ зеркала, столь важного с самого начала в «Путеводителе по Берлину», правда, это латинская О, немецкое окружение ее вполне оправдывает. Белый цвет, который постоянно встречается в рассказе и становится его микромотивом, оказывается обоснован и синестетической ассоциацией, связанной с буквой О и ее принадлежностью к группе «белых». Имя Отто написано прямо в снегу, что и поддержано множеством О: «на ровной снеговой полосе кто-то…». Белый цвет в обществе инструментовки с доминирующими О возвращается в словах мороз, в ангелоподобной фигуре молодого пекаря, покрытого мукой («есть что-то ангельское в человеке, осыпанном мукой») в главке «Работы» [НРП, 1:179]. Мельник с черной бородой и молочница (сплошные О) в конце первой главы «Защиты Лужина» составляют роковую пару, которая в амбивалентном единстве воплощает вмешательство темных и светлых сил в судьбу Лужина.
Самое детальное описание дается в четвертой главке рассказа об Аквариуме, подобии Эдема. Водяной мир, начало жизни, дно океанов заключены в «ряды озаренных витрин по бокам похожи на те оконца, сквозь которые капитан Немо глядел из своей подводной лодки на морские существа» [НРП, 1: 179]. В преобладании О стоит особенно выделить концовку имени Немо, что означает «никто» (латинское существительное составлено из отрицания пе и homo): буква О сближается с цифрой 0, нолем, оба соответствуют форме круглых окон подводной лодки, выходящих на воду.
Ноль как отсутствие – значимый символ изначального Ничто, ориго, из которого все начиналось, на дне океана (снова слова на О) и в Эдеме. Это значениие «ориго» было утрачено теми переводами, которые название последнего незаконченного романа Набокова «The Original of Laura» перевели как «Das Modell fur Laura» (Rohwolt, 2009), «Модель Лауры» (венгерский перевод повторил ошибку немецкого).
Вода тем теснее связана с буквой О, что по-французски так произносится слово вода – еаи. Вспомним слова Набокова, что французское on синестетически вызывает в его воображении картину круглой рюмочки с гладкой поверхностью спирта, жидкости. Этот макаронический каламбур [о] ⁄ еаи использован в «Аде…», где барон d’Onsky сокращен в «d’O.», сквозную фигуру сюжета в разных ипостасях и жанрах. Заимствовав эмблему имени Онегина ⁄ Onegin [Boyd 2001], его фигура таким образом открывает новую тропинку ассоциаций, тем более что барон умирает на дуэли (в пьесе Марины). В этом имени, согласно Бойду, отсылка и к имени Дон Жуана (главный герой «Ады…» долгое время назывался так в рукописи) [ADA].
У Набокова судьба героев и буква О в их имени взаимосвязаны.
О – глубоко «женская» буква, вспомним только набоковское «миндальное молоко» белого цвета – выражение, в котором сочетаются два древних, даже мифологических образа эротики и материнства. В русском оригинале рассказа Набокова «Сказка» женская репрезентация чёрта названа госпожой Отт. (У Замятина, тоже синестета, в романе «Мы» имена героев в государстве униформ обозначены буквой и числом; имя «0-90» – О и ноль – подчеркивает круглый рот героини и ассоциацией с губами предвещает развитие ее судьбы, она желает стать матерью. Жену Круга, со смерти которой и начинается роман «Bend Sinister», зовут Ольгой.) Набоковская чертовка госпожа Отт в черных перчатках и с черной сумкой дымит черным дымом и убивает всех мужчин вокруг себя. От белого цвета О к черному и чертовскому О дорога ассоциации ведет именно через принцип женского начала: округлость и глубина соединяют ориго (ср. «Оригинал Лауры»), начало с Омегой, концом, отверстием в Ничто другого мира, который, однако, тоже снова вход – в непознаваемое.
В соответствии с этим буква О появляется в «Аде…» как метафора пещеры, на одной из компрометирующих фотографий: «the grotto’s black О» [Nabokov 2000: 313]. Набоков не употребляет слово