Но ведь именно в таком положении и оказался Иуда после вкушения хлеба, поданного Иисусом. Как же тогда смог он сознательно исполнить повеление Учителя: «…что делаешь, делай скорее»?
И еще: как мог человек одержимый, то есть не владеющий собой, раскаяться в своем грехе и отказаться от полученных за предательство денег, бросив их в Храме? Разве нечистый дух, взявший над ним власть, мог допустить подобное?
И где говорится, что этот дух, войдя в Иуду, хоть на миг покидал его – вплоть до трагической развязки его земной жизни? Если же ученик действовал по своей воле и имел внутреннюю силу для публичного покаяния, кто же над кем властвовал? Злой дух над человеком – или человек над ним?
Иными словами – неужели злой дух, войдя в Иуду, оказался в ловушке, попал в капкан, из которого в течение определенного времени не мог выбраться? Иначе крайне трудно теологически обосновать и психологически объяснить приведенные эпизоды.
Не значит ли сказанное, что Иуда обладал некой особой, беспрецедентной духовной силой, позволявшей ему, «удерживая в себе» злого духа, сохранять полный контроль над своими волевыми импульсами, разумом, эмоциями – и, конечно, поступками? Выходит, что он, в отличие от всех прочих одержимых, вместив в себе сатану, покорил и обезвредил его, оставаясь полностью свободным и не позволяя внутреннему врагу помрачить его разум и руководить его действиями!
Но кем же могла быть сообщена Иуде эта невиданная, несравненная способность – «удерживать в себе» врага, постоянно беря над ним верх и не поддаваясь его внушениям и воздействиям? Кем же другим, как не самим Иисусом, была дарована (или развита в нем) такая сила?!
Силки, сеть, капкан?
Итак, из сказанного следует, что во время всех событий, непосредственно направлявших Иисуса к Голгофе, – от Тайной вечери до распятия, – дьявол был обезоружен, «заключен» в Искариоте и лишен силы противодействовать искупительному подвигу Иисуса. И потому в Гефсимании, когда отряд воинов Синедриона, ведомый Иудой, уже приближался – Иисус возвестил ученикам: «…идет князь мира сего и во мне не имеет ничего» (Иоан. 14, 30). Каков сокровенный смысл приведенных слов? Не в том ли он, что князь мира сего в этот момент был «заключен» и «удержан» в Искариоте, который и подходил к Учителю во главе отряда? «Во мне не имеет ничего» – это, несомненно, означает, что злой дух был теперь совершенно бессилен воспрепятствовать Иисусу завершить его спасительную миссию!
«Позвольте, – возразит кто-то из читателей, – но ведь об Искариоте мы еще кое-что знаем из Евангелия, и разве приведенная там его характеристика не предшествует описанию предательства?» Совершенно верно. Об Иуде дополнительно сообщается еще нечто. Говорится, что он был недоволен, когда женщина в доме Симона возлила драгоценное миро на голову и ноги Иисуса (Иоан. 12, 3; Матф. 26, 7). И свое недовольство Иуда сопроводил репликой: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» (Иоан. 12, 5). Это сообщение евангелист сопровождает таким замечанием: «Сказал же это не потому, чтобы заботился о нищих, а потому, что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали» (Иоан. 12, 6). Так что же, ход наших предыдущих размышлений относительно истинных отношений между Иисусом и Иудой неверен? Получается, что в свете сообщения Иоанна Искариот не мог быть тем наиболее наставленным в мистическом опыте учеником, которому Иисус доверил самое сложное задание – пленить и «удерживать в себе» сатану?
Такой вывод представляется нам преждевременным. Для начала заметим, что довольно трудно, а точнее, невозможно, воровать деньги из общинной кассы, да и вообще совершать что-либо тайком на глазах у того, кто внутренним оком видит всё! В присутствии такого Учителя, от которого невозможно скрыть не только дела, но и мысли. А в том, что Иисус именно таков, Искариот ведь имел возможность убедиться многократно. В Евангелии ясно и определенно сказано о способности Иисуса читать мысли и отвечать на них прежде, чем они будут высказаны. Ведь не напрасно говорится, что он не нуждался в посторонних свидетельствах о ком-либо, ибо «сам знал, что в человеке» (Иоан. 2, 25). Как же при этом Иуда мог воровать деньги из ящика?
Но, с другой стороны, рассказ евангелиста Иоанна, любимого и доверенного ученика Иисуса, не может вызывать сомнений. А Иоанн однозначно утверждает, что Иуда воровал! Как же разрешить это противоречие?
Выше мы пришли к заключению, что Иисусу необходимо было, особым образом подготовив Искариота, «заманить злого духа в силки». Однако не надлежало ли Учителю для этого прежде «заморочить» врага? Не следовало ли «обвести его вокруг пальца» относительно Иуды, чтобы последний предстал в глазах князя тьмы как его будущий пособник? Явное, циничное нарушение Искариотом заповеди «не кради» представляло его в глазах сатаны как хитреца и нечестивца. И получается, что, будучи инспирировано Учителем, такое поведение смогло провести самого «отца лжи» (Иоан. 8, 44)!
И разве не в таком же ключе можно интерпретировать слова Учителя, подразумевающие Искариота: «…один из вас диавол» (Иоан. 6, 70)?
Конечно, тут возникает новый вопрос: неужели возможно сбить с толку самого дьявола? Но на это дает ответ вся история святости на земле – житийная литература, описывающая пути и деяния праведников. Если бы «обмануть зло» было в принципе невозможно, разве сумел бы хоть один человек, «отвергая зло и избирая добро», продвигаться «узким путем» к Царствию Божьему?
Итак, не является ли зафиксированная в новозаветных источниках (особенно в Евангелии от Иоанна) «дурная репутация» Искариота тем мудрым средством обмануть «отца лжи», которое и было применено Мессией и его учеником?
Был ли Иуда Искариот заранее предназначен к столь высокой и необычной миссии? И если обо всех членах Церкви сказано, что Бог изначально избрал их, прежде создания мира предопределив миссию каждого (Еф. 1, 4–5), не относится ли это тем более к ближайшим ученикам Мессии – к тем Двенадцати, которые соответствуют двенадцати патриархам – сыновьям Иакова? Разве не к каждому из них в отдельности относится обетование Учителя: «…в пакибытии… сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Матф. 19, 28)?
Точное исполнение пророчеств
Само число полученных Искариотом монет (серебреников) имело особое значение. Оно упоминается в пророчестве Захарии за 500 лет до евангельской эпохи:
…И они отвесят в уплату Мне тридцать сребреников.
И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище – высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял я тридцать сребреников и бросил их в дом Господень для горшечника. (Зах. 11, 12–13)
В этом предсказании явлены прообразы новозаветных событий. В нем дважды встречаются формы глагола «бросать» – «брось их [серебреники]» и «я бросил». Вспомним, что Иуда, после осуждения Иисуса на казнь,
…Раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам…
<…>
И, бросив сребреники в Храме, он вышел… (Матф. 27, 3–5)
Так осуществилось пророчество Захарии:
…Бросил их в дом Господень… (Зах. 11, 13)
Именно бросил, и именно в Храме! Что же тогда значит: «для горшечника» (там же)? Евангелие повествует, что, посовещавшись, распорядители Храма купили на эти деньги «землю горшечника для погребения странников» (Матф. 27, 7).
Потратить же нечистую «цену крови» на покупку чего-либо, связанного со священнослужением, Закон запрещал. Почему купили именно «землю горшечника»? Из такой земли добывали глину, а глинистая почва мало пригодна для земледелия и поэтому стоит недорого.
Почему же Господь Бог говорит, что в тридцать серебреников «оценили Его Самого»? —
…Высокая цена, в какую они оценили Меня! (Зах. 11, 13)
Дело в том, что отвержение царского посланника рассматривается как оскорбление, нанесенное самому царю. В данном случае Царь вселенной обвиняет тех, кто отверг Его посланника, Мессию, в том, что они как бы Его Самого – Господа Бога – «оценили в 30 серебреников». Ясно, что определение этой суммы как «высокой цены» следует воспринимать иронически…
Но с чем же связана сама сумма, указанная в пророчестве? Прежде чем ответить, снова вспомним, что Искариот полностью раскаялся:
Тогда Иуда, предавший его, увидев, что он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам,
Говоря: согрешил я, предав кровь невинную… (Матф. 27, 3–4)
Многие ли из тех, кто из выгоды предавал палачам невинных, каялись, подобно Иуде, и отказывались от «заработанных» денег?
Но если Иуда действовал по прямому указанию Иисуса и в полном согласии с ним, тогда и его публичное раскаяние, и бросание денег в Храме, и слова о «грехе против невинной крови», – все это было прямо рассчитано на реакцию присутствующих. Не призвано ли было такое его поведение возвестить начальству и всему народу о жертве, приносимой невинным Мессией за виновных и грешных (ср. Ис. 53, 4–5)? Не имел ли в виду Иуда, говоря о своем грехе («согрешил я, предав кровь невинную»), побудить и самих начальников, обвинивших Мессию, присоединиться к его покаянию?
Теперь – о числе тридцать. В Торе есть такое предписание:
Если вол забодает раба или рабу, то господину их заплатить тридцать сиклей серебра, а вола побить камнями. (Исх. 21, 32)
Смерть чужого раба, которого забодал вол, обходилась хозяину вола в тридцать серебреников. В то же время, именно вол приносился в жертву за грехи как первосвященника, так и всего народа (Лев. 4, 3 и 13–14; в Синодальном переводе – «телец»). Таким образом, вол символизирует грех как таковой, убивающий человека. Мессия же взял на себя грехи всего мира и принял наказание за них. Об этом Иоанн Креститель возвещал так: