Сколь же огромную выдержку и какие особые умения должен был проявить в этот момент ученик! Какой самоотверженностью сопровождалось «принятие в себя» сатаны, сопряженное с непредставимыми для нас страданиями! Как подготовился к такой жертве Искариот – и как ему удалось безропотно и преданно эту жертву принести?
О том, что ученик к этому времени уже всецело вошел в роль предателя, свидетельствовал сам Иисус такими словами:
…Вот, рука предающего меня со мною за столом… (Лук. 22, 21)
Не значит ли это, что Искариот уже целиком и полностью сосредоточился на мыслях о предательстве? Не описано ли в приведенных словах Иисуса именно внутреннее состояние Искариота? Как же сумел ученик в совершенстве сыграть роль «предающего» – скрыть внутреннюю верность и чистоту за завесой темного замысла, злых намерений?
Как раз такое сочетание несовместимого – святости и злодейства, верности и отступничества, сакрального таинства и оскверненности сердца – и позволило князю тьмы войти в Искариота.
Вчитаемся снова, как это произошло. На вопрос припавшего к его груди любимого ученика (Иоанна) о том, кто же предатель,
Иисус отвечал: тот, кому я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту.
И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. (Иоан. 13, 26–27)
Обмакивание хлеба (пасхального опреснока) в блюдо с растертыми в воде горькими травами (רורמ <маро́р>) составляло центральный обряд сакральной трапезы. Опреснок («хлеб бедности», которым питались в египетском рабстве) обмакивался в марор, символизировавший горькую жизнь порабощенных, – это была кульминация воспоминаний о тех страданиях, от которых Господь избавил народ. Обряд обмакивания должен был сопровождаться особо благоговейным настроем, вознесением Богу благодарности за исход из Египта. Вот в этот самый момент Искариот, по всей видимости, и сумел сознательно наполнить свое сердце совершенно противоположными мыслями и чувствами, давая тем самым возможность сатане осуществить свой замысел.
Но как же тогда понимать сказанное у Иоанна:
И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать его… (Иоан. 13, 2)?
Ведь из этих слов следует, что замысел предательства не только предшествовал «вхождению» сатаны в Иуду Искариота (что произошло чуть позже – там же, ст. 26–27), но и был «вложен в его сердце» дьяволом! Да и о своем предательстве Иисуса ученик договорился с религиозными властями заранее, о чем свидетельствуют синоптики (Матф. 26, 14–16; Марк. 14, 10–11; Лук. 22, 3–6). При этом Лука сообщает:
Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа Двенадцати,
И он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как его [Иисуса] предать им. (Лук. 22, 3–4)
Это случилось ранее Тайной вечери (согласно церковному преданию, на той же неделе). Следовательно, злой дух еще до «куска хлеба», поданного Иисусом, уже «пробно» вселялся в Искариота. Очевидно, что о том же идет речь и у Иоанна:
И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце… Искариоту… (Иоан. 13, 2)
В сердце – «уже вложил», но сам-то внутри ученика не остался! Иначе не нужно было бы вновь «входить» ему после поданного учителем опреснока.
Итак, затруднение остается: ведь ясно сказано, что мысль о предательстве «вложил в сердце Иуде» дьявол! Как же можно это соотнести с поручением Иисуса «удерживать» в себе злого духа, не поддаваясь его внушениям?
Однако спросим: разве же текст Евангелия подтверждает согласие ученика с той «версией» предательства, которую предложил ему дьявол? Мы уже говорили о том, что злой дух менее всего хотел жертвенной смерти Мессии. И не заключено ли прямое подтверждение этого в эпизоде «искушения» Иисуса апостолом Петром? —
С того времени Иисус начал открывать ученикам своим, что ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин, и первосвященников, и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть.
И, отозвав его, Петр начал прекословить ему: будь милостив к себе, Господи! да не будет этого с тобою!
Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от меня, сатана! ты мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. (Матф. 16, 21–23)
В этом эпизоде Иисус, почувствовав влияние сатаны на мысли и слова апостола, обратился прямо к злому духу, отгоняя его.
Из приведенного ясно, что сатана желал именно воспрепятствовать казни Мессии в Иерусалиме, а не способствовать ей.
Но, коль скоро это так, какой же вариант замысла о предательстве «вложил в сердце Иуды» враг людей? И как ученик противостал ему?
Мы помним, что, покинув дом Тайной вечери (Иоан. 13, 30), Искариот сразу направился за «отрядом воинов и служителей от первосвященника» и привел этот отряд в Гефсиманский сад, где Иисус с апостолами проводил остаток ночи (Иоан, 18, 1–3; Матф. 26, ст. 36, 45–50).
Зачем же Иуда привел воинов? Неужели только для того, чтобы указать место, где находился Иисус, и выдать его? Но ведь за Учителем, несомненно, давно уже была установлена постоянная слежка властей, и поэтому очередной этап предательства со стороны Иуды представляется излишним.
Постараемся детально ответить на этот вопрос.
Два заговора[5]
Как мы помним, Мессии, согласно его собственному пророчеству, надлежало быть «вознесенным от земли» подобно медному змею, созданному Моисеем для исцеления народа (Числ. 21, 5–9):
И как Моисей вознес змия в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому,
Дабы всякий, верующий в него, не погиб, но имел жизнь вечную. (Иоан. 3, 14–15)
Смысл этого «вознесения» проясняется в таких словах Иисуса:
И когда я вознесен буду от земли, всех привлеку к себе.
Сие говорил он, давая разуметь, какою смертью он умрет. (Иоан. 12, 32–33)
Именно взойдя на крест и взяв на себя грехи мира, Мессия стал исцелять души людей, подобно тому, как медный змей исцелял народ телесно. Следовательно, мученическая смерть Иисуса должна была происходить публично – при большом стечении народа, на глазах у всех. Это – непременный признак Мессии, довершающий его символическое сходство с медным змеем.
В то же время, среди обладавших властью противников Иисуса существовали две партии, по-разному предлагавшие расправиться с ним. Если одни хотели осудить его на собрании Синедриона и предать казни легально, то другие предпочли бы убить его тайно – «не на глазах у народа», боясь мятежа и бунта его последователей и приверженцев:
…И положили в совете взять Иисуса хитростью и убить;
Но говорили: только не в праздник, чтобы не сделалось возмущения в народе. (Матф. 26, 4–5)
Этот же замысел религиозных властей Лука описывает так:
…И искали первосвященники и книжники как бы погубить его, потому что боялись народа. (Лук. 22, 2)
По всей видимости, этот план «взять хитростью», «погубить», «но только не в праздник» сложился у тех же ненавистников Иисуса, которые и ранее пытались побить его камнями:
Тогда взяли каменья, чтобы бросить на него; но Иисус скрылся… (Иоан. 8, 59)
Именно этих своих врагов Учитель и обличал в том, что они желают убить его – неожиданно, внезапно, «теперь»:
…Ищете убить меня, потому что слово мое не вмещается в вас…
<…>
Теперь ищете убить меня, человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога… (Иоан. 8, 37–40)
План «хитрого», тайного убийства Иисуса упоминается у Луки как раз в связи с договором Иуды Искариота с окружением Каиафы:
…И искали первосвященники и книжники как бы погубить его, потому что боялись народа.
Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа Двенадцати,
И он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками как его предать им.
Они обрадовались и согласились дать ему денег;
И он обещал, и искал удобного времени, чтобы предать его им не при народе. (Лук. 22, 2–6)
Само слово «погубить» в этом контексте воспринимается как указание на совсем иной способ расправы, нежели «легальный» (хотя и неправый, преступный) суд – и «законное» (хотя, по сути своей совершенно беззаконное) предание осужденного Иисуса на расправу римским властям.
Многое говорит именно о таком замысле врагов Иисуса – убить его «не при народе». Весьма похоже, что злой дух и готовил Мессии описанную выше участь – смерть в результате тайного убийства. Однако Иуда Искариот, в сердце которого дьявол «вложил» предать Учителя в руки наемных убийц, перехитрил «человекоубийцу и отца лжи» (Иоан. 8, 44). Казнь Мессии свершилась как раз публично – «при народе» и «в праздник» – накануне Пасхи, когда огромное число паломников уже собралось в Иерусалиме. Произошло ровно то, чего так старались избежать враги Мессии!
И главную роль в этой «перемене сценария» сыграл Иуда Искариот, взявший с собой в Гефсиманию храмовую стражу, приведший Иисуса во двор первосвященника и вынудивший таким образом Каиафу провести сначала ночную «репетицию» суда над Иисусом (Матф. 26, 57–68), а затем и «законный» процесс его осуждения – после восхода солнца:
И как настал день, собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели его в свой Синедрион… (Лук. 22, 66)
Не такой ли последовательностью действий удалось ученику исполнить повеление Учителя: «Что делаешь, делай скорее» (Иоан. 13, 27)? И не были ли слова Иуды Искариота «Радуйся, Равви!» (Матф. 26, 49) тайным оповещением об удачно произведенном им «повороте событий» в нужную сторону? Ведь именно теперь Мессия мог во всем уподобиться медному змею, вознесясь на крест и даря исцеление душам всех веков и народов!