Уста Мессии
В Гефсимании и совершилось «явное» предательство, сопровождаемое знаменитым поцелуем Иуды. На этот поцелуй Иисус отозвался следующими двумя вопросами:
…Друг, для чего ты пришел? (Матф. 26, 50)
и:
…Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лук. 22, 48)
Не несут ли в себе оба вопроса, заданные Иисусом, сокровенный смысл? Назвать предателя «другом» – не говорит ли уже это о многом? В столь трагический момент уместны ли сарказм или ирония? А «последнее воззвание к совести ученика», как пытаются охарактеризовать упомянутые слова Иисуса некоторые комментаторы, разве не было бы запоздалым и бессмысленным после уже совершенного предательства?
И вопрос Иисуса о «предательстве целованием» не намекает ли на нечто еще более важное? Не призван ли он обратить внимание окружающих на необычность ситуации? И нельзя ли вопросительную форму высказывания интерпретировать как сомнение в самом факте предательства: «Действительно ли предаешь, если при этом целуешь?» И не содержится ли здесь особый намек на глубинный смысл происходящего?
Для чего же понадобился пресловутый поцелуй? С какой целью ученик прикоснулся к устам Учителя? Ведь можно было и как-нибудь по-другому указать воинам на Иисуса…
Устам Мессии в пророческих Писаниях отводится особая роль. У Исаии сказано, что Мессия – «отрасль от корня Иессеева» —
…Жезлом уст своих поразит землю и духом уст своих убьет нечестивого. (Ис. 11, 4)
Иоанн Богослов так описал вознесенного Иисуса, явившегося ему во славе своей:
…Из уст его выходил острый с обеих сторон меч… (Откр. 1, 16)
Это перекликается с другим пророчеством Исаии о Мессии:
…Господь…
Соделал уста мои, как острый меч… (Ис. 49, 1–2)
Дух, исходящий из уст Мессии, и есть тот «меч», которым он смиряет и побеждает врагов:
…Сражусь с ними мечом уст моих. (Откр. 2, 16)
Во время финальной эсхатологической битвы с силами зла Мессия описывается так:
Из уст же его исходит острый меч, чтобы им поражать народы… (Откр. 19, 15)
Независимо от того, понимать ли все эти описания «уст Мессии» буквально – как свидетельства его несокрушимой силы, или же в переносном смысле – как образы победы его Учения, «в устах» Сына Человеческого заключена несравненная, чудотворная сила…
Итак, возвратимся к вопросу о поцелуе Иуды: зачем понадобилось ученику на миг соединить свои уста с устами Учителя? Не затем ли, чтобы получить новый заряд духовной мощи – и нанести удар сатане, которого он все еще «содержал в себе», и который, по всей видимости, рвался в это время выйти из-под власти апостола? Должен же был князь тьмы уже понять к тому моменту, что дело принимает оборот, совершенно не согласный с его замыслами! Вот он и предпринимал те «атаки изнутри», отразить которые могло только «дыхание уст» Мессии. Ведь как раз посредством дыхания сообщил впоследствии воскресший Иисус своим ученикам новую духовную силу:
Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святого:
Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. (Иоан. 20, 22–23)
…Мы подошли к заключительному этапу земной жизни Искариота. Именно к этому краткому периоду, по нашему убеждению, относятся сетования Иисуса о судьбе ученика-предателя:
…Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. (Матф. 26, 24)
Неужели в этих скорбных словах проявилось осуждение, а не сочувствие к Искариоту, которому предстояло претерпеть величайшее горе – самоубийство, а вслед за тем и нисхождение в преисподнюю вместе с Учителем? И разве подобные терзания не сопоставимы отчасти с унижением, поношениями и страданиями самого Мессии?
Подойдя к Учителю в ночной Гефсимании, Искариот обратился к нему со словами:
…Радуйся, Равви! (Матф. 26, 49)
Не подтверждал ли этим ученик, что, как и прежде, признает Иисуса своим Учителем и верен его Учению? Ведь יבר <Ра́бби>(буквально «старший мой», «больший меня») – обычное еврейское обращение к тому, кого несомненно признают наставником. Такое приветствие – «Радуйся, Рабби!» – не несет ли весть об исполненном поручении? В контексте происходящего оно могло иметь особый смысл: «Радуйся, Учитель, твое поручение выполнено!»
«Предавая» Иисуса, ученик обращается к воинам с таким предупреждением:
…Возьмите его и ведите осторожно. (Марк. 14, 44)
Греческое слово ασφαλως <асфало́с>означает «надежно», «безопасно». Зная, что́ в дальнейшем ожидает Иисуса, Искариот проявляет заботу о том, чтобы хотя бы на пути в судилище Учителя не мучили…
Однако имеются соображения, позволяющие представить иную интерпретацию этого предупреждения.[6] Как мы говорили ранее, возможность осуществления «другой версии» заговора против Иисуса еще не была исключена: на него могли напасть по дороге к дому Каиафы с целью убийства. Именно об этом и говорил Иуда воинам, призывая их к бдительности: «Ведите осторожно».
Сошествие во ад
А что же произошло далее? Наутро, узнав, что Иисус осужден Синедрионом и что его предали в руки Пилата, ученик не только «раскаялся», но и публично засвидетельствовал, что Иисус невиновен:
…Согрешил я, предав кровь невинную…
И, бросив сребреники в Храме, он вышел, пошел и удавился. (Матф. 27, 4–5)
Словом «вышел» переведено греческое ανεχωρησεν <анэхо́ресэн>– «удалился», что можно символически понять как «удаление от мира сего», уединение для подготовки к переходу в иную реальность. Сам же переход совершился посредством самоубийства – απηγξατο <апэ́нксато>(«задушился», «удавился»). Судя по сказанному об Иуде, —
…Приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его… (Деян. 1, 18)
– суицид совершился через самоповешение, после чего тело сорвалось с ремня (или веревки) и разбилось о камни.
Но ведь самоубийство – тягчайший грех! Как же мог пойти на такое ученик Иисуса, если он оставался верен Учителю? Зададим вопрос иначе: зачем, с какой целью Искариот это сделал? Чтобы найти верный ответ, следует не упускать из виду, что он по-прежнему «содержал», «заключал в себе» сатану.
Куда отправился Иисус, казненный на Голгофе, когда дух его вышел из тела? На это отвечает апостол Петр в своем послании:
…Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом,
Которым он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал,
Некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега… (I Петр. 3, 18–20)
Итак, когда Иисус был «умерщвлен по плоти», то есть умер на кресте, дух его, выйдя из тела, «сошел» (спустился) в место, именуемое «темницей духов», иными словами, в ад, преисподнюю, где были заключены и страдали падшие, грешные духи, не покорявшиеся в земной жизни Богу, несмотря на Его долготерпение к ним. Пример такого Божьего долготерпения – период строительства Ноева ковчега перед потопом. В течение этого времени Ной неустанно проповедовал своим преступным современникам покаяние, однако никто, кроме членов его семьи, так и не покаялся (ср. Быт. 6, 3–14; II Петр. 2, 5). И некоторые из духов, к которым сошел Иисус, содержались в адской «темнице» еще со дней Ноя.
О том, где находился Иисус между смертью и воскресением, сообщает и апостол Павел:
…Он и нисходил прежде в преисподние места земли… (Еф. 4, 9)
Иисус в аду проповедал всем духам – и заключенным там с древних времен, и брошенным в эту «темницу» в более поздние сроки.
Апостол Иоанн объясняет, что любящие Бога и ближних обитают во свете – как на земле, так и в мире ином; а ненавидящие Отца и братьев пребывают – и здесь и там – во тьме духовной смерти (I Иоан. 3, 14–16). Покинув физическое тело, они закономерно оказываются в «темнице духов» – во тьме отлучения от Господа (II Фес. 1, 8–9). Именно для того, чтобы принести им свет покаяния, искупить их и вывести из ада, и сошел Мессия в преисподнюю.
Как же он совершил это? В Библии грех, «притягивающий» к человеку смерть духовную и физическую, рассматривается как некая плотная и ощутимая субстанция, пятнающая и/или облекающая душу. Грех может передаваться от одного человека к другому, его можно принять на себя, а также возложить на жертвенное животное (о жертве за грех см. Лев. 4, 27–29). Взяв на себя грехи мира на Голгофском кресте, Иисус под их тяжестью сошел в ад. Здесь ему и надлежало сбросить с себя эту ношу, избавиться от нее. Но грехи можно только «переложить» на кого-либо. На кого же следовало «переложить» грехи всего мира? Разумеется, на виновника первородного греха, первого соблазнителя – на того самого змея, который уговорил праматерь Еву вкусить плод познания добра и зла.
Но где же находился этот змей, сатана, во время Сошествия Мессии в преисподнюю? Напомним где – в Искариоте.
Не следует ли отсюда с неизбежностью вывод, что Искариоту необходимо было оказаться в аду одновременно с Иисусом, дабы выпустить из себя князя тьмы, ослабленного «заключением» в апостоле? Освободить именно там, в аду – чтобы дух зла, ошеломленный пережитым, не сразу сумел прийти в себя, не мог сопротивляться? В таком случае Иисус получал полную возможность «переложить» всеобщий грех на его первого виновника…
Тайна искупления
Здесь мы ступаем на таинственную почву библейских прообразов-архетипов. В Книге Левит описывается обряд очищения Скинии от грехов народа, проводившийся раз в год – в День Очищения, десятого числа седьмого месяца. В этот день первосвященник, при строгом посте всего народа, входил во Святое святых – сокровенную часть Скинии, чтобы искупить грехи, накопившиеся за целый год. Ведь при каждом жертвоприношении за грех «сущность», «субстанция» этого греха, перенесенная с человека на животное, оставалась в Скинии. Для очищения Скинии первосвященник, «собрав на свои руки» все грехи, затем «возлагал» их на «козла отпущения». Таким образом, «козел отпущения»