Се ля ви… Такова жизнь — страница 15 из 111

– А совесть не мучает?

– Нет. Совесть моя чиста. Потому что, повторяю, я послужил вере и отечеству.

Андрей был озадачен не только философией старца, но и оценкой своего поступка в этой философии и особенно точным, неблаговидным его определением – эгоизм. Как ни стыдно, ни обидно, ни позорно, а ведь прав этот старичок!

Вспомнились Андрею в эту ночь и рассуждения Тома Колдера о том, что бизнесмен не имеет национальности. Он тогда о себе сказал: для делового человека национальность не обязательна. «Я американец, но был русским, мог стать французом, итальянцем, мексиканцем – кем угодно на бумаге, в паспорте. Бизнесмен – космополит, у него нет родины. Цель его жизни – деньги, с ними он хозяин на всей Земле!»

Андрей улавливал явное сходство суждений Тома и соседа-старика. Напрашивался знак равенства между деньгами и эгоизмом. Земной шар для Тома и ему подобных лишь поле деятельности, а урожай на этом поле – деньги только для себя, любимого. Вот и соединились эгоизм и деньги в какую-то новую движущую силу.

И опять возникли дикие, испуганные глаза отца. Андрей вскочил с койки, стал шагать по маленькому пространству от двери до окна. Хотелось опять поговорить со стариком, о чем угодно, лишь бы избавиться от страшного видения. Но старик спал.

Андрей подумал: вот, тоже убил человека, а совесть его чиста. У него вера, а у меня деньги. Будь они прокляты! Хорошо ты пригвоздил меня, старичок. Точно определил – эгоизм, ни отца, ни матери не пощадил. И опять возникли полные ужаса глаза отца. «Как же я мог пойти на это? Господи, помоги мне подохнуть. Никогда ни о чем тебя не просил, Господи, помоги подохнуть».

Может быть, Андрей произнес эти слова вслух. Старичок, не поворачивая лица от стены, вдруг сказал:

– Господь добрый. Молитв не знаешь – молись по-своему, как сумеешь. Господь добрый, может, пошлет тебе утешение.

Андрей возмутился и закричал:

– Разве можно такое прощать! Молчи, старик, ты даже не представляешь, какой я злодей! Нет мне прощения, и не хочу я прощения! Я хочу только одного – подохнуть. Но не повешусь до суда. Надо, чтобы люди услышали, узнали, увидели, какая я сволочь!

Суд

В суд Андрея привезли на маленьком «черном воронке». У входа в здание он прочитал: «Суд Краснопресненского района». На двери, в которую его вели из коридора, табличка: «Зал № 4». За дверью был не зал, а небольшая комната, на возвышении что-то вроде прилавка, за которым виднелись три кресла – одно с высокой спинкой и два пониже. Перед возвышением – несколько рядов стульев, на них сидели люди спиной к вошедшему. Справа – клетка, в нее ввели Андрея, сняв предварительно наручники. Пока Андрей растирал руки после наручников, заняли свои места секретарь, пожилая женщина в обычной одежде и государственный обвинитель, коренастый, средних лет мужчина в синей форме работника прокуратуры. Кресло защитника пустовало.

Андрей разглядел в зале знакомые лица сотрудников фирмы. Пришли от уборщиц до операторов. Секретарь суда без традиционного «Встать, суд идет!» просто сказала:

– Прошу встать.

Вошли судьи в черных мантиях с белыми воротниками. На центральное кресло села судья – молодая, красивая женщина с белым пробором на гладкой прическе. Справа сел мужчина, слева – женщина, оба пожилые, какие-то бесцветные, с простыми, ничем не приметными лицами.

Опросив подсудимого по анкетным вопросам, судья, у которой оказался четкий профессиональный голос, спросила:

– Подсудимый Батюшков Андрей Иванович, признаете ли вы себя виновным?

– Признаю, – твердо сказал Андрей.

– Изложите коротко, что побудило вас совершить убийство вашего отца, Батюшкова Ивана Петровича?

– Я все подробно рассказал на следствии. Это изложено в деле, с которым вы знакомились. Я признался в совершении преступления.

Судья строго сказала:

– Суд для себя, кроме материалов следствия, должен определить степень вашей виновности или невиновности.

Желая только одного, чтобы эта процедура завершилась как можно быстрее, Андрей сказал:

– Я виновен. Виновность свою подтверждаю. Что еще нужно для суда?

– Нужна полная ясность для вынесения справедливого приговора. В деле сказано, что в момент убийства вы не владели собой. Что это значит?

– То и значит, что на меня нашло какое-то затмение в рассудке.

– Но в деле имеется заключение судебно-медицинского обследования, которое вы прошли, и определено, что вы человек нормальный, без каких-либо психических отклонений.

– Я это не отрицаю. И сам без всяких обследований утверждаю – я совершенно нормальный. Судите меня, пожалуйста, по всей строгости закона, я это заслужил. Только, прошу, побыстрее.

В зале прошелестел ропот зрителей. Судья настаивала:

– Мне окончательно не ясны мотивы вашего преступления. За что, почему вы убили отца?

– И это я подробно объяснял следователю. И вы все знаете. Деньги. Желание и возможность завладеть тайной отца, чтобы зарабатывать большие деньги. Я отказался от защитника – нет мне оправдания. Не надо меня защищать. Я отказываюсь от последнего слова. Пожалуйста, выносите скорее ваш приговор.

В зале прошел еще более напряженный ропот. Судья наклонилась к своим заседателям, о чем-то с ними пошепталась. И сказала секретарю:

– Зафиксируйте это заявление подсудимого. Слово предоставляется государственному обвинителю.

Он, не торопясь, встал, одернул свой китель, поправил бумаги на столе и начал ровным, спокойным, громким голосом:

– Уважаемые судьи, вам приходилось не раз рассматривать дела об убийстве. Но отцеубийцу вы, наверное, видите впервые. И не только отца. Он убил и мать свою, Елизавету Николаевну Батюшкову, которая жила бы и сегодня. Она не пережила не только смерть своего мужа, но и то, каким раскрылся перед ней сын, этот изверг.

Судья прервала обвинителя:

– Прошу вас высказываться по существу, мы рассматриваем дело об убийстве Батюшкова Ивана Петровича.

Обвинитель жестко сказал:

– Я говорю по существу и прошу суд рассматривать дело как о двойном убийстве. То, о чем я сказал, очевидно и не требует никаких доказательств.

Андрей для себя отметил: «Прав этот казенный человек, я и маму убил».

Обвинитель между тем продолжал:

– Этот субъект – не простой преступник, он – социальное явление, порожденное происходящими в нашей стране негативными переменами. Он – продукт этих изменений, так называемый «новый русский». Название неправильное, оно не отражает сути этих личностей. Во-первых, они не новые, а буржуазные типы капиталистического общества, которых оно порождало не один век. Во-вторых, никакие они не русские, это явление международное, космополитическое, у них нет родины, нет национальности, они везде, где есть возможность загребать деньги. Деньги – их бог! Андрей Батюшков жил, учился, воспитывался в нашей стране. Он стал бы таким же честным тружеником, какими были его отец и мать. Но он заразился бациллой стяжательства, эгоизма, наживы любой ценой. Он мог заразиться этим губительным пороком не только в Америке, но и в России, потому что эта эпидемия свирепствует и в нашей стране в полную силу. Он проявил себя в качестве так называемого «нового русского» в полном его гнусном безобразии – ради добычи денег убил отца и мать! Вы спросили о мотивах убийства, но он вам не ответил. Это не случайно! Этот хищный волк рядится в овечью шкуру. Этакий тихенький, скромненький, раскаявшийся ягненок. Это не что иное, как попытка повлиять на вас. Вызвать к себе жалость. Уйти от справедливого строжайшего наказания. Не поддавайтесь этому. Перед вами безжалостный, до мозга костей отравленный ядом наживы, страстью к деньгам. Деньги для него все! Зелененький доллар – его бог! Какие нужны для этого доказательства? Они налицо – он убил отца и мать, только ради денег, о чем признался на следствии. Если для обычного уголовника, бандита, убийцы вы определяете высшую меру – расстрел, заменяемый пожизненным заключением, то какое может быть наказание для Батюшкова, который с целью присвоения денег, принадлежавших родителям, убил отца и мать? Я настаиваю, уважаемые судьи, на обвинении в двойном убийстве, и определить Андрею Батюшкову самую высокую меру наказания.

Судья еще раз спросила Андрея Батюшкова:

– Вы не передумали, отказываетесь от последнего слова?

– Отказываюсь.

Суд удалился на совещание. Длилось оно не долго. Все было ясно. Потребовалось только время для написания приговора.

Если отбросить повторение анкетных данных, описание сути преступления, номера статей Уголовного кодекса, мера наказания была определена: пожизненное заключение.

Андрей вздохнул с облегчением. Наконец-то все кончилось! Присутствующие в зале теперь не шушукались, а загудели, как пчелиный улей. И было не понятно – они одобряют или осуждают этот строгий приговор.

Финал

Сотрудники фирмы «Батюшков и К°», которая с началом следствия была законсервирована, послали еще до суда Кате в Нью-Йорк телеграмму с печальной вестью о гибели родителей.

Катя прилетела в Москву с мужем Джимом и сыном Ванечкой. На похороны и на суд они не успели. Пришли на кладбище к двум свежим могилам, над которыми стояли два деревянных креста, внизу прислонены две фотографии в рамочках, уже попорченные дождями, увядшие поблекшие цветы лежали на еще не просохшей земле.

– Здесь лежат твои бабушка и дедушка, – сказала Катя сыну.

– А почему их закопали? – спросил Ванечка, поблескивая белыми, как жемчуг, зубками.

– Они умерли.

– А когда мы умрем, нас тоже закопают?

– Обязательно. Так полагается.

– А я не хочу, чтобы меня закапывали.

– Тебя не будут закапывать, ты будешь жить счастливо и долго.

Эти слова Кати были пророческими. Ванечка жил в России долго, богато и счастливо. Рассказ об этом требует написания другой книги. Но я поведаю только о том, как начиналась новая жизнь нового поколения Батюшковых. Ваня родился, когда еще не было официально оформлено замужество Кати. Она записала его на свою фамилию. Так появился на свет черный Иван Батюшков.