Приехав в Россию, Катя, Джим и Ванечка поселились в квартире родителей. Кстати, не помнила Катя, где находится эта квартира. Москва очень изменилась, улицы здесь назывались теперь по-другому. Но пожилой шофер такси, которого они наняли в аэропорту Шереметьево, помнил старые названия улиц и доставил американцев, куда они хотели.
Да, все трое они были американцами, и предстояло немало хлопот, чтобы получить «вид на жительство и разрешение занять квартиру. Благо в архиве паспортного стола нашлась старая Катина московская прописка.
Как наследница, Катя имела право на получение половины имущества родителей. Это тоже надо было оформлять через нотариуса. Вторая половина наследства принадлежала осужденному Андрею, приговор суда не предусматривал конфискацию имущества, потому что оно принадлежало Батюшкову-старшему.
Джим с Ванечкой мотались по Москве. Джим удивлялся, какая она красивая и современная. Вечерами он делился с Катей впечатлениями, сверкая белками глаз, причмокивал большими фиолетового цвета губами и восклицал:
– Фантастика! Не думал, что здесь, как и у нас, небоскребы и автомобильные пробки. В газетах наших я читал, что в России ночью по улицам бродят медведи!
Катя решила повидать Андрея. Все же брат. Она добилась разрешения на свидание. Поехала в N-ск одна, без Джима и Ванечки.
Ее пропустили в комнату, предназначенную для таких встреч. Андрея привели два конвоира. Он, одетый в полосатую робу, шел согнутый, руки его были заведены за спину и скованы наручниками.
Катя не узнала брата, она подумала, что по ошибке привели другого заключенного. Перед ней стоял скрюченный старик с белой шевелюрой и белой бородой.
– Не узнаешь? – спросил Андрей.
Катя ужаснулась, как изменился, совершенно поседел Андрей всего за несколько месяцев.
– Я это, не сомневайся. Ну, что, пришла меня упрекать, осуждать?
Катя молчала, она не знала, что ему сказать. Андрей между тем продолжал:
– У нас мало времени, давай сразу о деле. Я подлец и понес заслуженную кару. Но ты меня не осуждай – я сделал тебя богатой. Ты будешь жить счастливо, потому что все наследство принадлежит тебе. Найди в этом городе нотариуса, пусть он подготовит документ о моем отказе от доли моего наследства. Приходите вместе, я подпишу. Мне теперь ничего не нужно. А тебе жить. Когда придешь с нотариусом, я подготовлю тебе описание секрета, который открыл мне отец. Теперь это нужно тебе, для продолжения дела. Все. Больше нам не о чем говорить. Уходи.
Катя не сказала брату ни слова, но, понимая, что надо что-то сказать, молвила:
– Может быть, тебе что-то нужно? Я привезу. Буду тебя навещать.
– Ничего мне не нужно.
Он повернулся спиной с заведенными за нее руками, сказал конвоирам:
– Уведите меня.
От двери оглянулся. Первый раз за все свидание посмотрел прямо в глаза сестры. Мучительная тоска была в его взоре. Он тихо сказал:
– Принеси мне фотографию Ванечки.
И побрел за лязгнувшую решетчатую дверь.
Нотариуса Катя нашла. Посвятила его в сложную семейную драму. Нотариус, пожилая, добрая женщина, согласилась в порядке исключения посетить с Катей тюрьму для подписания Андреем его отказа от наследства.
Просьбу Андрея о фотографии Ванечки Катя могла выполнить сразу же на первом свидании, потому что карточку сына всегда носила в своей сумочке.
Безгранична доброта русского человека, прощает он своим недругам тяжкие обиды. Отходчив. Прогневается, может нехорошим словом обложить, но пройдет время, и спадает накал злости, появляется даже сострадание – не слишком ли круто обошелся с обидчиком?
Так случилось и у Кати. Очень хотела она отчитать Андрея за совершенное им злодеяние, но увидела его, седого и согбенного, и злость угасла. А когда попросил Ванину карточку, совсем обмякло женское сердце. Поняла: оставшиеся в живых Батюшковы – единственное светлое пятнышко в жизни узника.
Решила Катя не только фото подарить, но и показать Ванечку. Позвонила Джиму по мобильнику, попросила привезти сына. Когда они приехали, объяснила, зачем.
– Тебя на свидание не возьму, – сказала Джиму. – Не положено. Да и перепугаешь ты всех своим видом!
С нотариусом и Ванечкой она пришла в назначенное время к знакомой уже проходной. Пропуска им оформили сразу. А как быть с Ванечкой – проблема.
– Документов у него нет, – засомневался дежурный офицер. – И вообще, он какой-то не наш – черный.
Катя возмутилась:
– Что вы говорите! Не наш. Да, он не ваш. Он мой, вот, в паспорте моем записан.
– Паспорт американский, что в нем по-английски написано, я не понимаю. Пускать на свидание не положено.
Катя нашлась, приврала:
– Куда же мне его деть? Я приезжая. Оставить не с кем. Не брошу же я его на улице или у вас здесь на проходной.
Дежурный смягчился, улыбнулся:
– А что, у меня можно. Мальчик хорошенький, мы с ним побалакаем. Американец, ты по-русски говорить умеешь?
Ваня не смутился:
– А вы на английском можете?
– Нет, по-английски ни бельмеса, – сказал охранник.
Подбирая русские слова, Ваня произнес:
– Извините, я с вами не останусь. Разрешите, господин офицер, пойти с мамой.
– Раз ты такой вежливый, придется разрешить.
В той же комнате, где проходило первое свидание, встретились с Андреем. Когда его ввели, полосатого, согнутого, закованного, Ванечка прижался к матери. Андрей, заметив это, улыбнулся:
– Что, Ванечка, страшен твой дядя?
– Нет, я вас не боюсь, – пролепетал мальчик. – Мне страшно, что здесь так вас сгибают.
Хотели приступить к оформлению документа, но возникла непредвиденная и непреодолимая трудность. Содержание бумаги нотариус Андрею зачитала. А как подписывать? Руки закованы за спиной.
– Может быть, на минуту освободите от наручников? – попросила нотариус.
Дежурный даже поперхнулся, отвечая на такую небывалую просьбу в этой тюрьме:
– Вы что! Невозможно! По инструкции наручники надевают и снимают, когда осужденный находится в камере, а руки высовывает в специальный лючек.
– Как же быть? Может быть, я зайду вместе с вами в камеру, и он там подпишет?
Конвоир замахал рукой:
– Это вообще невозможно, посторонние ни в коем случае внутрь тюрьмы не допускаются.
Катя предложила:
– Тогда вы без нас сходите с ним в камеру, он там подпишет, а вы принесете нам документ.
На это возразила нотариус:
– Невозможно. Документ должен быть подписан в моем и в вашем присутствии. В противном случае он в любой день может обжаловать и отказаться от своего согласия, напишет заявление прокурору, что его куда-то уводили, принудили подписать без нотариуса. И прокурор немедленно объявит вашу договоренность недействительной.
Оформление зашло в тупик. Две инструкции взаимно исключали возможность законного оформления – закованный Андрей не мог подписать документ. Думали, искали выход все. Но ничего не могли придумать. Вдруг Ванечка сказал:
– Дядя Андрей, а ты попробуй задом. Я на стенке рисовал фломастером задом. У меня получалось.
Даже суровые конвоиры засмеялись:
– Ишь, какой шустрый! Как и зачем ты писал, повернувшись спиной?
– Дворник меня ругал: зачем пачкаю стенку. Потом он отошел. Подметал. Смотрел в мою сторону. А я встал спиной к стене и нарисовал кружочки.
– Ну, проказник! Пачкать стены нехорошо!
– Я больше не буду.
– Может, попробуем? – предложила нотариус.
Конвоир спросил:
– Осужденный, вы согласны, сможете поставить подпись?
– Надо сначала попробовать, чтобы я не испортил документ.
Его подвели к столу. Положили чистый лист бумаги. Андрей встал спиной к столу, положил руки на бумагу и несколько раз расписался.
Нотариус показала подпись Андрею:
– Вы всегда так расписываетесь?
– Да, это моя подпись.
– Но надо попасть точно в графу, где она должна появиться.
– А вы мои руки нацельте.
С помощью конвоиров и нотариуса Андрей положил руки на бумагу, нацелили ручку на нужное место, и Батюшков расписался, где полагается.
Все были довольны – выход найден, хвалили Ванечку. Андрей стал быстро по-английски говорить Кате, в чем заключалась тайна отца. Но конвоир прервал его:
– Стоп! Это не положено! Говорите только по-русски.
Но Андрей спешил и продолжал на английском:
– Только своему черномазому не доверяй этот секрет. Он может от тебя избавиться. И не забывай – побольше покупай разных химикатов, чтобы запутать тех, кто попытается разгадать тайну.
Конвоиры уже на полном серьезе закричали:
– Прекратить разговоры! Свидание прерывается! Осужденный, марш вперед.
Катя сунула фотографии ближнему конвоиру:
– Пожалуйста, передайте ему. На них нет никаких надписей.
Лязгнула решетчатая дверь, Андрей крикнул уже из коридора:
– Ванечка, не забывай дядю!
Катя и нотариус быстро пошли к выходу. Ванечка плакал.
– Ты что, сынок?
– Мне дядю жалко.
Прозрачные слезинки скатывались по его черным щечкам, в них отражались крошечными белыми пятнышками светлые окна с решетками.
После всех формальностей лечебное учреждение «Батюшков и К°» заработало с прежним успехом. В нем все было на ходу. Катя стала полноправной хозяйкой. Она не пожелала менять название фирмы, объявляла его по-своему: «Батюшков и Катя». Она взяла на себя все административные и бухгалтерские заботы, которыми раньше занималась Елизавета Николаевна. Клиентов, как всегда, было много, и практичная Катя со временем изменила профиль на лечебно-косметический. Надоели хлопоты с грандиозными толстяками обоего пола. Они требовали много времени на обработку. Поэтому им отказывали, отсылали к докторам лечиться.
Джим со временем освоил работу оператора и вскоре даже превзошел своих коллег, старых операторов, то ли искусством, то ли внешностью: к нему особенно охотно записывались дамы. В его руках для них сочеталось полезное с приятным. Романтика! Разве не приятно, когда тебя месит такой черный детина!