Се ля ви… Такова жизнь — страница 18 из 111

– Это все случайные встречи. Нужна семья, уют, постоянство. А Поля рождена для этого, она все умеет: и шить, и варить, и мужа приласкать.

– Да очень она некрасивая, – упирался Ефим. – С ней нигде не покажешься.

– А тебе что, на банкеты в высокосветское общество ходить? Тебе уютный дом, хороший друг нужен. Заболеешь – стакан воды некому подать. А тут Поля рядом, она тебя выходит.

– Ну, разве что на пробу, – согласился Ефим. – Только без регистрации и без венчания. Вы, Зинаида Григорьевна, представляете ее в фате?

В общем уговорила Зинаида Григорьевна. Поле она напела еще больше о семейном счастье, о близости дорогого человека, об опоре в жизни и прочих супружеских радостях.

Поля никогда даже не мечтала о таком. Она знала свои внешние недостатки и решила для себя раз и навсегда не тяготиться этим и жить, как Бог даст. И вдруг такая хорошая радужная картина. Конечно, она была согласна на предложение Зинаиды Григорьевны. Ефима она знала много лет. Встречались они во дворе, в вестибюле, но близко не знали друг друга. Он звал ее шутливо мартышкой, пока она была девочкой, но позднее понимал, девушку обижать таким прозвищем нельзя. Стал называть соседкой.

Поля после разговора с хозяйкой уже прикидывала, как она приведет в порядок Ефима. Ходил он много лет в одном и том же комбинезоне, когда-то синего цвета, а теперь просто грязно-неприглядного. Из комбинезона выглядывала фланелевая рубашка, мятая-перемятая, от грязной шеи так засаленная, что из нее можно было сварить жирный бульон. Поля думала о том, как она все это выстирает, какой станет Ефим опрятный и чистый. Она готова была с ним одолеть любые трудности и невзгоды. Одним словом, она была согласна, и женитьба состоялась на условиях Ефима – без регистрации и без венчания.

Добрейшая Зинаида Григорьевна дала в приданое Поленьке два стула с гнутыми спинками. Поля подготовила себе новобрачный подарок: две новых белых простыни и байковое одеяло очень красивой, в клеточку, расцветки.

Свадьба состоялась в комнате Ефима в коммуналке, без гостей, как говорится, тет-на-тет. Ефим поставил на стол бутылку водки, открыл несколько банок консервов. А Поля убрала с его кровати старые тряпки и постелила белые простыни, накрыв их ярким одеялом. Они еще пахли магазином.

Сели за стол. Ефим налил водку в стаканы поровну, чуть больше половины и доброжелательно сказал:

– Ну, будем знакомы! – и опрокинул в себя содержимое стакана.

Поля пригубила. И тут же отдернула стакан. Она никогда в жизни не пробовала спиртного.

– Ничего, привыкнешь, – подбодрил Ефим, выковыривая из консервной банки сайру.

Потом они посидели некоторое время. Поля смущенно опускала глаза долу, а Ефим прикончил поллитру и решительно сказал:

– Будем женихаться!

Снял рубаху и брюки и лег на чистые простыни. Полина, как во сне, не понимая происходящее, пошла к нему.

– Чего же ты одетая? Сымай!

Она вспомнила то, что видела в такие минуты в кинофильмах, ждала поцелуев, ласки, но Ефим схватил ее, подмял под себя. И все дальнейшее Поля позднее вспоминала с ужасом. Как пытку.

Когда Ефим свалился на бок и захрапел, Полина осторожно выскользнула из постели. Оделась. Взяла свое приданое, два гнутых стула, и ушла из комнаты новоявленного супруга. Навсегда.

Зинаида Григорьевна ее уговаривала:

– Стерпится, слюбится.

Да и сам Ефим бубнил:

– Ну, чего ты фордыбачишь? От людей стыдно.

Но она четко отрезала:

– Сходила замуж, все, больше не хочу.

* * *

Вскоре Полина нашла по объявлению работу уборщицы на областной пушно-меховой базе. Располагалась она на окраине города, окруженная общим забором, за которым были цеха обработки пушнины, контора и несколько хибарок, прилепленных к общему забору. В хибарках жили сторож, кладовщик, а в пустой поселили новую уборщицу Полину.

На базу свозили шкурки кроликов, лисиц, волков, иногда медведей – все, что сдавали охотники в районные заготконторы. На базе шкурки выделывали, обрабатывали, упаковывали и отправляли на меховую фабрику. Базу возглавлял пожилой, спокойный, интеллигентного вида Михаил Николаевич Гаврилов, специалист по меховым делам и добрый, некрикливый руководитель, которого уважали все работники. А заслужить здесь уважение не просто: мастера-скорняки, как говорится, штучные специалисты, найти их было очень нелегко. Обходительный, знающий дело директор пришелся им по душе, работа шла спокойно, без командных криков директора, при добросовестном отношении к делу всего коллектива.

Поля с первого дня почувствовала общую доброжелательность, была очень рада и довольна. В отведенной ей комнатушке она была счастлива. Много ли человеку надо для ощущения счастья? И опять-таки, чем его мерить? Избавилась от свадебной передряги, улеглась внутри дрожь от ожидания ужасного будущего. Легко на душе, как после тяжелой болезни. Теперь она ни от кого не зависит. У нее свой угол, работа, зарплата, добрые люди вокруг. Все, что нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливой.

И она была счастлива!

* * *

Работа у Поли оказалась нелегкой. Мастера-скорняки после завершения трудового дня оставляли клочья шерсти не только на верстаках, но и на полу, ее разносило сквозняком на подоконники, во все щели и выступы на стенах. Раньше здесь убирались только верстаки и подметался пол. Новая уборщица в первый трудовой день, вечер и до полуночи вычистила все давние залежи шерсти. Вымыла окна, протерла поблекшие электролампочки под потолком. Все работники и особенно директор обратили на это внимание. Кое-кто подумал: для начала цену себе набивает. Но цех обработки и контора базы каждое утро встречали сотрудников чистотой и ухоженностью. Мастера даже аккуратнее стали работать, не сбрасывали отходы на пол.

Михаил Николаевич был очень доволен новой уборщицей. Однажды она помогла ему донести домой покупки, сделанные на рынке по поручению жены. Случилось это к вечеру, когда семья собиралась к столу ужинать. Жена Михаила Николаевича, Варвара Сергеевна, женщина крупная, сначала испугала Полю властным взором и голосом. Но оказалась она человеком добрейшего сердца, голос и строгость исходили от ее массивности, а все, что она делала и говорила, было добрым и не обидным.

В этот первый вечер Варвара Сергеевна скомандовала:

– Садись за стол, будешь с нами ужинать.

Поля не знала, как относиться к этой громкой команде. Подбодрил Михаил Николаевич:

– Садись, садись, Поленька, не смущайся.

За ужином все были веселые, шутили, громко разговаривали. Хозяйка пододвигала Поле салатницы, тарелки с закусками и, видя, что девушка стесняется, сама щедро накладывала в ее тарелку разную снедь. После ужина все отправились на веранду слушать новости по радио. Никто не обратил внимания на то, что Поля к ним не присоединилась, а когда хватились после новостей, обнаружили ее на кухне, где она перемыла всю посуду, которая набралась после ужина, и ту, что залежалась от обеда.

Варвара Сергеевна ахнула:

– Какая проворная! Да как чистенько все вымыла! Ну, спасибо тебе, милая! Приходи к нам почаще, я такой гостье всегда буду рада.

И Поля приходила. Сначала Михаил Николаевич ее приглашал. А потом по просьбе Варвары Сергеевны приходила сама, по воскресеньям, когда не было забот на базе, да и пойти-то больше некуда.

Присмотрелась Поля к Гавриловым, узнала о них многое. Построили они этот дом недавно, на новой улице, когда отводили здесь участки. Проект начертил сам Михаил Николаевич: большая гостиная-столовая, из которой широкая дверь и окна на такую же большую веранду. Две спальни: одна – себе с женой, другая – сыну-подростку Сашеньке. Кухня, санузел и закуток для котла отопления. В дальнем углу двора небольшой флигелечек – одна комнатка и верандочка – это для себя, сюда Михаил Николаевич уединялся почитать, попить пивка и, как узнала Поля позднее от него же:

– Прячусь туда от децибелов Варвары Сергеевны, особенно когда к ней приходит подружка-соседка Елизавета.

Центром, который объединял, делал семью счастливой, был Сашенька. В отца. Крепкий, широкогрудый, рослый, такой же добродушный и покладистый. Он был всеобщим любимцем. Его любили в школе товарищи, ребята, с которыми катался на велосипеде по улице. В семье любили по-своему. Отец строго говорил, как мужчина с мужчиной:

– Саша, пожалуйста, приходи домой точно, как обещаешь. Мама волнуется, когда ты не возвращаешься вовремя. Опаздывать неприлично.

Мама, наоборот, не скрывала своей любви к сыну, даже голос ее грубоватый превращался в мурлыканье:

– Сашенька, миленький мой, опять ты закатался на велосипеде. Я так волновалась.

Николай Михайлович не одобрял подобное «сюсюканье». Но сам ни в чем не отказывал Сашеньке. Даже гараж построил во дворе напротив ворот для будущей Сашиной машины. До того будущего гараж служил курятником с огороженной сеткой территорией, чтоб не портили куры двор. Но и курочки эти были нужны для свежих яиц Сашенке.

Соседка Лизавета тоже обожала Сашеньку. Но по-своему, не как мать и отец, а как-то шутливо, с иронией к нему обращалась:

– Ну, что, молодой человек, партию в шахматы мне проиграешь?

Саша вежливо соглашался, но, как правило, обыгрывал Елизавету.

– Нехорошо, молодой человек, мог бы и уступить женщине! – говорила она, глядя на него любящими очами.

Соседку Поля встречала у Гавриловых часто. Была она худая, энергичная, говорила тоже громко и категорично. Как выяснилось позднее, настоящее имя ее – Эльза Карловна. Она немка. И муж у нее был немец – Роберт Фридрихович Зитлер. Он построил здесь дом рядом с Гавриловыми, одноэтажный, но на высоком цоколе, поэтому видный, красивый. Пожить ему в этой осуществленной мечте не удалось – арестовали. Никто не знал, за что. Был он простой бухгалтер, ни с какими секретами и тайными работами не связан. Эльза Карловна доверительно сказала Гавриловым:

– Наверное, за фамилию и даже за одну букву: Зитлер это почти Гитлер.