В предвоенные годы имя Гитлера стало появляться в печати все чаще. Может быть, и права соседка: не понравилось органам это сходство – Зитлер-Гитлер.
Надолго прижилась Поля в семье Гавриловых. Услужливая и трудолюбивая, она была хорошей помощницей Варваре Сергеевне в доме, а Михаилу Николаевичу на работе. Все чаще ее оставляли ночевать. Спала в гостиной на диване. А иногда, вечером, Михаил Николаевич говорил ей:
– Иди, Поля, спать в мой терем, отдохни от нас.
Семейные отношения не повлияли на работу Поли на базе: цеха и контора постоянно были добросовестно ухожены. За это директор отмечал премиями в праздничные дни, особенно 8 марта. А работники базы в день ее рождения вскладчину покупали подарок Поле: то ботинки на зиму, то плащ от дождя.
Было Поле тепло и уютно, и, может быть, годы, проведенные на базе и в доме Гавриловых, стали бы самым настоящим и полным ее счастьем… Но…
Это «но» часто меняет и переворачивает все в жизни не только одного человека, но и всего государства.
Грянула война…
Началась срочная мобилизация. Михаил Николаевич освобождался от призыва по возрасту. Саше еще не хватало до восемнадцати лет четыре месяца. Но он сказал, что пойдет в военкомат и запишется добровольцем. Поля стала свидетельницей разговора по этому поводу. Варвара Сергеевна закричала:
– Ни в коем случае!
Саша сказал спокойно и убедительно:
– Мама, я должен!
– Никому ты ничего не должен. Не отпущу.
– Я должен защищать родину.
– Газет начитался, радио наслушался. Не пущу!
Саша сказал спокойно:
– Мама, надо!
Она кричала свое:
– Что надо? Кому надо? Мне ничего не надо! Ты у меня один-единственный. Тебе еще восемнадцать не исполнилось. Скажи ему, Миша! Ты же отец, он тебя послушает.
Оба они – и Саша, и мать – во время обмена этими фразами тайком зыркали в сторону Михаила Николаевича, который стоял у книжного шкафа. Наконец, он молвил:
– Александр (впервые так назвал сына), ты поступаешь правильно. Ты должен защищать родину.
Варвара Сергеевна от этих слов мужа чуть не взвилась над полом вслед за своим выкриком:
– И ты, черт старый, заразился пропагандой! Он у нас единственный!
Михаил Николаевич все тем же спокойным голосом сказал:
– Он сам решил. И решил правильно. Я горжусь поступком своего сына.
Варвара Сергеевна тихо, словно угасая, произнесла:
– Очнитесь. Вы же не на митинге. Встает вопрос о жизни и смерти! Опомнитесь.
И тут Поля услышала одно слово, сказанное Гавриловым-старшим, прозвучало оно так, что запомнилось Поле на всю жизнь не смыслом, а тоном, уже без всякой вибрации – строго, холодно, непререкаемо:
– Варвара… уймись!
Поле показалось, что произнесенное Михаилом Николаевичем имя жены повисло в воздухе и некоторое время резонировало под потолком. Жена сникла, будто мяч, из которого выпустили воздух, обмякла, руки ее повисли вдоль большого, но теперь утратившего силу, тела. Она зашаталась и, наверное, упала бы, если бы ее не подхватил Саша.
– Мама, мамочка, не надо, не расстраивайся так. Ничего не случилось. Все будет в порядке. Я повоюю и вернусь.
Он повел ее в спальню, а она, улыбаясь сквозь слезы, шептала:
– Дурачок ты мой ненаглядный – повоюю и вернусь…
Сашу в армию не взяли, но он поступил в училище. На некоторое время в семье воцарилась прежняя спокойная жизнь. Сын приходил по воскресеньям домой, в красивой курсантской форме. Сияли начищенные пуговицы, белоснежная струйка подворотничка, зеркально начищенные сапоги. Высокий, стройный, подтянутый, румяный, довольный своим положением военнослужащего. Его усаживали к столу, со всех сторон подвигали угощения. Он ел, не стесняясь, и рассказывал о курсантской жизни. Но потом все вдруг вспоминали о плохих делах на фронте, об отступлении, сдаче городов, о том, что фронт приближался к их родному N-ску. Радость встречи сникала, у всех на лицах появлялась озабоченность по поводу возможного очень скорого расставания.
У Поли забот прибавилось, теперь, кроме уборки и мытья посуды, она уходила в магазины еще до рассвета, записывалась в бесконечные очереди, выстаивала их и возвращалась с полученными по карточкам хлебом и другими продуктами.
О том, что Саша убыл на фронт, узнали от знакомых, чьи сыновья учились вместе с ним. Училище ночью подняли по тревоге и бросили закрывать какой-то очень опасный прорыв немцев, которые уже переправились через Днепр.
В доме Григорьевых словно свет погас, стало мрачно и настороженно. Ждали весточки от Саши, а он все не присылал.
Теперь Поля не только убиралась, ходила по очередям, но еще до полночи стояла на коленях рядом с Варварой Сергеевной и молилась, просила Бога, чтобы он уберег от смерти дорогого Сашеньку.
Соседка Елизавета стала реже бывать в доме Гавриловых. Когда больше недели не появилась, Варвара Сергеевна послала Полю:
– Сходи, навести, не заболела ли. Может помочь надо?
Поля бывала у Лизы и раньше, знала, где и как войти. Вошла тихо, чтобы не испугать соседку. То, что она увидела, очень удивило Полю. В зале Лиза стояла перед географической картой, которая висела на стене и, как военный человек, что-то чертила на этой карте. Поля кашлянула, чтобы привлечь внимание. Лиза быстро обернулась и расставила руки, будто хотела прикрыть собой карту. Но карта висела выше ее головы, и Поля рассмотрела на ней ленточку, обозначающую линию фронта. Не видя в этом ничего худого, Поля спросила:
– За боевыми действиями наблюдаете?
Подошла и сама стала разглядывать, где же сегодня проходят сражения. Лиза несколько растерянно подтвердила:
– Отмечаю. Читаю сводки информбюро и отмечаю.
Поля не могла понять, где же наши войска. Она знала, что немецкие позиции обычно рисуют синим цветом, а наши красным. Но на карте была только красная ленточка, прикрепленная булавками.
– А где же немцы? – спросила Поля.
– Вот, где красная линия, перед ними немцы.
– Вы их не рисуете, потому что быстро продвигаются?
– Да, очень быстро. Не успеваю наносить. Скоро будут здесь, у нас.
По тому, как Лиза это сказала, Поля вдруг вспомнила, что соседка – немка, и поняла, что она красным наносит положение немецких войск. Ждет их прихода! Полю охватила оторопь от этой догадки, она не знала, что сказать и не сумела скрыть своего испуга. Эльза Карловна поняла ее состояние, сухо отрезала:
– Донесешь?
– Что вы, что вы! – замахала руками Поля. – Я не такая…
Соседка, уже не скрывая, объяснила:
– Жду. Они моего мужа освободят. Он ни за что сидит. Они его освободят обязательно.
Поля между тем потихоньку отступала к двери, лепетала:
– Меня к вам Варвара Сергеевна… Узнать, не больны ли вы. Не приходите…
– Скажи: здорова. Приду. Скоро приду.
Поле послышалась тайная угроза в ее жестких словах, вроде бы она хотела сказать: приду вместе с ними.
Поля о своем открытии ничего не сказала Варваре Сергеевне. И Михаилу Николаевичу тоже не открыла тайну соседки. Опасалась, вдруг они сообщат об этом куда нужно, а она, Поля, обещала не доносить. В общем промолчала. А соседка вскоре пришла. Поговорили о невеселых делах на фронте. Спросила, какие вести от Сашеньки. Но Поля по глазам Эльзы Карловны поняла – пришла она проверить, не выдала ли ее Поля. Убедившись, что Гавриловы ничего не знают, повеселела, уходя, очень значительно поглядела Поле в глаза, заговорщицки улыбнулась.
Наконец-то принесла почтальонша письмо от Саши. Листок, сложенный треугольничком, видно, конверта не было. Сын коротко сообщал: «Жив, здоров. Скоро погоним фрицев назад. Не скучайте. Не беспокойтесь. Всех целую. Привет Поле. Целую, Саша». И дата месячной давности. Где он теперь? Фронт совсем близко подступил к N-ску, может быть, забежит хотя бы на часок, если здесь их часть отступать будет.
В городе готовилась эвакуация. Но на подготовке все кончилось. Немцы прошли правее и левее, N-ск оказался в зоне оккупации. Больших масс ни своих, ни гитлеровцев через город не проследовало. Бои прогремели стороной. Легли спать при своих, проснулись при чужих. Но немецкая администрация в N-ске появилась: комендатура, офицеры, солдаты – в светло-зеленой форме, гестапо, полиция – в черной. Начались аресты. Чистили город от коммунистов, евреев, ловили разных бывших начальников.
И вот однажды, как и обещала Поле, пришла к Гавриловым соседка в немецкой форме, но без погон. Она торжествующе и весело представилась:
– Здравия желаю! Честь имею – переводчица градоначальника Эльза Карловна Зитлер!
Гавриловы онемели, не знали, как себя вести.
– Дорогие соседи, я ценю нашу дружбу. Особенно твою доброту, Поля. – Обращаясь к Гавриловым: – Она спасла вам жизнь тем, что меня не выдала. Я поручилась за вас в немецкой комендатуре. Вас не тронут. Не беспокойтесь. О том, что Саша служит в Красной Армии, молчок. Я тоже умею держать язык за зубами. Ну, будьте здоровы. Если что – обращайтесь.
И ушла твердым шагом с гордо поднятой головой. Когда Эльза удалилась, Поля рассказала, как застала ее около карты с отметками продвижения немецких войск. Варвара Сергеевна упрекнула:
– Что же ты нам не рассказала.
А Михаил Николаевич похвалил:
– Правильно поступила, доносительство при любой власти подло, хоть при советской, хоть при фашистской.
С приходом гитлеровцев перевернулись думы о Саше на сто восемьдесят градусов. Теперь он находился по ту сторону фронта, а Гавриловы и Поля – в немецкой зоне.
Гитлеровцы в N-ске продержались недолго. После Битвы за Москву их полчища покатились на запад. Во время этого отступления выбили их и из N-ска. Однако за недолгие месяцы оккупации жители насмотрелись много бед. Гавриловых не тронули благодаря покровительству Эльзы Карловны.
Госпожа Зитлер очень переменилась за эти дни. Однажды она подстерегла Полю на улице и завела в свой дом. Вид у нее был теперь не такой воинственный, как в тот день, когда представилась Гавриловым переводчицей немецкой администрации, глаза у нее не только потускнели, но и бегали, как у провинившейся в чем-то нехорошем. Она сама об этом сказала Поле: