– Я как раз думал, что бы тебе подарить на память? – Миронов достал из кармана авторучку. – Вот возьми. Она тебе будет напоминать о письмах.
Потом он проводил Жорку до самых ворот. Держа под руку, вел его и говорил:
– Если тебе будет трудно, не забывай – у тебя здесь много друзей. Пиши иди приезжай – мы всегда поможем.
– А если бы я на сверхсрочную попросился? – вдруг спросил Паханов.
– Возьмем с удовольствием, хоть сейчас.
– Я бы хотел быть вашим шофером. У меня ведь нет никого. Отец – так он и не отец, а так, сам по себе. Вы всю жизнь по разным местам кочуете, и я бы с вами ездил. Ну, а если война и в случае бомба или снаряд – собой заслонил бы. Одним словом, вы для меня, как и для Сеньки того, – батя. Уж вы не обижайтесь, а я в письмах вас так называть буду.
– Спасибо тебе, Жора, за добрые слова. В письмах зови, как считаешь нужным. А Семену ты напиши. Вы теперь вроде как побратимы.
Паханов даже остановился:
– Верно! Как это я раньше не дотумкал? Брат он мне. Настоящий брат по отцу. – И нежно добавил: – По тебе, батя.
Желая скрыть охватившее его волнение и боясь, как бы прощание не вылилось в слезливую сцену, Миронов заторопился:
– Ну ладно, Жора. Пойду. Дела. Нине привет передай. Будь здоров и пиши обязательно.
Полковник пошел к штабу, а Жорка смотрел и смотрел на родного и близкого человека, стараясь навсегда запечатлеть его в памяти.
У входа в штаб Миронову отдал честь Лобода. Командир взглянул на него и, видя, что взводный хочет о чем-то спросить, остановился.
– Я смотрел, как вы прощались с Пахановым, – сказал виновато Лобода. – Мне стыдно, что я не сумел найти подход к этому человеку. Я и сейчас не смог бы с ним справиться. Скажите, пожалуйста, как вам это удалось? Что вы с ним сделали?
– Я один тоже ничего не сделал бы. Работали все. Между прочим, и вы сыграли некоторую роль. Жорка отчасти назло вам стал человеком. Люди руководствуются в делах и поступках нормами поведения, которые считают правильными или выгодными. Раньше у Паханова были одни взгляды, и он воровал. Теперь ему помогли избавиться от пороков, и он стал жить честно. – Полковник добро посмотрел на виноватое лицо лейтенанта и добавил: – А вы не отчаивайтесь. Человек всю жизнь подвергается процессу воспитания. Вы тоже. Этот случай для вас – наука. У вас еще все впереди. Вглядывайтесь в людей повнимательнее. Находите, какими идеями они руководствуются, а потом действуйте. Воспитывать – профессиональная обязанность офицера.
Полковник вошел в кабинет и, прежде чем переключиться на текущие дела, подумал: «Да, процесс воспитания происходит всюду и длится на протяжении всей жизни человека. Мы воспитываем. Нас воспитывают. И тех, кто воспитывает нас, тоже воспитывают. Все находится в сфере этого непрекращающегося процесса. И имя мудрому воспитателю, который держит всех в поле зрения, который бескорыстно открывает перед людьми законы жизни, имя этому воспитателю – партия».
…Уехали домой старослужащие. На смену им пришли молодые. На том же плацу, где недавно происходили проводы, в один из дней построили новобранцев.
Миронов и Ветлугин знакомились с пополнением. Они проходили вдоль строя, вглядывались в лица. Парни были хорошие – веселые, образованные, редко у кого меньше восьми классов. Многие с производства. Эти – народ надежный, трудностей не испугаются. И специальности хорошие подобрались, нужные для полка: есть слесари, электрики, инженеры. Миронов уже прикидывал: кого в ремонтники, кого в связисты, кого в автороту.
Добро и весело поглядывал Миронов на своих подчиненных. Знал – есть у некоторых и такие черты, которые в анкете не пишутся и в беседах не высказываются: лентяй, не чист на руку, подхалим, зазнайка, жадина, врун, пьяница и даже верующий в бога. Все это предстояло выявить: человек далеко прячет свои пороки. За два года эту шелуху нужно с них счистить.
Ох, нелегко это обходится офицерам! У многих прибавится седины. Но зато уйдет на гражданку – на стройки, в колхозы, в институты – новый отряд крепких, здоровых людей, таких, какие нужны для строительства коммунизма.
15
История Жорки Паханова не кончилась.
В ноябре Миронова вызвали на сборы в Ташкент. Он приехал утром. Город уже проснулся – люди спешили на работу. Полковник не стал брать такси, не сел на троллейбус – пошел пешком. Для тех, кто живет в большом городе, окружающая красота и благоустроенность примелькались. А Миронову после пустыни, песчаных бурь и лысого пыльного городка было приятно пройтись по красивым улицам.
Стояла осень. Деревья пожелтели. Золотистые листья усыпали тротуар. Листья были чистые, целенькие и выглядели не мусором, а украшением, в которое нарядилась на прощание осень. Весь город будто в дорогой золоченой раме. Большие, красиво отделанные дома. Прозрачные витрины. Огромные клумбы с алыми, словно из красного бархата, каннами. Бесшумно скользят по гладкому асфальту автомобили.
Полковник смотрел на прохожих и думал: «А все ли они знают, как эту красоту и покой оберегают солдаты? В жарких Каракумах, на Памире, где не хватает воздуха, на Севере, где на ледяном ветру матроса окатывает холодная как смерть волна? Вспоминают ли о нас, солдатах, эти счастливые люди? Солдату немного нужно – чтоб помнили…»
Мысли полковника прервал резкий визг тормозов. Огромный автобус остановился с ходу, спрессовав пассажиров. А в следующий миг открылась дверца водителя, из нее выпрыгнул парень в клетчатой ковбойке, заорал на всю улицу:
– Батя!
Парень стиснул в сильных ручищах Миронова.
Полковник не верил своим глазам – Жорка!
Миронов знал, что он живет в Ташкенте, но никак не ожидал с ним так встретиться. В автобусе еще кудахтали, как испуганные куры, пассажиры. А Жорка, отступив на шаг, любовался полковником и повторял:
– Батя!.. Дорогой…
Наконец он пришел в себя и стал спрашивать:
– Насовсем? Перевели? В Ташкенте служить будешь?
– Нет. Я в командировке.
– Ты обязательно должен побывать у меня в гостях!
В автобусе волновались. Вокруг собрались зеваки. А Жорка не обращал внимания. Миронов сказал:
– Езжай, Жора, потом встретимся и договоримся.
– Нет, батя, обещай, что придешь. Или я тебя никуда не отпущу. Этих всех вытряхну и повезу к себе. Я должен тебя с Ниной познакомить.
– Чего ты меня упрашиваешь? Я и сам приду.
– Сегодня в семь вечера, можешь?
– Могу.
– Считаю, договорились. Адрес у тебя есть?
– Есть.
– Доедешь до Асакинской, а там рядом. Найдешь?
– Да, найду. Езжай.
Жорка побежал. Впрыгнул в кабину.
Набирая скорость, машина покатила дальше.
16
Сборы начинались завтра. Полковник отвез чемодан в общежитие. Доложил о приезде и пошел гулять по городу. По пути он выполнил поручения жены – купил ей босоножки и лимоны. Ровно в семь часов пришел на квартиру Паханова. Его ждали. Жорка метался по комнате, наводил порядок. Увидев полковника, он поспешил к нему, обнял, встал с ним рядом и сказал Нине:
– Вот это наш командир! – И добавил, очевидно, имея в виду свои рассказы: – Тот самый.
Миронов смотрел на Нину. Она была худенькая, чернявая, с очень живыми бойкими глазами. Бывают в школах такие девчонки – боевые, отчаянные, дружат только с мальчишками, за внешностью своей не очень следят, но зато имеют массу преимуществ перед своими тихими подругами. Они умеют лазить по деревьям, играют в футбол, участвуют в набегах на сады, спокойно смотрят, как мальчишки курят или дерутся, и вообще, им доверяются самые сокровенные мальчишечьи тайны. Нина была именно такой. Миронов ожидал встретить видавшую виды, тертую жизнью женщину. А перед ним стояла обыкновенная девчонка, даже не барышня.
– А это моя Нинка, – сказал Паханов, представляя подругу.
Полковник пожал маленькую твердую руку.
Миронова повели к столу прямо с порога. Наблюдательный полковник отметил: хозяйка-то росла не в семье. Коньяк, шампанское, полный ассортимент консервов, какие только имелись в гастрономе, от сардин до частика в томате. Конфеты-подушечки и тяжелые плитки шоколада «Юбилейный». Чайная колбаса, будто нарубленная топором, и ненарезанная селедка.
Жорка разлил коньяк в граненые стаканы и вдохновенно сказал:
– Давайте выпьем!
Когда прошло первое возбуждение от радостной встречи, Жорка стал рассказывать по просьбе полковника, как сложилась его жизнь после армии.
– Приехал в Ташкент, гложет меня тоска – опять в полк хочу. Тебя вспоминаю, Озерова. Петуха нашего – так бы и побежал назад пешком. Начну дома рассказывать про свою службу, про людей – на меня косятся. Не верят. Мне даже кличку дали – Командир.
– Он о чем заговорит, все одними словами начинает: «мой командир», «наш командир» – вот его так и прозвали, – весело пояснила Нина.
– Хожу я так неделю. Деньги кончаются. Надо что-то думать. Как говорили нам на политзанятиях, экономика – главное. От нее все идет. Странные дела со мной творились. Надену хороший костюм бостоновый, был у меня еще до армии, хожу по городу, и будто мне опилок или волос за шиворот насыпали. Ну, просто не по себе! Ни думать, ни отдыхать не могу. Приду, переоденусь в свое выгоревшее «хб», сапоги, правда, хромовые надену – и сразу будто на свет родился. Так все и приложится к телу. И запах от меня приятный – солнцем, бензином, авторотой нашей пахнет. – Жорка опять шутливо заворчал на Нину: – А эта еще носом крутит: «Мне с тобой неловко». Я ей разъясняю: «Глупая, форма Советской армии – самая почетная, наша армия всю Европу освободила». Да разве она поймет! С ней политзанятия с самого начала, с первого съезда, одним словом, проводить нужно.
Нина сидела за столом, положив подбородок на руки, и не сводила глаз с Жорки – любовалась. Но в то же время полковник видел в ее глазах и иронию. Веселый характер, казалось, так и подмывал ее воскликнуть с подковыркой: «Ух, какой ты у меня образованный! Ужас!»
– Поступил я работать в автобусный парк. Работаю.
– Ты б хоть письма писал, Жора, – сказал Миронов укоризненно. – Может, и я