– Жогин, сходите за тряпками к старшине, – сказал младший сержант будто мельком, а сам насторожился – пойдет или нет?
– Чего-чего? – хищно напружинился Жогин.
– Сходите за ветошью, – повторил командир отделения, стараясь быть спокойным.
Лёха нехотя пошел, принес ветошь, а потом подошел к младшему сержанту вплотную и тихо, чтобы не услышал никто поблизости, прошипел:
– Я тебе вечерком покажу, навек запомнишь.
Садовский смутился, не знал, как поступить. Крикнуть, одернуть, влепить наряд за пререкание? Но что Лёхе наряд? Он и милиции не очень-то боялся.
Юрий смалодушничал, проворчал невнятно насчет того, что здесь, мол, армия, а не гражданка. Однако как следует не одернул распоясавшегося солдата. Так коса впервые нашла на камень…
3
Остаток дня Юрий был в отвратительном настроении. Презирал себя за малодушие. Проклинал день и час, который свел его с этим Жогиным.
Будь он покрепче, позубастее, может быть, и нашелся, как ответить этому горлохвату. Но Юра был типичный «маменькин сынок». До самого призыва в армию ему не разрешалось гулять позже одиннадцати, и мама давала деньги на билет в кино и на пирожное.
Обдумав создавшееся положение, Юрий решил рассказать обо всем командиру взвода лейтенанту Трофимову. Стыдно было, конечно, с первого дня признаваться в своей беспомощности, но другого выхода Юрий не видел.
Трофимов был плечистый, загорелый человек. Лицо у него немного грубоватое, голос громкий, взгляд прямой. Он не будет церемониться с Жогиным, быстро его поставит на место.
Улучив момент, когда в канцелярии роты находился один Трофимов (чтобы никто больше не был свидетелем позорного малодушия), Юрий зашел в комнату и сбивчиво рассказал командиру взвода обо всем.
Лейтенант выслушал его и явно неодобрительно спросил:
– Что же вы предлагаете?
– Наверное, или меня или его надо перевести в другое отделение, – тихо сказал Юрий.
– Это самое легкое решение, – отрезал Трофимов. Он с беспокойством ждал сержанта из учебного подразделения, надеясь, что молодой, с новыми силами паренек бойко возьмется за дело. Прежний, не очень требовательный и флегматичный, не нравился Трофимову. И вдруг этот долгожданный помощник с первого дня раскис.
– Разводить вас в разные подразделения – это линия наименьшего сопротивления, – рубил Трофимов четкие фразы. – Разве можно подбирать по собственному вкусу начальников и подчиненных?
– Я думал, это не совсем обычный случай…
– Значит, Жогина от вас убрать, пусть с ним кто-то другой мучается?
Юрий покраснел. Он об этом не думал. А лейтенант, не щадя его и будто не замечая краски на лице Садовского, резко продолжал:
– Может, вы его боитесь?
«А что, разве не боюсь? – спрашивал себя Юрий. – Конечно, боюсь. Но почему об этом стыдно сказать прямо? Ведь это же правда! Нет, начну сейчас выкручиваться и лгать: что вы, товарищ лейтенант! Никак нет, товарищ лейтенант!»
Поскольку Садовский молчал, командир взвода и без его ответа понял: боится. Офицер ругнулся про себя: «Не было печали! И так работы по горло, теперь еще с этим «птенчиком» придется нянчиться, да и тот – Жогин, о котором он говорит, тоже, видно, гусь хороший!»
Конечно, проще всего было бы поступить, как предлагает Садовский: развести эту пару. И командира роты не трудно убедить. При таком стечении обстоятельств, возможно, самым благоразумным было убрать Жогина из отделения Садовского. Но… Вот это «но» в характере Трофимова и делало самого офицера настоящим командиром. Он не позволял себе жить легко. Готовился к службе долгой и трудной.
Размышляя о том, как лучше поступить, лейтенант пришел к заключению: «На этом случае можно научить младшего сержанта, ведь с ним еще больше года работать вместе. Ну, а если грянет ЧП? Тогда буду полностью виноват я: почему не доложил? Почему не принял меры по предупреждению ЧП? Что же я отвечу? Все знал. Все понимал. Но считал неприличным спихивать трудного солдата кому-то другому. Считал своим долгом растить молодого неопытного командира. И, наконец, мне самому интересно поработать, посмотреть, проверить свои силы в такой сложной психологической ситуации. Говорим мы сейчас о необходимости глубже вникать в психологию человека? Говорим. Вот и я решил вникнуть…»
Трофимов нахмурился, услышав внутренний предостерегающий голос: «Брось ты этот эксперимент. Набьет Жогин младшему сержанту морду, отдадут его под суд. Будут тебя склонять на всех собраниях и совещаниях. Зачем тебе все это нужно?»
Но тут же против этого решительно выступило упрямое «но» в характере молодого командира: «Кто же ты? Командир или трусишка вроде этого “птенчика”, который хулигана испугался? Нет, не бывать этому! Сам себя презирать буду».
И лейтенант решил действовать по-своему.
– Если вы такой боязливый, как же вы с врагами в бою биться будете? – спросил он.
– В бой я хоть сейчас… – живо ответил Юрий.
«Ишь какой храбрый, – усмехнулся лейтенант, глядя на румяное девичье лицо младшего сержанта, – “хоть сейчас!”. Но, окинув стройную, ладную фигуру Садовского, смягчился: «А что? Не спасует! Ну день, два “покланяется” пулям и снарядам, а потом привыкнет, парень он, видно, неплохой, робкий, но не трус. Это – разные вещи».
Почувствовав симпатию к младшему сержанту, Трофимов перешел на более сдержанный и доброжелательный тон:
– Давай обсудим все спокойно и подумаем, как тебе быть с этим Жогиным. То, что он остается в твоем отделении, это решено. То, что именно ты будешь делать из него человека, это тоже решено. Армия, товарищ Садовский, это такой мудрый и тонкий механизм, где все продумано и обусловлено многолетним опытом. Ученые вот вечный двигатель изобрести не могут, а военные его уже изобрели. Посмотри, кто в армии учит и воспитывает? Да вы сами себя и учите, и воспитываете. Ты – срочной службы?
– Срочной, – кивнул Юрий; он с интересом слушал рассуждения лейтенанта: они были необычными.
– А учишь ты солдат тоже срочной службы? Так?
– Так.
– Вот и получается вечный двигатель – сами себя вы и учите, и воспитываете. А мы, офицеры и разные начальники, вам лишь первичный толчок даем. Я вот, например, к каждой теме только затравку даю да вас, сержантов, учу, а дальше все вы сами отрабатываете. Так или нет?
– Я еще не знаю, не работал.
– Узнаешь. Вообще-то, конечно, я несколько упрощаю, – весело улыбнулся лейтенант, – командирам тоже есть что делать. Всесторонняя подготовка солдат, вопросы тактики, организация боя, обеспечение боя, обобщение опыта, разработка программ, методика обучения и… Да разве можно все перечислить? Я хочу, чтобы ты понял: черновую работу с солдатами ведете вы, сержанты. – Лейтенант поглядел Садовскому в глаза, как он реагирует? Взгляд у младшего сержанта был внимательный и пытливый. «Улавливает, – отметил Трофимов. – Ну, что ж, пойдем дальше».
– Солдаты – люди разные, у каждого свой характер, к каждому особый подход нужен. Вот и давай выработаем твою линию подхода к Жогину. Кто он? По твоему рассказу, парень невыдержанный, хулиганистый, от которого можно ожидать не только грубости, но и рукоприкладства. Может он это сделать?
– Может. Но уступать ему, потакать тоже нельзя, это же неправильно, – возразил Юрий.
– Молодец! Верно подметил. А я разве сказал: нужно идти у него на поводу? Нет, я этого не говорил.
– Тогда как же с ним обращаться?
– Очень просто! В первую очередь вежливо. На «вы» и строго по уставу. Попытается не выполнить приказание – на первый раз предупреди, но заставь выполнить, второй раз накажи. Приучи его к мысли, что ты не отступишься от своего слова. Если сказал – должно быть сделано!
Лейтенант помолчал, подумал: «Конечно, давать советы легко, а парню действительно трудно будет».
– Главное, ты его не бойся, на твоей стороне вся сила законов Советской армии, уставы, все старшие начальники. Я тебе помогу, не хватит моих прав, ротного попросим вмешаться. Свернем мы рога этому типу, не сомневайся!
У Садовского стало легко и даже весело на душе. «С таким лейтенантом не пропадешь!»
– Извините, товарищ лейтенант, вы устали, а я вас задерживаю.
– Ничего, товарищ Садовский, время мы не зря потратили, линию поведения, мне кажется, выработали, если не совсем, то почти правильную, – засмеялся лейтенант. – Помните всегда: больше выдержки, все по уставу. Да, еще вот такая деталь. Он, наверное, ждет от вас несправедливости, притеснения за те обиды, которые вам до армии причинял. А вы, наоборот, поразите его благородством. Ни на один волосок больше, чем с других, не требуйте. Относитесь к нему ровно, как ко всем. Ну, шагайте!
Лейтенант пожал младшему сержанту руку, подморгнул сразу обоими глазами.
4
Настроение у Жогина было отличное: после того как он отказался немедленно идти за тряпками, ничего не случилось. Младший сержант сам не наказал и взводному не «настучал». «Порядок, – отметил про себя Лёха, – дело пойдет! Будешь ты у меня ручной, товарищ младший сержант Юрочка!»
Садовский тоже делал вид, будто ничего не случилось. На строевых занятиях учил солдат и по одному, и все отделение разом. На занятиях по тактике Жогин делал, что и все. Понимал: открыто на рожон лезть нельзя. Но при каждой команде неторопливым ее выполнением, скользящей кривой улыбочкой давал понять Юре: вот, мол, смотри и понимай, не тебе как младшему командиру подчиняюсь, а обстановка этого требует!
Садовский очень хорошо понимал его. Следуя совету лейтенанта, не придирался к мелочам, но, сохраняя внешнее спокойствие и беспристрастность, в душе негодовал. Как ему хотелось заставить Лёху повторить все приемы раз по десять, чтобы слетела с его губ кривая улыбочка, чтобы покатился по его наглой роже пот в три ручья, чтобы бегал Жогин по-настоящему, а не вихлялся ни шатко ни валко!
Преодолевая «штурмовую» полосу, Лёха бежал трусцой, а двухметровую стенку обошел, не захотел себя утруждать.
– Плохо, товарищ Жогин, – сказал ему Садовский, – почти минута выше нормы.