Однажды Лёха попробовал еще раз дать Юрке отпор, вывернуться из его цепкой хватки.
Младший сержант приказал ему заново вычистить автомат: в стволе нагар остался.
– Вот посмотрите, – говорил командир отделения, заглядывая в ствол и направляя его к свету.
Жогин не смотрел на оружие, а быстро зыркнул по сторонам: в комнате никого, кроме него и Юрки, не осталось. Солдаты закончили чистку и ушли.
– Патронник тоже грязный… В общем, надо лучше чистить, товарищ Жогин. – Младший сержант опустил автомат и увидел перед собой Лёху в позе, не оставляющей сомнения в его намерениях. Он стоял, уперев руки в бока, слегка расставив ноги, и кривил губы в издевательской улыбке. Юрию очень хорошо были знакомы и эта поза, и улыбка – так Лёха встречал свои жертвы в сквере недалеко от школы.
– В чем дело, товарищ Жогин? – спокойно спросил Садовский, а у самого гулко застучало сердце.
– А в том дело, товарищ Юрочка… Ты когда от меня отцепишься?
Садовский хмуро глядел на Лёху. Жогин с его наглым остановившимся взглядом, с хищно напружинившимся, будто для прыжка, телом был очень похож на того «гражданского» Лёху, которого все боялись. Но вдруг Юра ощутил, как напряглись у него бугристые мышцы, нажитые в армии. Ощутив в себе эти новые силы, Юрий радостно подумал: «Ты, Лёха, все тот же, но я уже не тот!»
Лёха, заметив реакцию Юрки, даже рот приоткрыл. И злость сама пропала. Вот так Юрка! У Жогина хватило рассудительности на то, чтобы трезво сравнить себя и плечистого Юрку. А сделав это сравнение, Лёха спасовал. Он сделал вид, будто ничего не произошло, и только сказал:
– Запомни наш разговор… Здесь не место счеты сводить. Но после армии я с тобой расквитаюсь.
Лёха взял свой автомат у младшего сержанта, покачал его на руке и с насмешкой проговорил:
– Ладно, так и быть, вычищу, но и это тебе так не пройдет, не сомневайся.
Жогин повернулся и вышел из комнаты первым. Садовский задумался: «Что значит эта угроза? Уж не думает ли он, что я пойду у него на поводу? Неужели Жогин действительно меня ненавидит? Считает своим недругом? Что я ему особенного сделал? Не оскорблял. Не издевался, спрашивал, как со всех. Требовал то, что полагается по уставу… Решил попугать меня? Думает, что спасую, а он прокантуется остаток службы. Доложить об этом лейтенанту или нет? Опять подумает, что я испугался. Он же уверен, что Лёха стал лучше относиться к службе… Зачем же тогда докладывать? Повременю…»
6
Подготовку к несению караульной службы, как и полагалось, начали за сутки. Лейтенант принес табель постои, распределил, кто и что будет охранять.
Солдаты стали изучать свои объекты: сколько окон, дверей, печатей, какое освещение, где сигнализация, откуда удобнее подкрадываться врагу.
Занятия проводил лейтенант Трофимов, он заступал начальником караула. Садовский, как обычно, должен был исполнять обязанности одного из разводящих. Проверив, как солдаты изучили охраняемые объекты, младший сержант задал несколько вопросов по уставу: «Что имеется в виду под неприкосновенностью часового?», «Как действовать в случае пожара?». Лёху спросил о боеприпасах.
– Сколько патронов дается караульному?
Жогин прищурил глаз и, глядя прямо в лицо Садовского, ответил:
– Много дается. Хватит.
– Ну, а точнее?
– Два магазина, по тридцать патронов каждый.
– Правильно. Когда караульный заряжает оружие?
– А когда захочет…
Солдаты засмеялись.
– Чего смеетесь? – вспыхнул Лёха.
– По команде разводящего заряжают оружие, – пояснил сосед.
– Значит, на меня нападение, а я буду ждать, когда разводящий прибежит и мне команду даст?
– На посту ты уже будешь не караульный, а часовой, там ты не только заряжать, но и стрелять имеешь право, когда потребует обстановка. Сержант про караульного спрашивает.
Садовский похвалил солдата:
– Правильно объяснили. Так вот, рядовой Жогин, до заступления на пост вы караульный. Когда я построю очередную смену и скажу: «Смена, справа по одному заряжай!», тогда вы присоедините магазин к автомату.
Жогин в душе ликовал: «Струхнул, сержантик! Ишь как все уточняет: «Когда я скажу», «Когда я прикажу».
В класс вошел командир роты капитан Зуев, невысокий, худенький, весь из жил и мускулов. Солдаты вскочили, командир взвода доложил, чем занимаются солдаты.
– Здравствуйте, товарищи!
– Здра… жела… това… капитан!
– Садитесь. Ну как, все готовы к выполнению боевой задачи?
– Так точно, – ответил Трофимов.
– Больных нет?
– Никак нет.
– Все понимают, почему караул – это выполнение боевой задачи? – Капитан поискал глазами, кого бы спросить… – Вот вы скажите, – он указал на Жогина.
– Потому что в карауле стрелять можно.
Солдаты зашептались: «Опять подвел Жогин взвод. Надо же ляпнуть такое! Ротный подумает, что все так понимают».
Однако капитан знал, с кем имеет дело: Жогин в роте был известной личностью.
– Прежде всего, когда встали для ответа, нужно назвать свою фамилию: рядовой Жогин. Во-вторых, вы неправильно понимаете, в чем заключается боевая задача караула. Садитесь. Кто правильно ответит?
Сосед Жогина поднял руку и доложил точно по уставу, почему несение караульной службы является выполнением боевой задачи.
– Вам понятно, рядовой Жогин? – спросил капитан и добавил: – В карауле, как в бою, часовой защищает свой объект с оружием в руках. Как на фронте, часовой не имеет права оставлять объект без приказа, обороняет его до последнего патрона, до последнего вздоха и капли крови. – Обратясь к лейтенанту Трофимову, ротный вдруг спросил: – Не оставить ли вам Жогина в роте? Пусть подучит устав. А то скажет поверяющему такое, что опозорит роту на весь гарнизон.
У Лёхи заскребло в груди: «Опять успел доложить. “Настучал”, суслик трусливый». Садовский, взглянув на Жогина, понял, о чем тот подумал, и невольно покраснел.
Лейтенант Трофимов решил переадресовать Садовскому вопрос командира роты.
– Что скажет на это командир отделения?
Юрий встал. Некоторое время колебался, что ответить? Проще всего сказать: «Я с вами согласен, товарищ капитан, пусть подучит». Это сразу разрешит все опасения. Жогин в караул не пойдет, боевые патроны не получит, роту подвести не сможет. Но ведь секунду назад Юрий прочитал в глазах Жогина уверенность, что все происходит по «доносу» командира отделения. Не взять Жогина в караул – расписаться в собственной слабости. Пойдет насмарку вся предыдущая длительная борьба с Лёхой. Прикинув все это, Садовский ответил:
– Товарищ капитан, рядовой Жогин просто не смог объяснить на словах, а нести службу он может. Не первый раз идет в караул. Раньше выполнял свои обязанности правильно.
– Что же, вам виднее. Вы его командир, – согласился ротный и, пожелав удачи всему составу караула, ушел.
Лёха поглядел на Садовского. «Что это получается? Значит, он не фискалил начальству?»
Смена караулов прошла по всем правилам. Приняли охраняемые объекты, поставили новых часовых. Пересчитали в караульном помещении столы, табуретки, пирамиды для оружия, керосиновые лампы (их держали на случай, если погаснет электричество), посуду, плащи для дождливой погоды, свистки, даже щетки для чистки обуви.
Лейтенант сидел в своей комнате, перед ним на столе поблескивал пульт сигнализации с постов; на стене, в застекленном ящике, задернутая занавеской – схема постов; в другой витрине – ключи от складов в опечатанных мастичными печатями мешочках. В углу комнаты – железный ящик с боеприпасами на случай боя.
«Все рассчитано, все предусмотрено, —думал Садовский, —все расписано: когда, где и что применять. И людям определено каждому, как поступать. Четкий воинский порядок… А вот Жогин до сих пор не понимает важности этого порядка, необходимости строгой воинской дисциплины».
За год Садовский изучил своего подчиненного уж куда лучше. И в караул ходил с ним много раз. Казалось, Жогин постепенно сдает свои позиции. И вдруг – неожиданный срыв. «Где я допустил ошибку? Превысил требовательность? Вроде выполнял намеченную с лейтенантом “наступательную тактику” осторожно, без нажима». И тут Садовского осенило: «Так эта выходка Жогина не что иное, как реакция на мою активность. Я пошел вперед, а он усилил сопротивление. Это же ясно. Мы в школе изучали: каждое действие вызывает противодействие. Правда, это закон механики, но, видно, и в отношениях людей такое тоже бывает. Ну ладно, пусть у Жогина ответная реакция, а до каких пределов она может дойти? Очевидно, будет зависеть от силы моего напора и от моего умения проводить нажим, не задевая его обостренное самолюбие. То есть прежняя справедливая требовательность, все наравне с другими, чтобы он видел – ничего лишнего ему не предъявляю. А попытка испугать меня – это самозащита. Лёха – уже не тот уличный хулиган, каким он был на гражданке. Прошел год службы, так много давший каждому из нас! И тебе, Лёха, больше, чем кому другому».
Ночью на пост к Жогину младший сержант шел смело. Он знал, Лёха следит за каждым его шагом, будет пугать его, играть на нервах, пытаясь хоть этим насолить командиру отделения и приятно пощекотать свое самолюбие.
– Стой, кто идет?! – грозно крикнул Жогин, хотя он прекрасно видел Садовского.
– Разводящий со сменой! – громко и спокойно ответил Садовский на окрик часового.
– Разводящий, ко мне, остальные на месте! – приказал Жогин.
Все остановились, а Юрий пошел в темноту, откуда доносился голос Жогина. Он уже видел впереди черный силуэт Жогина и твердым шагом направился к нему.
– Стой, – глухо сказал Лёха.
Садовский остановился.
– Освети лицо фонарем.
«Все по уставу, и я должен выполнить…» Юрий достал фонарик. Включил его. Направил свет на свое лицо. А сам думал: «На нервах играет! Ну, поиграй, поиграй, Жогин, все равно ты у меня не вывернешься!»
– Подходи, – разрешил часовой.
Младший сержант погасил фонарик. Подождал, пока глаза привыкли к мраку. Увидев силуэт Жогина, направился к нему.