– Что же, до свидания, товарищ капитан, – сказала она с тихим вздохом. – Будете пролетать, не забывайте.
– Не забуду, – ответил я ей тоже тихо. – Так ты и не назвала меня ни разу по имени.
– Не получилось, товарищ капитан, – она виновато опустила глаза.
Она пошла к бараку с вывеской «Аэропорт Смоленск». Я поспешил к самолету. Юрик стоял в стороне и нехорошо кривил губы.
В небе я мысленно послал этого румяного оболтуса к черту и вспоминал минувшую ночь, теплое дыхание Веры, синий полумрак, золотистые блики луны на стуле, нетронутые простыни с крупными квадратами складок, чистые, не помятые, ярко-белые. Я хотел вернуть праздничное настроение, которое сияло в моей душе после окончания войны. Но не смог. Набегало беспокойство, озабоченность, ощущение вины перед кем-то, а перед кем – я так и не смог понять. В это утро я обнаружил: не будет того безоблачного розового счастья, в котором мы, фронтовики, надеялись жить после войны. Навстречу жизнь катила какие-то новые, непонятные и, видно, нелегкие проблемы.
Генеральша
Жены офицеров сидели в скверике перед домом, в котором они жили. Тут же их дети играли в песочнице, качались на качелях. Это был военный городок, где все хорошо знали друг друга. Женщины разговаривали о своих домашних и служебных делах. Время было вечернее, многие из них недавно вернулись с работы. Вдруг голоса их притихли, а глаза с любопытством постреливали в сторону женщины, которая шла мимо по тротуару. Немолодая, статная, с ухоженным белым лицом, короткие рукава летнего голубого платья открывали мягкие полные руки.
Одна из женщин тихо прошептала:
– Генеральша…
Слово это прошелестело как предупреждение, чтоб не слышала проходившая мимо. Она недавно приехала с мужем генералом в этот городок. Генерал получил сюда назначение на самую высокую должность – командующего армией.
Настроение у женщин в сквере несколько испортилось. Больше других переживала жена майора, которая бросила этот шепоток:
– Как-то нехорошо получилось, зачем я это сказала! Совсем не хотела ее обидеть.
– А почему это обидно? – пыталась снять неловкость молоденькая соседка, жена лейтенанта, – она и есть генеральша.
– Нет, шепоток какой-то неприличный получился. Наверное, она слышала.
Жена генерала этот шепоток уловила. Из окон ее квартиры был виден скверик, где сидели женщины. Сквозь шторы она некоторое время смотрела на них и думала: «Чем я вас обидела?» Надежда Андреевна была женщина не робкая, поэтому решила: «Надо с ними поговорить. Не сейчас, конечно, но поговорить надо».
И вот в другой такой же теплый летний вечер, увидев женщин в скверике, она свернула к ним и приветливо сказала:
– Принимайте в компанию, у вас тут такая оживленная беседа.
Женщины с некоторой повышенной суетливостью раздвинулись и усадили ее на скамейку.
– Мы тут про жизнь. Как мужчины говорят: как кто первый раз женился.
– Ну что ж, было такое и в моей жизни. Правда, первый и единственный раз!
– Как интересно! – искренно, по-девчачьи воскликнула жена лейтенанта, у которой еще и детей не было, первый год замужем. Другим женщинам тоже было любопытно услышать подробности жизни от самой генеральши. Им казалось, в семье генерала, да еще в такой высокой должности, все события должны быть какие-то особенные, возвышенные.
– Что ж, расскажу, раз просите, – согласилась Надежда Андреевна и неторопливо стала вспоминать:
– Начну с войны, с самых первых ее часов. Жила я на берегу Ладожского озера в небольшом городке Путилово. В воскресенье у нас в доме культуры была лекция о международном положении. Читал ее ленинградский лектор, не помню фамилии. Он не раз приезжал к нам на завод, мы его любили, очень доходчиво все излагал, во всех тонкостях международной жизни так разбирался, что, мне казалось, не лектором надо ему быть, а где-то в дипломатии работать. И вот рассказывает он нам о делах международных, и вдруг вышел из-за кулис директор дома культуры, подошел на цыпочках к лектору и что-то шепнул. Лектор долго молчал. Тишина стояла, будто в зале ни души. Ждал директор, и мы все ждали. Наконец, лектор сказал: «Свершилось, что следовало ожидать – гитлеровцы напали на нашу родину. Ну, раз началось, будем бить врага до полной победы!»
Вот так с трибуны я услышала объявление войны.
А тогда все вскочили со своих мест, заговорили, заторопились.
С этой минуты, как листья, сорванные бурей, люди закружились в вихре событий.
Я работала секретарем комитета комсомола завода. К войне мы готовились. Были организованы курсы медицинских сестер, многие наши девушки активно там занимались, и я с ними. Учили нас врачи из поликлиники. Через месяц после начала войны первый раз бомбили ближнюю к нам станцию Жихарево. По-видимому, к Ленинграду рвались, долететь не смогли, и весь свой груз выбросили на нашу станцию. Было четыре часа утра, на путях стоял эшелон, который вез эвакуированных из Ленинграда. Рядом состав с каким-то горючим. В него угодили бомбы, все горело. Вот тут пригодились наши медицинские знания. Моментально по тревоге схватили мы носилки, санитарные сумки и примчались на станцию. Выносили раненых, сколько хватило сил. Стали мы очевидцами страшных трагедий: семья – шесть человек, трое уцелело, а троих нет. Или муж несет на руках погибшую жену. В другом месте живые дети плачут над мертвой матерью. Несколько минут назад все они были живы. И вдруг налет, разрывы бомб, и нет в живых родных близких людей. Так в первый раз я увидела смерть, много смертей.
Потом мы дежурили в больнице, помогали раненым. Ну, а дальше события развивались очень быстро. Партийное бюро завода решило создать истребительный батальон. Пока записывались добровольцы, потому что непосредственной угрозы заводу не было.
Я в этом батальоне стала медсестрой. Командовал им бывший преподаватель военного дела в нашей школе. Потом батальон ушел куда-то к передовой, а женщин с собой не взяли.
Вскоре мы узнаем – гитлеровцы уже прошли стороной, по дорогам мимо нашего поселка. В тот же день я увидела, как несколько человек подошли к продовольственному магазину, сбили замок и стали набирать продукты. Я подбежала к двери и крикнула:
– Что вы делаете?
– А что? Пропадет же, немцы разграбят. А нам жить.
– Но нельзя же так, самовольно.
– А как?
– Не знаю…
Побежала я на завод, собрала комсомолок, тех, кого по пути встретила, сказала:
– Будем наводить какой-то порядок. Объявим по радио. – А я работала еще по совместительству диктором заводского радиовещания, последние дни регулярно известия передавала. У нас был хороший радиоузел на предприятии. И вот я взяла на себя смелость, объявила: «Все, кто слышит! Все, кто слышит! Сбор в поселковом совете. Приходите получать талоны на продукты. Талоны будут выдаваться по списку. Все, кто не успел эвакуироваться, должны получать продовольствие организованно, за самовольные действия будут наказаны».
Побежали мы с девчатами в поселковый совет, нашли какую-то печать, бумагу, вспомнили, сколько у нас продмагов. Народ был довольно дисциплинированный, люди потянулись к нам в поселковый совет, и мы давали талоны, а потом открыли магазины, встали за прилавки и стали распределять продукты. Сначала все шло хорошо. Потом одной женщине показалось, что выдача идет медленно. Она стала кричать: «Сейчас немцы придут, а мы здесь цацкаемся!» И некоторые полезли за прилавок. Я выбежала из магазина. Какой-то сторож оказался у входа, я попросила: «Пальни раза два в воздух, если стреляет твое ружье». Он стрельнул, женщины вмиг разбежались, стоят в сторонке, а я им говорю: «Подходите, не задерживайте, только в порядке очереди и по списку» Настала первая тревожная ночь оккупации. Предполагали, придут фашисты, начнут брать активистов. Но вскоре пришли связные из штаба за нами. Оказывается, райком партии ушел в лес, на базу, которая была подготовлена заранее. Им стало известно, как мы наводили в поселке порядок, и вот за нами прислали. Мы поспешили в лес.
Секретарь райкома сказал: «Девочки, дам документы – эвакуируйтесь». Я говорю: «Нет, наше место здесь». Но все же нас не оставили в отряде, отвели в медсанбат, который оказался недалеко в лесу. Этот медсанбат был танковой дивизии, которая, оборонялась на этом участке. Секретарь райкома попросил: «Возьмите наших девчат, они настоящие, хорошие медсестры».
Вот таким образом попали мы в танковую дивизию. Она отходила из-под Новгорода, измотанная, ни одного танка уже не было.
В районе нашего поселка ее части на некоторое время задержались. На помощь тогда подоспели еще какие-то моряки. Их списали с кораблей, составили в роты, а тылов, хозяйства у них нет. И вот спросили у нас, местных девчат, в медсанбате: «Кто умеет готовить пищу?» Я и еще несколько девочек отозвались. Нам поручили кормить этих моряков. Хорошо еще мы знали, в каких магазинах что из продуктов осталось. Стали мы кормить моряков и раненых перевязывать и в медсанбат отправлять.
И вот в такой круговерти подходит ко мне однажды предзавкома нашего завода Левашев и говорит:
– Ну что, замуж скоро выйдешь?
Я удивилась:
– За кого?
– Тут один военный очень тобой интересовался, расспрашивал.
Я даже обиделась:
– Какое замужество, идет война.
– Война войной, а жизнь продолжается. Имей в виду, мы его предупредили: если серьезно – женись, если только побаловаться хочешь, то мы ее в обиду не дадим!
Вот так дела. Меня уже просватали, а я ничего не знаю!
Вскоре дивизию вывели на переформирование. Когда мы поехали в тыл, попала я в эшелон, где был «жених», о котором меня предупреждали: капитан из оперативного отделения дивизии. Я его, конечно, и раньше примечала, не раз крутился около меня, разговоры заводил – русоволосый, улыбчивый, плечистый, видно, спортом увлекался. Звали его Владимиром. Вот и в пути зачастил он в наш вагон, то на ходу заскочит, когда эшелон отходит от станции, то на стоянке зайдет, девчонки переглядываются: к кому это он ходит? Я была к нему равнодушна.