Иван Иванович показывает следы обгоревшего тела на руках и на шее.
– Казалось, конец.
– О чем ты думал в эти тяжкие минуты и секунды?
– С тех пор прошло более полвека, а я хорошо помню – сознание работало четко. Молниеносно пролетали мысли: как бы оторваться от истребителей, чтобы они перестали добивать меня? Как быстро будет гореть самолет? Как скоро он взорвется, что за это время я успею и сумею сделать? Что с моим штурманом, что с Сашкой? Где и как на этой пересеченной местности можно произвести посадку? Все это описать трудно.
Ведь это могли быть мои последние секунды. Такие переживания может понять только тот, кто побывал в подобной ситуации. А ситуация труднейшая, по сути, безвыходная. К счастью, смерть меня и на сей раз пощадила…
Чудом сел, если это можно назвать посадкой, посреди овсяного поля. Лето было жаркое, и когда машина брюхом пошла по земле, пылища поднялась… Впечатление такое, что самолет взорвался. И «мессершмиты», видимо, считая, что со мной покончили… улетели.
В общей сложности от цели и до посадки я пролетел километров сто на горящем самолете.
Сашка был ранен. Смертельно. Я его вытащил из кабины, взвалил на себя. И умудрился добежать с ним до подсолнечника. Затем бережно опустил на землю, разорвал на нем гимнастерку. Восемь пулевых ранений в грудь, четыре – в пах. Он был еще жив. Я просил его: «Не умирай, Сашка…» Я думал: ему бы воды сейчас испить, сразу бы и полегчало. Вероятно, потому так подумал, что самого жажда мучила. Принялся искать воду, но ни речушки, ни ключа окрест не оказалось.
Знаю, что поблизости деревня: когда падал самолет, видел. Иду в сторону деревни. В общем, добыл я воды и молока. Радуюсь, что молоко Сашке несу.
А Сашка мертв. И уже остыл.
На рассвете я похоронил Сашку. Обмыл лицо водой из бутылки. Поцеловал в холодный лоб. Закутал его голову в гимнастерку, чтобы не насыпать землю прямо на лицо…
«Прощай, боевой друг. Мало мы с тобой повоевали… Все, ухожу. Пробиваюсь к своим». Я спрятал документы, свои и Александра Дамешкина, зарядил пистолеты, свой и его. Подался к дороге.
В общем, со многими приключениями добирался я к своим. Даже у партизан побывал. Но в конце концов нашел свой аэродром. Здесь было пусто. Ни единого самолета. Пятнадцать – двадцать человек из техсостава под командованием нестроевого капитана поспешно уничтожали все, что не мог забрать наш на днях улетевший полк. На войне жизнь кочевая, перемещения постоянны. Бывало, авиационный полк садится на какой-то аэродром, совершает с него один-два боевых вылета и перебирается на следующий.
Короче, мы не ведали, где теперь 211-й бомбардировочный. Его предстояло найти. Полагали: полк, вероятнее всего, ушел на киевское направление. Наутро мы увязали мешки и – пешком на восток.
– Погоди, Иван Иванович. Мы с тобой начали разговор об орденах Красного Знамени. Про то, что ты рассказал, тебе какой – первый или второй орден вручили?
– Дались тебе эти ордена! За что орден? За то, что полк потерял все свои самолеты? Летчики видели, как я горел и на землю грохнулся. Посчитали убитым. За упокой выпили. Домой похоронку и пожитки мои отправили. Пришлось писать – ошибка, мол, вышла. Так вот я умер и воскрес. А то, что я тебе рассказал, – это лирика, воспоминания личные.
– Нет, Иван Иванович, пожалуйста, как-то связывай свой рассказ с этими наградами.
– Ну, хорошо. Расскажу, как летчики нашего полка звание Героя Советского Союза получали.
Была у нас традиция спасения экипажей, попавших в беду. 31 января 1944 года во время штурмовки вражеских позиций был подбит самолет заместителя командира эскадрильи гвардии лейтенанта Протчева, который приземлился в расположении противника. Видя это, младший лейтенант Надточеев произвел посадку рядом с подбитым самолетом командира. Забрал к себе на борт Протчева и его воздушного стрелка и благополучно взлетел. За мужество и отвагу ему присвоено звание Героя Советского Союза.
При других обстоятельствах, но подобным же образом летчик младший лейтенант Павлов спас дважды Героя Советского Союза Степанищева, а летчик старший лейтенант Берестнев – дважды Героя Советского Союза Беду. Как видим, только в одной 1-й гвардейской штурмовой авиадивизии этот подвиг был совершен трижды.
И не только своих спасали. Однажды на обратном пути от цели штурмовики заметили, что сел на вынужденную посадку один из летчиков-истребителей, сопровождавших штурмовиков. Позднее узнали – младший лейтенант Иван Стопа. К месту посадки истребителя Як-1 спешили гитлеровцы. Боевому товарищу грозила беда. Штурмовики приняли решение спасти летчика, встали в круг и огнем охраняли его.
Младший лейтенант Милонов выпустил шасси и пошел на посадку. Внизу – перепаханное поле. Самолет немного пробежал и, резко развернувшись влево, остановился. Оказалось, спустило простреленное фашистами колесо. Взлет на таком самолете невозможен.
Группа, которая кружилась в воздухе, увидела, что в беде оказались уже два экипажа. Тогда ведущий группы штурмовиков лейтенант Демехин передал по радио:
– Иду на посадку. Прикройте.
Он приземлился вблизи двух самолетов. Но и его машина застряла в размокшей пашне. Неимоверными усилиями летчику и стрелку удалось выкатить тяжелую машину на проходящую рядом дорогу. Можно взлетать. Но их догоняют совсем близко фашисты. Воздушный стрелок быстро в самолет и открыл по ним огонь из пулемета. Тем временем все – и летчик-истребитель, и экипаж Милонова сели, кто куда мог, в самолет, а воздушные стрелки Разгоняев и Хирный приспособились на стойки шасси. Для такого случая и это комфорт. Демехин под носом у фашистов с большим трудом, но все же взлетел! Демехину присвоили звание Героя, и правильно!
– А тебя сбивали?
– Еще как! Даже похоронку домой отправили. Ты в своих книгах не раз писал о том, как гитлеровское командование, почувствовав, что под Сталинградом дела у них идут туго, отделило от кавказской группы 4-ю танковую армию. Она спешила теперь на усиление 6-й армии Паулюса. Командование нашего фронта, естественно, было обеспокоено появлением новой танковой армии противника. Но где находится она в настоящий момент – неизвестно. По всей вероятности, уже на подходе к фронту. Но в каком месте? То ли в районе Тащинской, то ли у Цимлянской, то ли у Котельниково? Неизвестность, отсутствие сведений могли обернуться серьезными неприятностями: сосредоточив большие силы на определенном участке фронта, гитлеровцы могли нанести внезапный и сильный удар.
Меня отправили в разведку на поиск головных частей противника. Со мной пошли четыре штурмовика. Нам дали солидное прикрытие – одиннадцать истребителей Як-1.
И мы ушли на задание…
В районе Котельниково напала группа Ме-109 и связала боем наших истребителей. Таким образом, Илы лишились прикрытия. Пятерка штурмовиков продолжала следовать дальше.
Танки на месте, если они хитро замаскировались, разглядеть с воздуха довольно сложно. Они могут спрятаться где-нибудь в овраге. Или в садах станиц. Или прямо в хатах – пробьют стену и стоят себе под крышей. На ходу их выдавала сильная пыль от движения. Лето было жаркое, сухое и пыльное. Ничего подобного не видим. Но вдруг на пути штурмовиков стали то и дело разрываться черно-белые шары. Чаще и чаще. И вскоре уже казалось – летим среди сплошных разрывов.
– Ага! – понял я. – Район прикрывается неспроста!
И повел группу прямо навстречу заградительному огню… Танки не маскировались. Они колоннами двигались в направлении на Аксай, Абганерово, Плодовитое. Кроме танков мы обнаружили большое скопление автомашин и пехоты. Вот они, передовые части 4-й танковой. Я сделал пометки на карте.
– Ну, вот и все! Задание выполнено! Теперь пора и штурмануть.
Выбрали самую крупную колонну. Сбросили бомбы, израсходовали реактивные снаряды, «проутюжили» дорогу огнем из пушек и пулеметов. На земле появились чадящие костры, густой черный дым пополз по степи.
Конечно, долго «без присмотра» мы оставаться не могли. Через некоторое время, когда группа уже повернула домой, на нас навалилось до двадцати истребителей противника.
Командую: «Стать в круг!»
«Круг» – наш тактический прием. Штурмовикам частенько доводилось действовать без прикрытия истребителями. Суть «круга» состоит в том, что каждый задний защищает хвост переднего самолета, круг замыкается запросто.
Но нас пятеро. «Круг», конечно, держать тяжело. Крен велик. Правда, Ил есть Ил, тем и знаменит, что крен восемьдесят градусов переносит. Крутанулись уже дважды. Я так делаю круги, чтобы постепенно оттягиваться на свою территорию, эллипсом. Сложность пилотирования предельная.
И молодой летчик Семенов на каком-то этапе не выдержал строй. Стоило ему уменьшить крен на два-три градуса и вывалиться из круга, как «мессершмиты» тут же, у нас на глазах, расстреляли его самолет.
Продолжаем четверо ходить в круге. Понятно, надежность не та. Еще чью-то машину искалечили. Остаемся втроем. Не успели поменять тактику, перейти к другой форме защиты, еще один пилот доложил: «Ухожу на вынужденную…» А потом я оказался один, аки перст. Один против двух десятков «мессеров». Как ни маневрировал, как ни хитрил, одна очередь по моей машине, другая… Истребители на меня скопом насели и по очереди атакуют, изрешетили. Машина плохо слушалась рулей управления. В кабине ничего не видно.
Я прилагал все усилия, чтобы удержать машину в горизонтальном положении. Самолет неудержимо тянуло вниз, он с каждой секундой терял высоту. Какой-то «мессер» решил меня добить и направил свой истребитель вслед за моим штурмовиком.
Перед тем как приземлиться, а точнее, удариться о землю, мой Ил зацепил и оборвал телеграфные провода. А «мессершмит» так увлекся погоней, что правым крылом треснул по столбу и отбил консоли своего крыла. С поврежденным крылом он сел на нашей стороне.
При посадке, если это можно назвать посадкой, я ударился головой в приборную доску, рассек лоб и потерял сознание…
Вскоре после моего приземления (этого, естественно, я не помню, мне рассказывали) достали меня из кабины, усадили в легковушку. Завезли меня в какую-то медсанчасть. Там мне промыли раны, перевязали голову. Дали спирту. Я хлебнул и пришел в себя.