В медсанчасть примчался офицер, подполковник. За разведданными. Стал меня обо всем увиденном расспрашивать, знаки с моей карты на свою перерисовывать. Нашли мы эту чертову 4-ю танковую армию! Задание выполнили.
Сразу в свой полк не попал. А там в боевом донесении штабу армии от 4 августа гласило: «…пятерка летчиков-штурмовиков в неравном бою пала смертью храбрых».
Так я был похоронен второй раз.
– За эту разведку орден дали? – спросил я.
– Какой орден? Говорю же: «погиб смертью храбрых вместе с четырьмя другими экипажами».
– Иван Иванович, прошу тебя конкретно рассказать вот про этот орден. – Я показал на его цветном портрете в книге на второй орден среди восьми других.
Иван Иванович улыбается:
– Ну, раз ты настаиваешь именно на этом, расскажу. Было задание действительно сложное и оригинальное. Позднее его назвали «Уличный бой штурмовиков».
В сентябре 1942 года в Сталинграде были упорные кровопролитные уличные бои. Бойцы и командиры двух наших общевойсковых 62-й и 64-й армий стояли насмерть. Мы штурмовали противника, тесно взаимодействуя с пехотой, артиллерией и танками, вели боевые действия вблизи линии фронта. Работы хватало всем, не хватало самолетов. Летчики, восполняя это количеством вылетов, действовали выше своих сил и возможностей.
Однажды, в середине сентября, летчиков эскадрильи, которой я командовал, вызвал майор Болдырихин. Когда мы предстали перед ним, он сказал:
– Вражеские танки прорвались на улицы Саратовскую и Коммунистическую и разрезали группировку наших войск, вышли к Волге. Нам приказано эти танки уничтожить… Задачу выполнять вам, товарищ Постыго.
К этому времени я имел солидный опыт боевых действий. Но как в огромном, дымящем, горящем в сплошных взрывах городе найти такую малую и подвижную цель – с подобным я столкнулся впервые. Как найти эту цель? Как ее уничтожить среди развалин Сталинграда? Но боевой приказ надо выполнять. Первое, что я прикидывал в уме, начать поиск от железнодорожного вокзала. В Сталинграде он был большой и хорошо виден с воздуха. Мы его не раз видели. Но где улицы Коммунистическая и Саратовская?.. Этого никто из нас не знал. На наши расспросы, хотя бы какие по счету эти улицы от вокзала, – ответа не последовало. Идем по самолетам. Вырулили для взлета. Надо начинать взлет. Вдруг вижу, впереди по взлетной полосе, прямо в лоб самолетам с работающими моторами мчится «эмка». Автомашина остановилась возле моего самолета. Из машины выскакивает начальник штаба дивизии подполковник Питерских, складывает руки впереди на уровне головы крестом, это означает – «выключить моторы». Выключаем. Питерских быстро поднимается ко мне на самолет и передает план Сталинграда. Какая радость! Питерских показывает и говорит: «Вот, я нашел и, пока ехал, обвел красным карандашом кружок, где твоя цель – Саратовскую и Коммунистическую улицы. Действуй!» Опять запустили моторы и пошли на взлет. Сосредоточенно изучаю план Сталинграда и кружок, обведенный красным карандашом. А что в кружке, остались ли там танки? Посмотрим. Спокойствие и уверенность постепенно пришли ко мне. Подтянул группу, приободрил летчиков и пошел на заданную цель. Как хороши, как мудры русские пословицы и поговорки: «Начинай плясать от печки». Такой «печкой» для нас был вокзал Сталинграда. Мы выходили на цель от железнодорожной станции. Нашли улицы и Саратовскую, и Коммунистическую. А где танки? Снова забота и тревога, но это уже не та тревога. Мы разгадали хитрость противника – танки стояли в тени домов, скорее, в тени того, что осталось от домов. Насчитали их более десятка, но точно считать некогда. Пришло время их бить, жечь. К нашему счастью, истребителей в этом районе не было. Зенитная артиллерия противника, видимо, не успела за прорвавшимися танками – отстала, открыла огонь издалека и неэффективно.
Мы последовательно – по одному, из боевого порядка «круг» – пикировали и штурмовали танки, сбрасывали бомбы, стреляли РБСами с пикирования. Отходящих фашистов расстреливали из пушек и пулеметов с малой высоты, что называется, в упор.
Выводили машины из пикирования практически на высоте домов, точнее, на высоте развалин, оставшихся от домов. Смотрю, разошлись, раззадорились мои летчики. Важно, чтобы кто-то не запоздал на десятую долю секунды с выводом из пикирования. Такое опоздание оканчивается плохо. Я об этом напомнил летчикам по радио. На деле получился действительно уличный бой. Бой в городе, бой с танками на улицах. Так и пошло наименование «уличный бой штурмовиков».
Наблюдаем: танки горят! Нас подбодрили по радио с земли: «Атакуете хорошо, еще заход… еще заход». Считать, сколько мы уничтожили танков, некогда. Надо работать. Кто-то крикнул по радио: «Отходят, отходят!» Действительно, уцелевшие танки, прикрываясь дымом, начали отходить. Среди танков копошились люди. Это либо пехота из танкового десанта, либо экипажи из горящих танков, какая разница – это враг, и мы били его беспощадно. Мы продолжали атаковать отходящие танки. Израсходовали все бомбы, все РБСы и большую часть пушечных снарядов. Задачу решили без потерь своих самолетов. Дальше события развивались так: оказывается, за нашей работой наблюдали командующий фронтом Еременко, командующий 8-й воздушной армией Хрюкин, командование 62-й армии во главе с Чуйковым. Передали благодарность летчикам всей группы за отличные боевые действия.
Произвели посадку. Идем докладывать командиру полка Болдырихину.
Только я произнес слова: «Товарищ майор, старший лейтенант…», – он говорит довольно резко: «Отставить!»
Я осмотрел себя, поправил обмундирование и снова: «Товарищ майор, старший лейтенант…»
Болдырихин тепло улыбается и говорит: «Иван Иванович, вы – капитан». Позже мне стало известно, командующий 8-й воздушной армией генерал Хрюкин вызвал на телеграф командира нашей дивизии, спрашивает: «Кто водил группу?» Горлаченко отвечает: «Пстыго». – «Кто он у вас по должности?» – «Командир эскадрильи». – «А по званию?» «Старший лейтенант». Хрюкин: «Ему присваиваю звание «капитан»!
Опять я за свое:
– Иван Иванович, а орден?
– Он смеется:
– Дали мне орден. Вот этот, второй. И всем летчикам, которые участвовали в этом уличном бою, тоже по Красному Знамени.
– Иван Иванович лукаво улыбается:
– Было любопытное продолжение у этой истории. Прошло много-много лет. Идут юбилейные торжества 8-й гвардейской, бывшей 62-й армии. Я оказался рядом с Чуйковым. Вспоминая Сталинградскую битву, Чуйков рассказал, как в очень тяжелый момент уличных боев в Сталинграде его войскам оказала помощь группа штурмовиков. Я внимательно прислушался. Чуйков рассказывал подробности именно нашего полета. И как-то грустно маршал говорит: «Где эти молодцы сейчас? Остался ли кто из них в живых»? Я не удержался и говорю: «Есть живые». Чуйков спрашивает: «А ты откуда знаешь?» Отвечаю: «Твердо знаю, потому что ведущим командиром этой группы был я».
Присутствовавшие при этом разговоре были удивлены. А Чуйков подошел ко мне и говорит: «Братец ты мой, неужто это ты?» И обнял меня. Было это для меня большой наградой, а ты говоришь – орден!
– Во время боевой работы испытываешь чувство страха?
– Конечно, погибать не хочется. Но в воздухе у меня чувства страха не было. Там поглощен непременным выполнением задания. Ненавистью к врагам. Признаюсь, настоящий страх я испытывал только на земле, при бомбардировке противником нашего аэродрома. Случалось это нередко. Логика тут простая. В воздухе летчик играет активную роль, маневрирует и сам себе обеспечивает выживание. На земле же роль пассивная, от него мало что зависит. Кажется, каждая бомба со свистом летит именно в тебя.
Тут смешение многих эмоций: простая боязнь, страх за собственную жизнь, чувство самосохранения. Они так «прижимают» к земле, что, кажется, лежа на ровном месте, ты сделал углубление.
– В воздухе я хозяин. Иногда в воздухе случались даже смешные дела. Вот однажды летом. Было жарко. За время полета температура в кабине бронированного Ил-2 поднималась до 45—50 градусов. Мы полетели на «свободную охоту», когда самостоятельно разыскивали скопление войск противника и уничтожали. Ведем «свободный поиск». Правда, пока безрезультатно. Ищем колонны противника. Мне, как ведущему, свойственно больше смотреть влево. А заместитель мой, лейтенант Батраков, глядит вправо. Время от времени переговариваемся. Вдруг Батраков присвистнул:
– Командир!
– Что?
– Да посмотрите направо!
Я взглянул направо. Батюшки! Большое озеро – километра полтора в длину и метров двести – триста в ширину. Скорее всего, не озеро, а пруд. И вокруг него сотни автомобилей, бензозаправщиков, мотоциклов. А все озеро, как в голых телах – купаются. Тысячи!
Вражеская колонна, встретив на пути водоем, устроила привал. Ишь, млеют! Перышки чистят! От кровушки отмываются!
Погодите, будет вам курорт! Будет вам и русская баня!
Подаю команду:
– Разворот вправо. Все вдруг!.. Пикируем на озеро.
От первых же сброшенных бомб озеро закипело. Думаю, враг многих не досчитался.
А мы отбомбились, ведем огонь эрэсами, палим из пушек, поливаем из пулеметов свинцом. Переносим удар по технике на берегу. Пылают грузовые автомашины, взрываются бензовозы. Гитлеровцы, успевшие выскочить на берег, нагишом несутся по балкам, по ручьям, питающим озеро. И не добегают…
Я предоставил ведомым полную свободу действий. Каждый атакует сообразно с обстановкой в свое удовольствие. Разгром врагу мы учинили полный. Полк ли мы вывели из строя или дивизию – не знаю. Врага не считали, били нещадно!
Чувствую, что горючее в баках истощается. Собрал группу. С трудом собрал. Увлеклись летуны мои. Не хотят уходить. По нам не было сделано ни одного выстрела. При докладе командиру полка не удерживались от смеха. К нам присоединились командир, комиссар и начальник штаба полка.
При такой «веселой» операции я уж не спрашиваю Ивана Ивановича об ордене. Наверное, посмеялись, и тем дело кончилось. А про себя подвел итог нашей беседы. Так и не узнал я, за какие боевые дела получены эти восемь орденов. Правда, про один – второй, за «уличный бой» на самолетах – поведал. А все остальное время говорил про будни да про боевых друзей. О своих подвигах умолчал. Не захотел рассказывать. Объяснил: «Это неприлично». Скромный человек Иван Иванович. Про Золотую Звезду Героя я уж и не заикался.